Михаил Волконский - Два мага
– А девушка? – проговорил он. – Она была прощена за это свидание?
– Она посажена в острог.
– В острог? – отступая, переспросил Феникс. – Но ведь в острог сажают только преступников?
– Она и посажена как преступница.
– Что же она сделала?
– Выдала себя за другую благодаря своему сходству с ней.
При этих словах обычное, свойственное до сих пор графу Фениксу самообладание вдруг оставило его. Смертельная бледность покрыла его лицо, и дрожь пробежала с головы до пят.
– А... эта... другая?.. – чуть слышно, упавшим голосом произнес он.
– Она была освобождена князем Бессменным из подвала вашего дома.
– Значит, все открыто. Отчего же вы не сказали мне о таком важном случае?
– Вы не приказали беспокоить себя, вы сидели в вашей лаборатории.
– А госпожа Лубе?
– Госпожа Лубе скрылась из дома в ту минуту, как ей не удалось воспрепятствовать освобождению девушки. С тех пор она исчезла.
Граф Феникс нервно прошелся по комнате.
– Нам надо сделать то же самое, мы сегодня же должны выехать.
– Едва ли это будет возможно, – возразил Петручио, – наш дом оцеплен. Вас уже ищут.
– Ищут меня? – снова, задрожав, простонал Феникс. – Ищут меня? Значит, здесь были?
– Были и обыскали весь дом. Вас не нашли благодаря тому, что дверь в лабораторию замаскирована слишком искусно. Но у всех выходов стоят сторожевые, все равно вам выйти нельзя.
– Значит, я пойман, пойман!.. – повторил Феникс, сам не зная, что бормочет. – Все потеряно! Все... все... та... там в остроге все разболтает... Да, но я могу сказать, что она лжет. Ведь я же ни одним словом не обмолвился вам, Петручио, что девушка у меня спрятана?
– Вы мне не говорили этого.
– И никто вам не говорил? Это было сделано потихоньку от вас?
– Вполне.
– Значит, могло все совершиться и потихоньку от меня. Я мог не знать этого. Все это сделала мадам Лубе... А я ничего не знал, я приютил только мадам Лубе. Слышите ли, Петручио, я ничего не знал, и, кто станет обвинять меня, тот лжет, тот лжет... Вот и все! Я сейчас еду к французскому послу и буду просить его защиты. О, Потемкин нынче вовсе уже не так силен, как прежде! Есть князь Платон Зубов, я найду себе помощь. Я еду сейчас к французскому послу...
– Но вы забываете сторожевых у всех дверей, – остановил его Петручио. – Как только вы покажетесь, вас возьмут.
– Кто эти сторожевые? Полицейские?
– Переодетые на тот случай, если вас нет действительно в доме и вы вернетесь, так, чтобы вы вошли сюда, ничего не заметив.
– Хорошо. Тогда поезжайте сейчас к банкиру Зюдерланду...
– Напрасно, никого не выпускают из дома, никого из домашних. Только повара за провизией, и то под надзором полицейского...
В это время со двора послышался стук каретных колес. Слышно было, как карета въехала и остановилась у подъезда.
– Посмотрите, кто это? – приказал граф Петручио. – Я не хочу подходить к окну...
Петручио приблизился к стеклам и заглянул.
– Банкир Зюдерланд, – сказал он, – он вышел из кареты и разговаривает с переодетым полицейским у дверей.
– Судьба мне посылает его! – проговорил Феникс и притаился в ожидании.
Банкир Зюдерланд, выйдя из кареты, обратился к стоявшему у дверей человеку:
– Граф Феникс дома?
– Его нет, – ответил человек.
– Он давно вышел?
– А вы кто такой будете?
– Я банкир Зюдерланд.
Человек посмотрел на его карету, на лошадей, на кучера и на слуг, стоявших на запятках, и ответил:
– Граф Феникс не выходил сегодня.
– Так как же его нет дома?
– Его уже три дня нет.
«Понимаю, – сообразил Зюдерланд, – он сидит еще в своей лаборатории и велел никого не принимать. Ну, меня он примет».
И, желая произвести впечатление своей важностью, он произнес самодовольно:
– Ну, брат, я знаю лучше тебя! Граф Феникс дома и примет меня, вот увидишь.
И он прошел на лестницу.
Граф Феникс принял его с распростертыми объятиями.
– Что же, граф, готово у вас? – спросил Зюдерланд, и Феникс по этому его вопросу понял, что ему еще ничего неизвестно и что переодетый полицейский был принят им за одного из слуг.
– У меня готово все, – ответил он, – но только я должен вам сказать, что провел три бессонные ночи и чувствую, что не в силах выйти из дома.
– Вы больны?
– Как видите! – показал Феникс на свое лицо.
Оно, действительно, было таково, что краше в гроб кладут.
– Но дело очень серьезно.
– Самое главное я сделал. Вот оно! – и Феникс вынул и поставил хрустальную коробочку с золотой крышкой, где был положен шарик; сфабрикованной им пасты.
– Но теперь дальнейшее? – спросил банкир.
– Дальнейшее? Я ничего не могу сделать, потому что не в силах выйти из дома...
– Возьмите себя в руки!
– Немыслимо!
– Значит, вы отказываетесь?
– Я не в силах выйти из дома, – повторил граф.
Банкир пришел в явное беспокойство:
– Три дня потеряны, – проговорил он, – и сегодня – последний!
– Три дня не потеряны, потому что вот результат, – показал Феникс на коробочку.
– Что же делать все-таки?
– Воспользуйтесь сами моим средством.
Банкир задумался.
Феникс, как бы не желая прерывать его мысли и чтобы дать ему обдумать хорошенько, присел к столу и начал писать письмо. Он писал долго.
Когда он кончил, банкир вышел из своей задумчивости и спросил, делая последнюю попытку:
– Так вы положительно не в силах? А кто ваши агенты? Через них вы не можете действовать?
– Не могу.
– Тогда я сам беру ваше средство, – решил банкир.
Граф поспешно передал ему коробочку, сказав:
– Не будете ли добры передать это письмо французскому послу лично в руки; дело это очень спешное. Сам я не могу выйти, а посылать боюсь доверить кому-нибудь...
В этом письме Феникс написал послу, что просит защиты против возведенной на него якобы клеветы, и довольно ловко изложил обстоятельства так, что вину свалил на госпожу Лубе. Посвящать Зюдерланда в это дело сегодня он не счел нужным.
Зюдерланд взял письмо и обещал передать его. Это все, что нужно было пока Фениксу. Он думал, что, заручившись поддержкой посла, ему бояться ареста нечего.
Уезжая от Феникса, Зюдерланд сказал укоризненно человеку, стоявшему у дверей:
– Ну, вот видишь, ты говорил, что графа нет дома, а он вот меня принял...
Человек только поклонился ему и помог сесть в карету.
Между тем, едва уехал Зюдерланд, Петручио снова появился перед графом Фениксом.
– Что вам нужно? – спросил тот, которому хотелось побыть одному, чтобы без помехи обдумать еще раз все происшедшее. – Я, кажется, не звал вас?
Петручио смотрел в сторону мимо него и молчал.
– Вы хотите сказать мне что-нибудь? – спросил еще раз Феникс, невольно удивляясь поведению Петручио, до сих пор образцового слуги, никогда не позволявшего себе ничего лишнего.
Тот перевел глаза на него и тихо проговорил:
– Еще одно преступление!..
Граф поднялся со своего места.
– Послушайте, Петручио, вы, кажется, забываетесь. Или вы думаете, что если я временно попал в затруднительное положение, то не сумею выйти из него, и со мной все уже кончено и можно разговаривать таким тоном?
– Наступило время, граф...
– Что! Ты действительно с ума сошел или пьян. Я тебе покажу, какое время наступило. Ступай и проспись!
– Пора тебе проснуться, Иосиф! – твердо сказал Петручио.
При этом имени Феникс отступил назад и испуганно глянул на Петручио, прошептав:
– Ты знаешь это имя?
– Я все знаю.
– И хочешь, чтобы я купил твое молчание? Время выбрано недурно!
– Нет! У тебя не имеется тех средств, чтобы купить у меня молчание. Настал час, когда мне приходится говорить. Посмотри на меня!
Граф Феникс поднес руку к глазам, как бы для того, чтобы удостовериться, не грезит ли он и наяву ли произошло то, что он увидел. Перед ним вместо Петручио стоял высокий человек в парчовом далматике, в пурпурной мантии, в многогранной, усыпанной камнями шапке с подвязями на голове. Это был византийский царь, виденный им на маскараде у Шереметева. Но только что он признал его, как произошла новая перемена. Византийский царь на его глазах стал старым индусом в чалме и подпоясанном шалью халате.
– Кутра-Рари! – вырвалось у графа Феникса. – Кутра-Рари!
– Да, Кутра-Рари был до сих пор твоим слугой Петручио. Ты не подозревал этого?
– Но как же мог я подозревать? Что могло быть общего? Разве допустим такой обман глаз?
– Все на свете – обман глаз, и все вещи не таковы на самом деле, какими они нам кажутся. Нужно уметь лишь заставить, чтобы видели их такими, какими хочешь. Ты сейчас видел во мне трех лиц, а, может быть, я на самом деле – четвертое, неизвестное тебе. Но я пришел говорить с тобой, Иосиф, не о себе, а о тебе и пришел сказать тебе: «Довольно! Довольно лжи и обмана! Посвященный в тайные знания, ты бы мог достигнуть великого, но ты соблазнился благами земными, низменными и, потеряв свою силу, думал, что заменишь ее хитростью. Тебе удалось устроить черное зеркало, в котором ты, подражая тому, что умеют делать посвященные, показал князю Бессменному девушку, похожую на его возлюбленную; потом ты выдал ее за другую и, условившись со своей сообщницей, разыграл с нею перед Потемкиным сцену внушения; ты ловко догадывался о человеческих слабостях и выдавал это за чтение мыслей; ты желал открыть тайну золота и решился приобретать его путем преступления. И до последней минуты у тебя был в руках ключ к истинным знаниям в медальоне, буквы которого истолковали бы тебе великий смысл письмен твоего пергамента. Ты нашел даже слово „милосердие“ и не понял его. Ты не хотел понять, что только работа над самим собой даст тебе силы, которые ты мнил найти внешним образом, путем выкладок, цифр, заклинаний и поисков тайны золота. Все твои выкладки, цифры, заклинания и искания ложны, и не в них работа, а в самом человеке. Человек, работающий над собой, может знать будущее, может внушать свою волю другим и читать в чужих мыслях. Чтобы доказать тебе, что это так, знай, ты, по моему внушению, выбросил из окна своей лаборатории медальон, и в него под портрет была положена мною записка, в которой я предупреждаю Бессменного о том, что будет. А будет вот что: яд, который ты приготовил, об-
