Павел Гельбак - Сын чекиста

Наталья Васильевна оглянулась на Кремль. На закамуфлированных стенах холодно синеют окна. Кажется, за каждым из них сидят люди и думают о спасении Родины. Наталья Васильевна ни разу не была в Кремле. Зная Москву, она не знала ее сердца. Когда она с подругами замедляла шаг у Спасских ворот, неизменно слышала вежливое предупреждение: «Останавливаться нельзя. Проходите, девушки». Как всегда, у ворот стоят часовые. Значит, правительство не покинуло Москвы, готовится к обороне. Москва примет бой!

С Красной площади Наталья Васильевна идет на Софийскую набережную, где в двух комнатах старинного особняка жила семья свекрови. Она знает, что никого не застанет дома. Еще в начале октября к ней в госпиталь приходили прощаться обе свекрови и Владлена. Они уезжали в Сибирь. Екатерина Сергеевна была назначена директором эвакуированного с Украины крупного завода. Ванда Станиславовна сказала тогда, что она горда тем, что своими руками будет собирать самолеты, на которых наши славные летчики полетят громить фашистских изуверов. Когда свекрови, попрощавшись, вышли из палаты, Владлена нагнулась над койкой Наташи и жарко зашептала:

— Ты знаешь, почему она это говорила? Не для тебя — для меня говорила. Все уговаривает как маленькую, что и на заводе, дескать, можно фронту помогать, и в тылу надо ковать победу. А я тебе завидую. Ты уже на фронте побывала. Кровь пролила. А я что? За материнской юбкой в Сибирь потащусь, подальше от пуль. Тетя Катя была моложе меня, когда против беляков на коне скакала.

Вспомнив Владлену, Наташа улыбнулась. Как у нее перепутались интонации Ванды Станиславовны и Екатерины Сергеевны! Две наставницы у девочки. И такие разные. Удастся ли матери удержать ее на заводе?

Наталья Васильевна нажимает кнопку звонка.

«Конечно, если Володя жив, он может прислать письмо только по адресу матери. Другого адреса он не знает. Не знает он, что родные эвакуировались, что я была ранена». Дверь открывает соседка Ягодкиной. Она долго разглядывает Наташу и сокрушенно качает головой:

— Ах ты, боже мой, боже мой! И такие девушки воюют!

— Я невестка вашей соседки...

— Как же, знаю, милая... Знаю. Говорили они про твою долю разнесчастную...

— Письма есть?

— Нет, милая, нет. Какие теперь письма? Война поразметала, пораскидала людей. За Уральские горы твои сродственники укатили. Заходи ко мне, чайком побалуемся. Сахарку только нет, но заварка сохранилась. Потом и управдома сыщем. У него ключи от квартир эвакуированных хранятся.

Управдом оказался несговорчивым. Окинув взглядом Наталью Васильевну, он отрицательно мотнул головой.

— Никак не могу! Прав мне таких не дадено, товарищ капитан, или как вас там по званию величать. Я бы с превеликим удовольствием ключики передал — заботы меньше. Да только без доверенности прав не имею.

— Нельзя так нельзя, — вздохнула Наташа.

— Ох и жмот ты, Егорыч! — обозлилась соседка. — Человек с госпиталя! Где твоя сознательность?..

— Спасибо за чай, — поблагодарила соседку Наталья Васильевна. — В случае письмо придет, сохраните. Я на днях зайду.

— Сохраню, милая, сохраню...

С Москвы-реки дул холодный, сырой ветер. Прикрытые колючими ветками елок, по улице движутся грузовики. Сосредоточенно, без песен и улыбок сидят в кузовах солдаты.

Куда ж идти? Раненая нога болит. Много пешком ходила, натрудила. Придется воспользоваться гостеприимством Николаевны. За стеклом витрины сереет газета. В ней тревожные призывы, заголовки: «Защитники Москвы! С вами весь советский народ!», «Всем сердцем с Москвой», «Район работает на оборону», «Москва у всех на устах».

Еще в голове не созрело определенное решение, но Наталья Васильевна уже направилась обратно на Красную площадь, а оттуда к Арбату. Из бюро пропусков Наркомата обороны она долго и настойчиво звонила по разным телефонам отдела кадров Главного военно-медицинского управления, пытаясь найти человека, который мог бы решить ее судьбу. Наконец нашла. Сказала: «Хочу на фронт». В ответ услышала: «Вы направлены в распоряжение профессора Губаревского».

От злости перестав хромать, Наталья Васильевна вышла из наркомата, решила завтра начать новую телефонную атаку, а если понадобится, то и прорваться в кабинет к более высокому начальству.

— Виноградова!

Не сразу поняла, что обращаются к ней. За последнее время редко вспоминали ее девичью фамилию.

— Наташа, ты что, друзей не узнаешь?

Человек в защитной гимнастерке, перехваченной широким офицерским ремнем, в синем галифе с малиновым кантом, в до блеска начищенных шевровых сапогах взял военврача за руку. Отложной воротничок гимнастерки покрывал пушистый ворот свитера. Из-под лакированного козырька военной фуражки выбивался чуб.

— Сазонкин? Ты? Вот кого не ожидала встретить в прифронтовой Москве!

— Ну как воюем, военврач? С какого фронта пожаловала к нам в столицу?

Сазонкин не давал Наталье Васильевне рта раскрыть. Он задавал вопросы и, не слушая ответов, торопливо рассказывал о себе. За несколько минут Наташа узнала, что Сазонкин переведен из Горького в Москву на ответственный пост в Наркомздрав, что он женился и жена его не кто иная, как Ирина Лисовская.

— Окрутил-таки девку. Ну и ловкач ты, Сазонкин!

Сазонкин понял это по-своему и стал оправдываться:

— Мы с Ирочкой тоже на фронт рвались. Ты не думай. Да, видать, не судьба, забронировали. Перебраться поближе к фронту, в Москву — вот и все, что нам удалось.

Квартира Сазонкина на Арбате была обставлена отлично.

— Когда это вы успели обарахлиться? — спросила Наташа подругу.

— У Вячика были сбережения. А тут подвернулся один тип. Он эвакуировался, вот мы и закупили у него оптом всю мебель, — объяснила Ирина. — Ну, к столу, к столу. Гостей баснями не кормят.

На столе появились бутылка вина, тарелки со всякой снедью. Чокнулись.

— За нашу победу! — с пафосом выкрикнул Сазонкин.

Пригубив вино, Ирина спросила:

— От твоего никаких вестей?

Наташе почему-то неприятно было говорить о муже, и она вместо ответа спросила:

— Который час? Сейчас, наверное, передают сводку.

— Ирочка, включи громкоговоритель. К сожалению, нам не доверяют приемников, — вздохнул Сазонкин.

— ...Под Москвой сбито четырнадцать немецких самолетов, — читал диктор сводку Информбюро.

Смакуя вино, Сазонкин с апломбом рассуждал:

— Гитлеровцы начали выдыхаться. Уже закончился период заманивания противника в ловушку. Я не устаю сейчас напоминать о доблестном примере Кутузова. Да, он сдал Наполеону Москву! Ну и что ж? Каждый школьник знает, кто остался победителем.

Невелика цена оптимизму Сазонкина. Но хотелось верить в сладостный обман. Думать, что все идет по заранее намеченному плану. Что отступление — только хитро расставленная ловушка для врага.

Вдали били зенитные орудия, но тревогу не объявляли. Очевидно, на подступах к Москве захлебнулся очередной воздушный налет. Наташа встала.

— Ну я пошла.

— Куда же? Ночуй у нас. Места хватит, — пригласила Ирина.

— Скоро начнется комендантский час. Задержат! — предупредил Сазонкин.

— Не страшно. В комендатуре тоже можно переночевать. Прощайте...

А с утра Наталья Васильевна Рывчук снова штурмовала кабинеты Главного управления. Однако успеха не добилась. Никто не стал отменять ранее подписанного приказа. Вечером она пришла в госпиталь и доложила профессору Губаревскому:

— Прибыла для дальнейшего прохождения службы.

— Вот и хорошо! — улыбнулся Сергей Павлович.

Москва праздновала двадцать четвертую годовщину Октябрьской революции. К вечеру небо заволокли тучи. Пошел снег. Фронтовой город окутала тьма. Бум!.. Бум!.. Бум!.. Бум!.. — ухают зенитки. Прожекторы тревожно ощупывают небо.

Наталья Васильевна Рывчук заступила на дежурство вечером 6 ноября. Смениться она должна была в праздничное утро. Но все врачи, сестры, санитарки, все, без кого мог обойтись в праздничный день госпиталь, отправились на строительство оборонительного рубежа. Москвичи единодушно приняли резолюцию: 7 ноября выйти на общемосковский субботник по строительству оборонительных сооружений на подступах к городу. Наталья Васильевна хотела после ночного дежурства тоже отправиться на строительство.

— Зачем ты поедешь на рубеж? — спросил Губаревский. — С такой рукой, как у тебя, лопату не поднимешь!

Он был прав. Хотя и зажили раны, но правая рука слушалась еще плохо. И Рывчук осталась дежурить в госпитале.

Дежурство было трудное. Еще накануне вечером пошел кувырком весь установленный в госпитале порядок. В красном уголке собирались раненые — все, кто мог передвигаться. Тяжело раненные потребовали наушники. Все ждали важных сообщений.

Семь часов вечера. В репродукторе слышится характерный шум зрительного зала. Заглушая гул далекой канонады, могучим валом плещутся аплодисменты, грохочет «ура». Высокий мужской голос объявляет открытым торжественное заседание организаций рабочих и интеллигенции, командиров и политработников. Слово для доклада предоставляется Сталину. Он говорит о войне, которая прервала мирный труд советских людей, объясняет, причины неудач на фронтах, утверждает, что разгром фашистов неизбежен.