Вольдемар Балязин - Правительницы России
28 мая у царицы начались предродовые схватки, и Алексей Михайлович призвал Симеона к себе. Меж тем роды были очень трудными, и молодую царицу даже причастили, полагая, что она может в одночасье и помереть. Однако Полоцкий уверил царя, что всё окончится благополучно и что через двое суток у него родится сын, которого следует наречь Петром.
Всё так и произошло. Некоторые современники добавляют, что это же, наблюдая за звёздным небом, предрекали и европейские астрологи.
А вот что писал историк, академик Михаил Петрович Погодин о том, как происходили роды: «При начале родильных скорбей Симеон Полоцкий пришёл во дворец и сказал, что царица будет мучиться трое суток. Он остался в покоях с царём Алексеем Михайловичем. Они плакали вместе и молились. Царица изнемогала так, что на третий день сочли нужным приобщить её святых тайн; но Симеон Полоцкий ободрил всех, сказав, что она родит благополучно через пять часов. Когда наступил пятый час, он пал на колени и начал молиться о том, чтоб царица помучилась ещё час. Царь с гневом рек: «Что вредно просишь?» «Если царевич родится в первом получасе, — отвечал Симеон, — то веку его будет 50 лет, а если во втором, то доживёт до 70».
И в ту же минуту принесли царю известие, что царица разрешилась от бремени, и Бог дал ему сына...»
Это случилось в Кремлёвском дворце в четверг 30 мая 1672 года, в день поминовения преподобного Исаакия Далматского, «в отдачу часов ночных», то есть перед рассветом. (В честь святого Исаакия, в день поминовения которого родился Пётр, в 1710 году рядом с Адмиралтейством была построена деревянная церковь. В ней 19 февраля 1712 года будущий император венчался с будущей императрицей Екатериной I. Потом на том же месте был построен каменный собор, но из-за того, что строился быстро, вскоре пришёл в ветхость, да и не вписывался в архитектурную панораму города. И, наконец, в 1818-1858 годах был воздвигнут на этом месте самый большой и красивый храм Санкт-Петербурга Исаакиевский собор, высочайшее достижение русского инженерно-строительного искусства).
Родившийся ребёнок был длиною в одиннадцать, а шириною в три вершка, то есть длиной 50 и шириной 14 сантиметров. Младенца крестили в кремлёвском Чудовом монастыре, в храме Чуда Михаила Архангела, где до него были крещены царь Фёдор, отец Петра — царь Алексей Михайлович, а после Петра — в 1818 году — здесь же крестили и царя-освободителя Александра II.
Мальчик рос и воспитывался так же, как в своё время росли и воспитывались его старшие братья, по их матери — Милославские.
До семи лет он находился под опекой мамок и нянек, а после этого перешёл в мужские руки. Его первыми воспитателями стали «дядька» — боярин Родион Матвеевич Стрешнев и стольник Тимофей Борисович Юшков. Среди воспитателей Петра был и другой Стрешнев — Тихон Никитич, которого молва называла подлинным отцом царевича Петра. Этот слух распускала старшая сестра новорождённого — Софья Алексеевна, бывшая всего на шесть лет младше своей мачехи и очень её не любившая.
Желая поставить под сомнение происхождение брата, Софья и приписывала Тихону Стрешневу мнимое его отцовство. Приводя потом доказательства особых отношений между Петром и Стрешневым, Софья отмечала любовь Петра к Стрешневу, а также то, что он в письмах называл Тихона Никитича «отцом». Однако это не так. Пётр называл Стрешнева не «отцом», а «Святым Отцом», что было, разумеется, шутливым обращением, принятым среди близких друзей Петра в более поздние, отнюдь не детские годы.
Версия о происхождении Петра от Стрешнева не была единственной. Ещё более стойкой и гораздо более нелепой оказалась история о мнимом отцовстве патриарха Никона — «собинного друга» Алексея Михайловича. Сторонники этой сплетни говорили и о сильном сходстве Петра с Никоном, и о высоком росте патриарха, и об особо доверительных и близких его отношениях с Натальей Кирилловной.
Слухам, может быть, стоило бы поверить, если бы не два обстоятельства. Во-первых, Никон за четыре года до рождения Петра был сослан на север — в Ферапонтов монастырь, и во-вторых, никогда более в Москву не возвращался: он умер по дороге в Москву, когда Петру было девять лет.
Что же касается династических событий, произошедших в детстве Петра, то следует особо отметить неожиданную смерть Алексея Михайловича, последовавшую 29 января 1676 года, ибо она повлекла за собою опалу Нарышкиных, так как на престоле оказался Фёдор Алексеевич, чьей матерью была покойная Мария Ильинична Милославская.
На свободу!
Ко дню смерти отца Фёдору исполнилось четырнадцать лет. Он был не просто болезненным, но очень больным человеком: его водили под руки, он быстро уставал, не очень хорошо видел и слышал. Да и внешне Фёдор Алексеевич выглядел крайне нездоровым, — он был худым и высоким, оставаясь безусым и в годы зрелости, с редкой бородкой, что тогда считалось признаком недужности, бледным, с длинными редкими волосами и припухшими, подслеповатыми глазами. Фёдор, как и Софья, был воспитанником Симеона Полоцкого и потому был образован в церковной истории, знал польский язык и латынь, а также постиг и начала стихосложения. Когда учение завершилось, воспитателем и наставником Фёдора стал уже знакомый нам Артамон Сергеевич Матвеев — родственник мачехи Фёдора. Стараниями Милославских и их сторонников у Матвеева вскоре отняли Аптекарский приказ, а затем и Посольский, доставшиеся ему в наследство от Бориса Ивановича Морозова, и послали Артамона Сергеевича в конце концов в Пустозерск.
Достигнув восемнадцати лет, Фёдор женился, не по старому обычаю, а в известной мере романтично. Однажды, идя в крестном ходе, он заметил девушку, которая очень ему понравилась. Он велел спросить, кто эта девушка, и ему сказали, что её зовут Агафьей Семёновной Грушецкой, а живёт она в доме одного из думных дьяков.
Любовь, посетившая сердце царя Фёдора, не угасала, и в июле 1680 года Агафья Семёновна стала московской царицей. Однако замужество оказалось для неё недолгим: она умерла родами ровно через год после свадьбы, а рождённый ею мальчик прожил всего полторы недели.
Тогда же, в 1680 году, тяжело заболевший Симеон Полоцкий завещал «единомудрому себе в науках Сильвестру Медведеву, ученику своему» место придворного учёного, а сразу же после смерти учителя стал он и настоятелем Заиконоспасскбго монастыря.
В это же время стал Медведев и придворным поэтом, уступив затем это место своему родственнику Кариону Истомину.
В следующем, 1681 году, на деньги царя Фёдора в Заиконоспасском монастыре было открыто славяно-латинское училище, называвшееся «Училищем свободных наук», где изучали и духовные и светские дисциплины — от богословия до медицины и мореплавания. Эти науки преподавали самые просвещённые православные монахи.
Однако в их преподавании оказалось много такого, что сильно отдавало «латинством», ибо науки естественные и точные были сориентированы на Запад, и Сильвестра обвинили в отходе от православия, особенно ревностно обвинял его в этом сам патриарх Иоаким.
Упрямый настоятель не сдался, и тогда клевреты Иоакима распустили по Москве слух, что Сильвестр замышляет на жизнь патриарха. Правда, это случилось позднее, но было следствием вражды, вспыхнувшей в самом начале 80-х годов.
Через семь месяцев после смерти жены и сына Фёдор женился вторично. На сей раз его избранницей стала Марфа Матвеевна Апраксина, но и этот весьма недолговечный брак оказался бездетным. Зато последний год царствования Фёдора Алексеевича был отнюдь не бесплоден в отношении государственных дел.
Молодой царь был слаб здоровьем, но ему никак нельзя было отказать в уме и способности подобрать себе хороших помощников, умевших правильно мыслить, смотреть вперёд и видеть ясную историческую перспективу.
Были созданы две комиссии из выборных людей — первая, для выработки новой системы обложения и сбора податей и налогов, вторая — по реформированию на европейский лад русского войска. Всё это впоследствии справедливо считали первыми шагами, сделанными Россией по той дороге, по которой повёл её Пётр Великий.
И наконец, существеннейшим мероприятием, проведённым по инициативе князя Василия Васильевича Голицына, была отмена чисто русского средневекового обычая — местничества. Название его произошло от правила считаться «местами» за царским столом на различных дворцовых церемониях и, что самое важное, на гражданской, военной и дипломатической службах. Место того или иного придворного или служилого человека зависело от его происхождения, от «отеческой чести», от заслуг его предков перед российскими государями.
Система этих взаимоотношений и ценностей была сложна, запутанна и дремуча, как чаща старого леса, состоящего из генеалогических дерев. Поэтому местнические споры были предметом постоянного разбирательства царём и Боярской думой, разбирательства часто бесплодного, бессмысленного и скандалёзного.
