Стивен Сейлор - Рим. Роман о древнем городе
– Но, Гней, это же замечательно! Только как мне следует называть тебя? Сенатор? Кориолан? Сенатор Гней Марций Кориолан? Пока говоришь, рот устанет!
– Тогда вместо этого наполни рот горохом и просом, – сказал Гней.
Он рассмеялся, но мгновением позже Тит увидел, что губы Гнея беззвучно повторяют его впечатляющий новый титул и что это ему нравится.
– Как боги, должно быть, любят тебя! Ты всегда говорил, что станешь величайшим воином Рима, и стал им. Теперь можешь стать самым любимым политиком Рима. Коминий не дурак. Он не стал бы вводить тебя в сенат, если бы не увидел в тебе большой потенциал. Аппий Клавдий тоже его видит. Помяни мои слова, в свое время тебя изберут консулом.
– Может быть. А тем временем мне потребуется человек, который рассказал бы, что к чему в этом сенате. Ты как раз годишься для этого, Тит.
– Навряд ли! Аппий Клавдий – вот кто тебе нужен. Он взял меня под крыло, когда я вступил в сенат. Именно благодаря его влиянию мне поручили строительство храма Цереры. То же самое он сделает для тебя, в той мере, в какой такой способный малый, как ты, вообще нуждается в чьем-то покровительстве.
– Клавдий хороший человек, спору нет, но никто не заменит друга детства. Так что, если у меня возникнут затруднения, я обращусь к тебе.
Гней положил руку на плечо Тита. Тит кивнул:
– Кориолан оказывает мне честь!
Гней откинулся назад и улыбнулся.
– Как подвигается работа над храмом Цереры?
– С каких пор тебя стали интересовать храмы?
– Ну, может быть, как солдату мне и нет до них дела. Но сенатор должен интересоваться храмами и зодчеством.
– Тогда приходи завтра и увидишь все собственными глазами. Место выбрано замечательное: скальный уступ Авентина, нависающий над стартовой аркой Большого цирка. Храм создается в этрусском стиле, как и храм Юпитера на Капитолии. Он, конечно, не такой большой, но украшен будет весьма богато. Вулки, увы, уже нет с нами, но для изготовления терракотовой статуи Цереры мы привлекли к работе самых лучших этрусских ваятелей, а фрески и рельефы на стенах выполнили греки Георгий и Дамофилий. Они почти закончили, работа изумительна! И…
Тут Тит понял, что Гней его не слушает, а смотрит куда-то в пространство. Гней заметил, что Тит перестал говорить, и криво улыбнулся.
– Ты прав, Тит. Меня действительно не волнуют архитектура храма и его украшения. Зато меня волнует политика, которая за всем этим стоит.
– Голод, – прямо сказал Тит. – Именно голод, случившийся три года тому назад, дал толчок строительству этого храма. Тогда на войну было призвано так много людей, что убирать урожай было некому, не говоря уж о том, что нивы пострадали во время боевых действий. Запасов еды в Риме было не много, и дошло до того, что люди – конечно, простые люди, бедняки – умирали с голоду. Мой отец тоже умер в том году – конечно, не от голода (уж ему-то голодать не приходилось), а от лихорадки. Почему-то так получается, что в голодные годы всегда свирепствуют поветрия, от заразы ни богатство, ни знатность не уберегут. Ну так вот, когда сверились с Сивиллиными книгами, вышло, что, дабы предотвратить голод в будущем, следует умилостивить богиню урожая, а для этого нужно построить ей святилище. Порой советы Сивиллы бывают вполне разумными.
– Но существует и еще одна сторона вопроса, – промолвил Гней, и голос его зазвучал очень серьезно. – Церера – это ведь любимое божество плебеев. Верно ли я понимаю, что храмовый праздник в ее честь станет праздником плебеев, точно так же, как ежегодный день Юпитера Капитолийского является, по сути, праздником патрициев?
– Да. Таким образом, у нас будет новый плебейский праздник, под стать старому патрицианскому празднику. Что в этом плохого? – сказал Тит со вздохом.
Он понял, куда клонит Гней, потому что слышал нечто похожее и раньше, от Аппия Клавдия. Вообще, впору было подивиться тому, насколько близка была позиция Гнея к позиции тестя Тита. Оба они с величайшим подозрением относились ко всему, что могло таить в себе угрозу расширения политического влияния плебса. Клавдий добился того, чтобы Титу поручили руководить строительством храма Цереры, не потому, что так уж одобрял этот проект, а по причинам совершенно противоположным. «Если это необходимо сделать, то лучше уж поручить этот проект тебе, мой мальчик, чем какому-то подхалиму, который способен лишь заискивать перед толпой!» – таковы были его слова.
Сам Тит был почти равнодушен к политике, хотя к простому народу относился с сочувствием. Его главные приоритеты заключались в том, чтобы определить лучший из возможных строительный план, нанять лучших художников и ремесленников за лучшую плату и позаботиться о том, чтобы в ходе строительства все прекрасные замыслы воплотились в великолепную реальность.
Гней покачал головой:
– Если плебеи будут продолжать выбивать себе уступку за уступкой, то однажды утром ты, Тит, обнаружишь себя в мире, где низшие присвоили права высших, а древнее и славное имя Потиция уже ничего не значит. Неужели ты сам не чувствуешь, что учреждение плебейского праздника свидетельствует об опасном смещении баланса сил. С самого возникновения республики плебеи то здесь, то там всеми возможными средствами стараются отщипнуть у патрициев хоть малую толику влияния во вред безопасности и процветанию Рима.
– На это некоторые из них сказали бы, что просто стараются вырваться из-под патрицианской пяты, – указал Тит.
– Они отказываются платить свои долги, это грабеж! Некоторые увиливают от военной службы, это измена! А в прошлом году они устроили самое неслыханное дело – так называемый исход из города. Тысячи плебеев – мужчины, женщины, дети – собрали свои пожитки и покинули Рим. Они отказались возвращаться, пока не будут удовлетворены их требования.
– А разве их требования были неразумны?
– Конечно! Аппий Клавдий сражался как лев, пытаясь удержать сенаторов от позорной капитуляции, но они сдались. Плебеям пошли навстречу, они вернулись в город – но какой ценой? Теперь они получили право избирать собственных магистратов. И что, интересно, будут делать так называемые плебейские эдилы?
– Их главная функция священна: охранять новый храм Цереры.
– А что будет храниться в этом храме? Архив постановлений сената! Вот еще одно требование плебса – вести записи всех постановлений сената, чтобы каждый мог ознакомиться с ними, поискать противоречия и проверить на предмет несправедливого отношения к народу.
– Но, Гней, что плохого в записи указов и постановлений? Цари правили с помощью устных приказов, но от сказанного слова очень легко отказаться. Пообещать что-то, а потом заявить, будто ничего не было. Это позволяло по прихоти одного человека разрушить чью-то жизнь и не нести за это никакой ответственности. Мой дед, да благословит его Геркулес, внушил мне почтение к письменному слову. По мне, так все правила и законы должны непременно записываться, и ничего дурного в этом нет.
Гней, однако, стоял на своем.
– Ладно, пусть законы записываются, главное – не это, а новые плебейские магистраты. Эдилы еще куда ни шло, но так называемые трибуны – это просто возмутительно! В древние времена люди делились на племена – трибы, вот их и назвали трибунами, как бы представителями племен. Но я зову их буянами, смутьянами и выскочками. Под предлогом защиты простых граждан от якобы притеснений со стороны магистратов и сенаторов они получили право конфискации имущества у любого – любого! – кто, по их мнению, угрожал физическому благополучию гражданина Рима. И где будет храниться это конфискованное имущество? В храме Цереры, под охраной эдилов! А если какой-то человек осмелится пригрозить или каким-то образом помешать трибуну, то он может быть изгнан или даже предан смерти!
Тит вздохнул:
– Но ведь факты притеснений плебса имеют место. В голодный год я собственными глазами видел, как головорезы одного сенатора схватили седого, оборванного калеку. Может быть, он и задолжал сенатору денег, но у него явно не было средств вернуть долг, да и отработать его он не мог из-за увечья. Старик молил о пощаде. Он чуть ли не разорвал свою тунику, чтобы показать боевые шрамы от ран, которые он получил в сражениях за Рим. Это было постыдное зрелище, и будь тогда в Риме трибуны, они положили бы ему конец. А существуй тогда храм Цереры, ветеран мог бы обратиться туда за защитой, ибо, помимо прочего, этот храм предназначен служить убежищем для плебса.
Гней хмыкнул:
– Я слышал эту душераздирающую историю об обиженном ветеране сотню раз, но так ей и не верю. Ни один человек, достойный называться римским ветераном, не будет выставлять свои шрамы, чтобы избежать уплаты долга.
Тит покачал головой:
– Храм также послужит центром распределения еды среди бедняков. Это тебя тоже обижает?
– А тебя нет? Подумай, на какие средства эдилы будут закупать эту еду? Не пойдет ли на это выручка от продажи имущества, конфискованного у патрициев, чем-то задевших этих неприкосновенных трибунов? – Он тяжело вздохнул. – Дорогой мой Тит! По-моему, тебе больше нравилось, когда я был воином, а ты строителем и у нас не было общих интересов.
