Лотар-Гюнтер Буххайм - Крепость
Но вот продавщица возвращается, и я замечаю, как пристально она смотрит на меня. Ее взгляд пересекается с моим, и она внезапно прекращает свои движения руками. Какое же я должен был произвести на нее впечатление!
Проклятье, я должен был бы разорвать свой ремень и броситься на нее, так, чтобы продав-щица закричала о помощи. Но вместо этого натягиваю на лицо улыбку и восхищенно воскли-цаю:
- C’est bien – c’est tr;s, tr;s bien. C’est juste ce que je d;sire. Qu tombe bien! – болтаю без умолку, как попугай; пытаюсь вести себя совершенно нормально и одновременно готов прова-литься сквозь землю от стыда за свое замешательство. Слава Богу, я снова одерживаю верх. Чу-десная идея! Свитер из ангоры, практичный, как шуба. Маленький, но какой отличный! И столько много в одном флаконе.
В таком прикиде в меня многие влюбятся. Безупречный товар, идеальный подарок...
Говорю, что хотел бы купить их все.
- Mais oui!
Я хочу скупить всю витрину.
Продавщица приносит еще два свитера из витрины.
- Fini , – произносит она высоким голоском и взмахивает при этом обеими руками как крыльями.
Да, конец! Из-за недостатка товара придется закрыть магазин!
Шутки и смущенные речи. Удивляюсь, откуда я беру такое вдохновление.
Ну а теперь быстренько упаковать добычу и вперед!
Серьезно ли я ранен, хочет знать продавщица. Нет, не очень... Я могу сам вынести свои по-купки! Нет, никаких двух пакетов, лучше один большой и его аккуратно перевязать.
И вот:
- Au revoir! Et merci beaucoup!
На пороге спотыкаюсь.
- Cela ne se casse pas! – щебечет продавщица.
- Heureusement! – бросаю назад в магазин.
Оказавшись снова на улице, на один момент кажусь себе тем грабителем, что выносил ковер. Это и в самом деле было, конечно, тоже близко к грабежу. Набрался как сумасшедший. Определенно: За все заплачено, но что сегодня стоят эти гроши?
И тут же быстро прогоняю прочь угрызения совести.
Меня охватывает чувство голода. Не хватало еще, чтобы мы в Нанси не попробовали их ла-комства. Промотаю все деньги, и думаю, это уже ничему не сможет повредить. Спущу послед-ние деньги.
И, в конце концов, я должен позаботиться о моих обоих бойцах. Черт его знает, когда мы снова найдем что поесть.
Сделаюсь tabula rasa! А потом: Au revoir, la douce France – Прощай навсегда!
Прохожу несколько шагов, но когда вижу скамью на другой стороне, направляюсь к ней и удобно устраиваюсь.
Пять минут всматриваюсь в прохожих: Ничего кроме шмыгающих мимо, словно тени, су-ществ я не вижу. Что за важные дела у них у всех, что они так спешат? При этом только Бог знает, что произойдет здесь завтра или послезавтра.
Воробьи у моих ног нахохлились, громко чирикая и купаясь в уличной грязи, такой же се-рой, как и их оперение, и даже, если я немного передвигаюсь, им до этого нет никакого дела.
Со своего места смотрю на «ковчег», но не вижу Бартля.
«Кучер» сообщает мне, что Бартль, в ту же минуту, когда я исчез в магазине, пошел в парк – тут вот, за скамьей.
Но в парке Бартля нет.
- А он никогда и не пришлепает назад! – говорит «кучер» видя мою ярость.
- Что это значит? – кричу нервно на него.
- Этта значит только то, что он не притопает назад.
- Почему это? – напираю на «кучера».
- Как же, он же был же таким каким-то странным все последние дни...
Господи! Что делать?!
Не могу же я расспрашивать пешеходов: А не видели ли Вы имперского болтуна – с пушкой в кобуре и бородкой клинышком?
Короче, едем отсюда и в медленном, черепашьем шаге объезжаем вокруг четырехугольника домов!
Но как сильно не всматриваюсь, ища Бартля, нигде не могу его обнаружить.
Проклятье! Что за дурачество! Я вытащил его буквально из дерьма. А он устроил такое представление!
Но все лучше синица в руках, чем журавль в небе...
Не стоило мне идти в магазин одному – я должен был бы взять с собой Бартля.
Кто же может знать наверняка, что задумал, вроде бы преданный тебе, человек?!
Спрашиваю себя, как долго мы должны здесь еще накручивать круги? Если Бартль прячется, то мы никогда не найдем его. И мне ничего не остается, очевидно, кроме как позаботится о своей жизни!
Старик вручил мне Бартля на сохранение... А теперь что? ****ство! Неужели Бартль оказал-ся хитрее, чем я думал? Улизнул просто и оставил меня расплачиваться?
Бог мой! Я должен был бы тоже давно слинять. Слинять и залечь на дно. Положить конец всему этому одним махом.
Проезжаем по дороге у железнодорожной насыпи и подъезжаем к круглой клумбе с высоки-ми, в человеческий рост, кустами.
- Он там сидит! – вопит «кучер».
- Бартль! – кричу громко. – Что за ерунда? Ну-ка, вставайте!
Но Бартль остается сидеть.
- Оставьте меня здесь, господин обер-лейтенант!
- С чего бы это? Я обещал шефу, что доставлю Вас домой! А потому вставайте и едем!
Бартль все также не движется.
- Я больше не могу – у меня больше нет никакого желания, – доносится его сдавленный ше-пот.
- Желаете Вы того или нет, но это приказ!
- А Вы знаете, собственно говоря, сколько мне лет, господин обер-лейтенант?
- Да, это мне известно, – отвечаю спокойно. Но тут же понимаю, что мой ответ был ошибкой.
Бартль все также сидит там, словно мышь.
Должен ли я теперь кричать на него? «Встаньте, Вы же мужчина!» – или что-нибудь в этом роде? Мой внутренний голос говорит, что этим только все ухудшу.
Присаживаюсь рядом с ним и жду то, что он скажет.
- Сил моих больше нет… я больше не хочу..., – доносится его тихий голос. – Ведь все это бессмысленно...
И смолкает. Когда заговариваю с ним, он клонит голову еще ниже. Руки его безвольно опущены. Бартль совершенно смят и лишь автоматически поворачивает голову из стороны в сторону. Отрицает весь мир, любые уговоры.
Конечно, я мог бы приказать Бартлю сейчас же подняться, под угрозой расстрела. И уверен, что он отреагировал бы на мой истеричный вопль. Но я не срываюсь на истерику, а лишь при-глушенным голосом пытаюсь вразумить его.
Хочу узнать и понять, что с ним происходит...
В конце концов, еще и мелодраму получить – этого нам как раз и не хватало!
- Проклятое дерьмо! – хотя вовсе не хотел говорить этого, громко вырывается у меня. Но Бартль никак не реагирует даже на это. Как же мне доставить этого человека от этой скамьи в «ковчег»?
- Шеф дал мне служебное поручение доставить Вас невредимым до Вашего дома, – говорю, наконец, придав строгости голосу, – и этого я и должен держаться – понято?
И сделав глубокий вдох, добавляю:
- Кроме того, он связал меня еще и клятвой.
- ... домой ... – только и бормочет Бартль. – Для меня больше не существует домашний очаг, господин обер-лейтенант!
При этом он смотрит на меня снизу вверх преданным взглядом собаки:
- Я вообще не знаю, куда я должен ехать. Моя дочь вышла замуж...
- А Ваша жена?
- Она же уже давно мертва, господин обер-лейтенант. Рак.
- Но где-то же Вы ведь живете?
- Раньше жил в Мюнхене, господин обер-лейтенант.
- А теперь?
- Нигде, господин обер-лейтенант. Меня разбомбили. И у меня больше нет дома.
Вот это винегрет: Старик не просто освободил Бартля, когда послал его домой, от его обя-зательств и клятв, а сделал бездомным... Домом Бартля была Флотилия.
- И, кроме того, там, в суде находится дело в связи с моим гумусом, господин обер-лейтенант.
- Не грузите меня опять Вашими заботами о гумусе, Бартль!
- Нет, нет ... Это никак не связано с Флотилией.
И я узнаю: Бартль, еще задолго до войны, открыл своего рода предприятие по садоводству, где прежде всего, производил гумус или пытался его производить. И произведенный им гумус он однажды продал. Специалисту по садово-парковой архитектуре, как он говорит. Однако гумус был не совсем в порядке. Специалисты по садово-парковой архитектуре получали гумус, засоренный в большом объеме семенами пырея, и затем эти семена великолепно взошли, а Бартль получил судебное решение возместить ущерб, как долговое обязательство, которое при-несли ему домой... И это судебное решение висит сейчас у меня кандалами на ногах, – жалуется мне Бартль.
- Лучше всего, если Вы будете меня и дальше сопровождать, – не оставляю попытки угово-рить его.
- Во Флотилии, – бормочет Бартль, – там никто теперь не соизволит озаботится моими забо-тами. Моими парниками, хотя бы...
Бартль и его сельское хозяйство. Беззаветный садовник Бартль – гордый цветовод, которо-му все было нипочем, и теперь это его бедственное положение...
- Вы, конечно, напуганы произошедшим, – делаю новую попытку, – однако, слезами горю не поможешь! Уверен, с такими заботами Вы не единственный во всей Франции!
Во мне сразу вспыхивают воспоминания о миниатюрных подсобных сельских хозяйствах артиллеристов Морфлота на побережье между городами Le Havre и Dieppe и армейских кроль-чатниках у Брестского залива.
