Клара Фехер - Море
Сюч спрятал блокнот в карман.
— Как эта девка стала главным бухгалтером?
— Ремер настоял, — ответил Татар. — Со своей стороны, замечу, я уже тогда сказал, что из этого назначения ничего хорошего не выйдет, но вы ведь знаете, Ремера не уговоришь.
— Ну, считайте, что это дело улажено, — сказал Сюч и, подойдя к письменному столу, принялся перебирать альбом с пластинками. — Неужто в этом доме нет ни одной порядочной пластинки? Кому нужен сейчас Шопен? Дюри, сыграй что-нибудь.
Татар повесил на шею детский аккордеон и растянул меха., Анна Декань тоненьким голоском сразу же стала подпевать: «За казармой в глухом закоулке одинокий горит огонек, и стоит там…»
— К черту эти грустные песни! Пети, помнишь, под какую музыку мы маршировали в бойскаутах? Споем, ребята: «Погром, погром, погром в деревне, а за околицей сладко поет пулемет…»
Паланкаи, повеселев, принялся отбивать такт ногой, а Эден, хлопая по обложке альбома с марками, подпевать: «Эх, пусть поет пулемет до тех пор, пока в деревне не останется ни одного еврея… Трам-там-там… погром, погром…» Сюч, стоя в кресле, дирижировал. Волосы сползли ему на лоб, он весь вспотел, но тем не менее продолжал восторженно размахивать руками.
К полуночи весь ковер был усыпан осколками стекла. Добраи и Анна Декань, забившись в уголок дивана, дремали, мужчины выпили всю палинку до последней капли и теперь, совершенно пьяные, взялись обшаривать шкафы в поисках новых бутылок. Эден, улучив момент, вынул из альбома все вставки и торопливо сунул скомканные марки в свой саквояж. Он даже вздрогнул, когда его окликнул Паланкаи:
— Эй, Эден, ты врач, можно пить тот спирт, что в кабинете?
— Конечно, можно, — ответил вместо него Сюч. — Пошли.
Надо было спуститься на первый этаж и пройти через большую гостиную.
Впереди шагал Татар с аккордеоном, позади гуськом остальные.
— Не пейте, хватит, — окликнул их Эден. — До свидания, я пошел домой.
— И не думай уходить, — кричал в ответ Паланкаи, ты возглавишь процессию. Да здравствует Эден, да здравствует Эден! Кто здесь главный?
— Эден! — загудели одновременно старший лейтенант Декань, Сюч и Татар.
— Давай нам спирт, Эден!
— Эден, ты действительно врач? — спросила Добраи.
— Ей-богу.
— Умеешь дергать зубы?
— Оставь меня в покое, — ответил Эден и сел на лестнице.
— Если дама просит, ты должен вытащить ей зуб, — вмешался Паланкаи.
— Показывайте ваш зуб.
— Мы найдем тебе зуб.
— Вытащи у еврея, — захлебывался Паланкаи.
— Мы тебе еврея найдем! — воскликнул Сюч.
— Я не хочу рвать зубы, — жалобно произнес Эден, не вставая с лестницы. — Нет никакой охоты заниматься этим делом.
— В щечку поцелую Эденку, — пообещала Добраи.
— За поцелуй красивой женщины — это другое дело… Только не могу встать. И голова болит…
— Мы притащим еврея сюда. Пошли, пошли к дворнику.
— Дворник не еврей, — сказала Добраи.
— Но у него живет бывший хозяин… семейка хозяина. Какой зуб вытащишь, молочный или коренной?
— Какой попадется, — пробормотал Эден и, шатаясь, побрел под руку с Йолан Добраи и Анной Декань.
— Давай марш! — скомандовал Паланкаи, и компания толпой повалила через гостиную и сад.
Была теплая, звездная ночь, сад дышал ароматом сирени.
Эден заплакал:
— Не вырывайте у меня зуб.
— Да у тебя никто и не собирается вырывать, ты сам у Другого вырвешь, — захихикала Добраи, — и сразу же получишь поцелуй.
— И от меня тоже, — пообещала Декань.
Все остановились перед квартирой дворника и принялись во всю глотку кричать. Паланкаи вышел вперед и позвонил.
— Перестаньте вопить, а то из-за вас не слышно звонка.
— Ну что, Эмилио, не пускают? — спросила Добраи.
— Если не пустят, взломаем двери.
Паланкаи снова позвонил, и опять никто не отозвался.
— Или спят, или не слышат, — пропел Татар и заиграл на аккордеоне.
— Мужчины, за мной, — взревел Эмиль. — Раз, два, три!
Татар заиграл туш. Петер Декань и Сюч налегли на дверь.
Дверь оказалась незапертой.
Йоли и Анна видели, как двое мужчин исчезли внутри квартиры.
— Уррра!.. Вперед! — закричали они, толкая перед собой совершенно пьяного Жилле. Но, ткнувшись в открытую дверь, с ужасом попятились назад. В лучах карманных фонарей Сюча и Деканя они увидели железную кровать, на которой лежала женщина лет тридцати пяти, а у нее на груди — трое безжизненных малышей. Дети были вымыты, причесаны, одеты в белые матроски. В комнате стоял удушливый запах газа.
— Назад! Назад! — кричал совершенно протрезвевший Петер Декань. — Немедленно закрыть главный кран, распахнуть окна и двери! И он тотчас же бросился исполнять свои собственные распоряжения, так как остальные все еще таращили глаза.
Паланкаи стоял неподвижно, как истукан.
— Ну вот еще, такое свинство… Надо же было им именно здесь, на территории моей виллы… И где в такую пору шляются эти проклятые дворники…
— Эмилио, я не останусь здесь, я боюсь, — запричитала Добраи, — вот увидишь, от беды не уйти.
— Им, но не тебе, — сказал Сюч. — Сразу видно, что вы не были на фронте, — охаете, боитесь.
— Только этого мне и не хватало, — не переставал сетовать Паланкаи. Звони теперь в скорую помощь, в полицию… Начнут разлагаться…
— Я прикажу нашим санитарам увезти их.
— Эден, лучшего друга, чем ты, во всем мире не найти, — расчувствовался Паланкаи и бросился на шею Жилле. — Ты самый лучший, самый дорогой… Такой друг…
— Ну, теперь ты полный хозяин всей виллы, — с завистью сказал Сюч. — Что вы стоите, носы повесили. Подумаешь, велика беда, четырьмя евреями стало меньше… Господин управляющий, почему не сыграете что-нибудь славное?
Татар растянул аккордеон и всей пятерней хлопнул по клавишам. Инструмент испустил какой-то душераздирающий, хриплый звук. Татар вздрогнул и, будто ощутив обвившуюся вокруг его руки змею, отбросил аккордеон куда-то далеко, в кусты.
Вне закона
В начале июня выдался чудный день. Деревья на проспекте Андраши купались в потоках света. Весь мир казался золотым и зеленым.
И все же возле Оперного театра почти никого не было. Если кто и проходил по аллее, то не очень-то любовался игрой летнего солнца — приходилось ускорять шаг. Зато здесь свободно разгуливали немецкие солдаты. Они то и дело прохаживались группами по три, по четыре человека, раскатисто смеялись, даже не замечая подобострастных приветствий венгерских военных и штатских со значками «Фольксбундовец»[23].
Агнеш из городской ратуши спешила к себе в контору.
На душе у нее было крайне неспокойно. Четыре дня назад мобилизовали и отправили в рабочий батальон ее отца. Старый Чаплар недоумевал, возмущался, он ведь числился строевым, и потом он не еврей и не хромой какой-нибудь, да и возраст позволяет… Но на призывном пункте от весьма доброжелательного писаря Бицо он узнал, что повестку ему вручили правильно. В рабочий батальон отправляют только тех заводских, о ком удалось пронюхать, что они принимали участие в революции 1919 года, были связаны с социал-демократами, профсоюзом или хотя бы дома, за рюмкой вина говорили, что неплохо было бы заключить мир… Жена Чаплара проплакала всю ночь. Агнеш ворочалась в постели и с замиранием сердца думала об отце, которому не сегодня-завтра стукнет пятьдесят лет, но, не глядя на это, его угоняют неизвестно куда рыть окопы, извлекать мины, шагать сотни километров больными, усталыми ногами ради какого-то жалкого Гитлера. Война уже отняла у нее отца, Тибора… Кого же она потребует после этого? Сколько раз будут еще терзать ее сердце? С тех пор как забрали отца, ее ни на минуту не покидало тревожное, жуткое чувство.
А сегодня утром она вела себя в конторе прямо-таки глупо. К чему такая неосторожность? Правда, разговор затеял Паланкаи, но и она не удержалась. Татар тоже все слышал. «Ну что ж, ведь я была права».
Возле книжного магазина Агнеш обычно на минутку останавливалась. Сейчас она тоже невольно замедлила шаг. В окне издательства журнала «Новое время» ее внимание привлекли книги Юлианны Жиграи и Дюлы Шомодьвари. Ей давно уже хотелось прочитать роман «Рейн скрывается в тумане», и она, наверное, прочитала бы его, если бы Тибор не сказал однажды, что не стоит зря утомлять глаза. Очень уж заманчиво название у этой книги! Все равно, что роман Жолта Харшани «Играй, играй, труба, зорю». Одно это название уносит человека в далекие времена Зрини… А еще неплохо было бы прочитать роман Бене Карачони «Путешествие по серой реке», она с Тибором как-то видела его. Название книги сулило что-то приятное, возбуждало желания и смутные, тревожные чувства.
Агнеш оторвалась от витрины и заспешила по тротуару. Навстречу ей шел стройный мужчина в сером костюме и с портфелем в руках. Казалось, он смотрел поверх нее таким смущенным и испуганным взглядом, будто там, за книжной лавкой, видел на горе Геллерт по меньшей мере шабаш ведьм.
