Клара Фехер - Море
Тетушка Ихош, жена Кальмани и Ката Хорват подбежали к нему, разорвали на груди рубашку, стали звать его и тормошить. На веранде вдруг погас свет, дверь квартиры захлопнулась. И, словно от этого стука, женщины очнулись и все сразу принялись голосить.
Жена Иштвана Хомока приготовила ужин, постелила постель в надежде, что часам к десяти вернется муж. Она как раз помешивала чечевицу, когда услышала далекие причитания. Выглянула во двор; в это время пришли за ней. Тетушка Цибор издали кричала, что случилась беда.
Жена Иштвана сняла с огня чечевицу, чтоб не пригорела: Иштван не любит переваренную кашу. Выходя в переполненный жандармами двор, пробираясь сквозь толпу плачущих женщин с испуганными глазами и пристально вглядываясь в лежащие на полу тела, она все продолжала думать о чечевице, не понимая того, что теперь у нее нет больше ни мужа, ни сына.
Новоселье
— Тише, тише, дамы и господа, если не перестанете шуметь, не получите ужина! — крикнула Йолан Добраи, останавливаясь в дверях. В просторной гостиной было так накурено, что хоть топор вешай; бутылка абрикосовой палинки без пробки валялась на ковре, и жидкость преспокойно разливалась по полу. Паланкаи крутил патефон и, несмотря на возражения и протесты всех остальных гостей, снова и снова заводил первый лингафонный урок английского языка.
— The Browns at home, — строго произносил лондонский учитель.
— Да перестань же, — вопили все хором.
— This is the Brown family, — настойчиво твердила пластинка. — The Brown family is at home.
Татар нашел в детской аккордеон и пытался сыграть песенку «Лили-Марлен».
Доктор Эден Жилле, которого все просто называли «Эде», нашел в письменном столе коллекцию марок и, разлегшись на диване, опершись на локти, красный от выпитого вина, с трепетом рассматривал редкие экземпляры. Авиационная серия, серия Цепеллин… Как бы это выманить их у этого мямли Эмиля? Он все равно не собирает, да, но то, что у него есть, он не выпустит из рук.
— Значит, не хотите ужинать?
— Хотим, хотим, — закричали все хором, — очень даже хотим.
— Тогда идите помогать.
Татар отложил в сторону аккордеон. Петер Декань еще раз основательно приложился к бутылке. Эден тоже без всякой охоты поднялся, только Сюч продолжал неподвижно сидеть, глубоко утопая в кресле, да пластинка по-прежнему шипела о волнующих семейных связях Браунов.
— Тьфу, — громко возмутился Сюч и как бы вышел из забытья. Он и сам толком не знал, чем вызвано это восклицание; то ли последней каплей водки, которую он высосал из бутылки и в которой плавал кусочек пробки, то ли разговором, который произошел сегодня утром. Его вызвали в военное министерство и по-дружески предупредили, что, если, наблюдая за выполнением столь важных военных поставок, он будет и впредь устраивать подобные скандалы в поселке, его отправят на фронт. А зачем его лишили места на заводе? Там он никаких скандалов не устраивал. И привлекать его к ответу из-за какого-то чумазого смутьяна, привлекать его, Сюча, у которого все предки имели право казнить…
Из кухни доносился громкий смех. Компания, без конца восторгаясь, рассматривала утварь. Сама кухня тоже имела шикарнейший вид, как, впрочем, все в этой вилле. Белоснежные, вделанные в стену шкафы, электрическая печка, иенский фаянс, эмалированная посуда без единой щербинки, масса всякого фарфора. Ну и повезло же Эмилю с этой виллой!
В кладовой нашли около тридцати яиц, кусок сала, копченую ветчину, множество банок с вареньем. На каждой каллиграфическим почерком были сделаны надписи, а каракули первоклассника указывали названия фруктов: грушевое, персиковое…
Петер Декань откупорил персиковое варенье, лизнул сверху и поставил банку на кухонный стол.
— Господин старший лейтенант, не увлекайтесь сладостями, лучше помогите взбить белки к жаркому.
— Боже милосердный, для жаркого не надо взбивать белки, — засмеялся Паланкаи.
Добраи покраснела.
— Взбивайте, вкуснее будет. Только Эмилю не дадим попробовать. Все остальные уходите отсюда, а то от вас только беспорядок. Хватит с меня одного Петера, — выкрикивала Йолан.
— Благодарствуйте, — поклонился старший лейтенант и провел рукой по усам, запачкав лицо яичной пеной.
— Посмотрите, какая здесь ванная, — воскликнула Анна Декань, — сколько кранов, признаться, я даже не знаю, зачем их так много и для чего они предназначены.
— Охотно возьмусь вас обучить этому, — ответил ей Паланкаи. Анна с визгом убежала от него. Затем все принялись шарить в детской. Татар уселся на качалку, Паланкаи раскладывал на полу рельсы игрушечного электропоезда, Анна Декань вознамерилась сшить платьице белобрысой кукле.
С каким огромным наслаждением все принялись рыться в шкафах! С волнением первооткрывателей вытаскивали ящики; в одном нашли пачку сигарет, в другом — перевязанные шелковой лентой фотографии. Они посыпались на пол, пошли по рукам. Вот снимок испуганного мальчика в матроске, свадебная фотография, вот два бородатых старика, вот снимок, сделанный во время воскресной туристической прогулки, и целая пачка надписанных карточек: «Дяде доктору от любящего Лацика». «Дяде доктору от Габорки Антала». Татар вдруг вздрогнул, переворошил фотографии, вытащил одну из них и сунул себе в карман — никто не обратил на это внимания.
Старший лейтенант Декань притащил целую гору фарфоровых тарелок, и все принялись расставлять их; тарелок оказалось так много, что часть их поставили на радиоприемник. Добраи появилась с большим подносом яичницы с ветчиной, а следом за ней мужчины внесли банок двадцать варенья. Кто — то умудрился пристроить на патефонных пластинках горячий чайник. Когда из-под него извлекли лопнувшую симфонию Моцарта, Паланкаи с барской невозмутимостью только рукой махнул. Так и надо Юпитеру, раз он сам себя не берег. Татар, по-турецки поджав ноги, уселся на подушке прямо на полу, полил яичницу вареньем и решил, что у него получилось чрезвычайно забавное французское блюдо. Паланкаи взялся молоть черный кофе. Жилле, Сюч и Декань раскупоривали бутылки с палинкой. По радио передавали танцевальную музыку; обнаружив в буфете шоколадный кекс, Паланкаи роздал его всем гостям. Мертвецки пьяный Декань, повалившись на диван и положив ноги в сапогах на персидское покрывало, начал рассказывать о своих фронтовых похождениях.
— Что с тобой, Золи, почему ты помрачнел? — спросил хозяин у Сюча, который сидел с бутылкой палинки возле балконной двери и смотрел в сад.
— Наверное, испугался угроз мадемуазель Чаплар, — подсказала Добраи.
— Чего? — спросил Сюч.
— Сегодня у нас в конторе была большая перепалка, — Добраи поспешила проглотить кусок хлеба с ветчиной, чтобы удобнее было говорить, и продолжала: — Утром мы узнали о смутьяне, которого ты спровадил на тот свет, ну, как его?..
— А разве не все равно? — перебила ее Анна.
— Ну так вот, прочитала наша любимая главбух сообщение об этом случае и начала причитать, ломать руки — это, мол, неслыханно, у нас пока еще не Техас.
— Черт… — выругался взбешенный Сюч и встал. — Что значит Техас?
— Право же, почему это тебя так волнует?..
— Очень даже волнует… Что она сказала?
— Сказала, будто такими методами работают в Техасе гангстеры и что тебя надо предать военному суду. Мол, возмутительно выгонять женщину из заводской квартиры, за это еще кое-кто поплатится.
— Ага, когда придут русские, не так ли?
— Очевидно, она это имела в виду.
— Я тебе в первый же день сказала, что за птица эта Чаплар, помнишь, Йолан? Когда мы с тобой рассматривали партизанские фотографии?
Татар отставил тарелку и принялся размахивать вилкой.
— Что касается Чаплар, то она и мне не нравилась. Что можно ожидать от дочери слесаря? В последний раз, когда мы были на заводе, она всю дорогу твердила мне, что и в рабочие кварталы надо провести электрический свет, будто об этом говорил еще Маркс.
— Кто такой? Тоже коммунист?
— У нее стол битком набит английскими книгами, — сказал Паланкаи.
— И вы только сейчас сообщаете мне об этом? — вскочил Сюч. — Вы что, с ума сошли? — и тут же достал свой блокнот. — Стало быть, Агнеш Чаплар.
— Да, — с готовностью отозвался Татар, — если потребуется, завтра же сообщу по телефону ее домашний адрес.
Сюч что-то записал в блокнот.
— Словом, Маркс… Да, а что там у вас было с фотографиями?
— Мы рассматривали фотографии… я уже точно не помню, но она что-то тогда сказала, — ответила Добраи.
— А что можно сказать в таких случаях? Наши солдаты измываются над пленными партизанами, — вмешался Паланкаи.
Сюч спрятал блокнот в карман.
— Как эта девка стала главным бухгалтером?
— Ремер настоял, — ответил Татар. — Со своей стороны, замечу, я уже тогда сказал, что из этого назначения ничего хорошего не выйдет, но вы ведь знаете, Ремера не уговоришь.
