Дмитрий Евдокимов - Воевода
— Разве она не в монастыре, как мне сказывали?
— Князь Масальский замешкался и не успел отправить её с подворья, которое ты ему подарил, — смиренно пряча усмешку, ответил Басманов.
— Нехорошо мешкать, выполняя царёв указ, — притворно нахмурился Димитрий, принимая игру. — Ну уж коли она здесь... А что, действительно хороша собой?
— Красивей её нет в Москве! — с жаром воскликнул Басманов.
Чувство его было столь неподдельным, что царевич взглянул на него с подозрением:
— Уж не влюблён ли ты сам в неё, часом?
Басманов, покраснев, потупился.
— Было дело, государь! — тихо сказал он. — Даже сватал её у Бориса...
Глаза его вновь блеснули ненавидяще.
— Да отказал он. Всё принцев искал! Вот я и думаю, ты, царевич, да бывшая царская дочь — самая подходящая пара... на одну ночь!
Басманов дьявольски захохотал. Засмеялся и царевич, в котором уже разожглось желание.
— Что ж, это будет сладкая месть! Пусть Бориска перевернётся в гробу этой ночью. Веди! Только куда? Здесь глаза и уши...
— После трудов праведных хорошо бы, по православному обычаю, сходить тебе, государь, в баньку, — распевно сказал Басманов, видно давно всё обдумавший. — А если какая черница придёт тебе спинку потереть, так кто же осудит?
В сопровождении Маржере царевич прошествовал за Басмановым, держащим в руках свечу. Через задний двор вышли к саду; на поляне, окружённой яблонями, стояла рубленая избушка без окон. Маржере остался стоять у двери, опершись левой рукой на шпагу. Басманов быстро вышел, оставив царевича внутри, но через какое-то время вернулся вместе с Мишкой Молчановым, тем самым, что помогал Шарафетдинову расправляться с царской семьёй. Вдвоём они вели, крепко держа за руки, какую-то женщину, плотно закутанную в тёмное одеяние. Не входя в баню, они втолкнули её внутрь и захлопнули дверь.
— Дело сделано! — хохотнул Басманов, потом испытующе взглянул на отсутствующее лицо Маржере.
— Якоб, тебе тоже можно пока смениться. Я думаю, что до утра ты царевичу вряд ли понадобишься.
Когда они скрылись за высоким частоколом, Маржере вдруг услышал из бани леденящий душу пронзительный крик. Крик этот был хорошо знаком бравому капитану. Так кричали женщины, когда его солдаты, упоенные победой, врывались в дома мирных жителей...
Ночь он прокоротал в караульной за игрой в кости со своими солдатами. На рассвете вернулся на пост. Отпустив ландскнехта, который умудрился придрёмывать стоя, опершись на алебарду, Маржере на цыпочках приблизился к двери и прислушался; жива ли ночная незнакомка? Прислушался и ушам своим не поверил: в бане смеялись. Причём не истерично, а заливисто-весело звучал женский смех. Ему вторил мужской. Маржере отошёл, покачав головой: «О, женщины, кто вас поймёт? Недавно кричала, как обречённая на гибель, и вот уже смеётся». Капитану вспомнилась белокурая красавица из терема Александра Романова. Он украдкой вздохнул и размеренно зашагал взад-вперёд, от дверей до калитки в заборе. Появились первые лучи солнца.
Раздался скрип двери, в проёме стоял и сладко потягивался царевич. На нём была лишь нательная рубаха.
— А, мой старый, добрый Жак! И тебе не довелось поспать эту ночь! — сказал он с какой-то неожиданно мягкой, несвойственной ему улыбкой. — Ничего, друг, я тебе дам возможность поспать вволю.
— Такова служба, сир! — тоже с улыбкой ответил Маржере. От государевой ласки его усталость как рукой сняло.
Неожиданно из тёмной глубины бани показалась женская фигура в белом исподнем платье. Обхватив могучую шею царевича прекрасными обнажёнными руками, она выставила своё круглое личико из-за его плеча. Опытным глазом Маржере мгновенно оценил необыкновенную красоту девушки — огромные чёрные глаза, обрамленные пушистыми ресницами, брови вразлёт, полуоткрытый алый рот, пышная грива чёрных волос. Кого-то она мучительно напоминала капитану...
— Ксения! Как тебе не стыдно! Здесь же мужчина! — сказал царевич, целуя её руки.
Девушка ойкнула и мгновенно исчезла в чёрной глубине, будто провалилась в пропасть. «Ксения? — подумал Маржере. — Дочь Бориса? Вот так дела — царевна милуется с врагом своего отца, с тем, кто приказал убить её мать и брата!» Однако виду, что догадался, не подал. Напротив, повернувшись в профиль, дал понять, что никого, кроме царевича, не видел.
— Позови Басманова. Он, наверное, уже во дворце, — приказал Димитрий. — Иди, иди, меня сейчас охранять без нужды.
Когда капитан вернулся с Басмановым, который действительно уже сидел на лавке перед опочивальней царевича, тот уже ждал их, будучи полностью одетым. Но лучезарная улыбка, так красившая его, по-прежнему играла на припухлых губах.
— Спасибо, свет Фёдорыч, за утеху! — сказал Димитрий. — Однако и за дело пора. Сегодня патриарха избирать будем, верного нам. Да и кстати, ничего нового про Шуйского не узнал?
— Узнал, государь, как не узнать. В пыточной трое на дыбе висят. Пришлось ночь не поспать...
— Кстати напомнил. У меня в бане сокровище находится. — Царевич бросил искоса взгляд на Маржере, идущего чуть поодаль. — Надо его понадёжнее спрятать. До вечера...
— Не волнуйся, государь. Мишка Молчанов всё как надо исполнит.
После заутрени в Благовещенском соборе царевич, поддерживаемый боярами под локотки, направился в Успенский собор, резиденцию патриарха. Здесь собрались все высшие лица Русской Православной Церкви. Духовный собор должен был узаконить противозаконные действия Петра Басманова, который по указанию царевича содрал патриаршьи ризы с Иова без согласия остальных митрополитов. Поэтому сейчас перед Димитрием, сидевшим на высоком троне справа от алтаря, разыграли спектакль, долженствующий облечь царскую волю в законную силу. Сначала Иова, которого и не удосужились привезти из Старинного монастыря, восстановили в должности патриарха и тут же освободили, учитывая его преклонный возраст и многочисленные болезни, мешающие должным образом исполнять столь высокие обязанности.
Затем столь же единодушно отцы Церкви избрали патриархом Рязанского митрополита Игнатия, грека по происхождению, приехавшего в Россию с Кипра. Хоть и славился Игнатий отнюдь не благочестием, а, напротив, пристрастием к пьянству и блуду, однако несомненная заслуга его перед царским престолом заключалась в том, что он первым из высших сановников Церкви, по наущению Прокопия Ляпунова, благословил Димитрия на царство.
Отбыв молебен по поводу избрания нового патриарха, царевич вернулся во дворец и сразу прошёл в Грановитую палату, где заседала боярская дума. Усевшись на трон, он обвёл сумрачным взглядом притихших бояр.
— Стало мне доподлинно известно, что Васька Шуйский возводит клеветы на меня. Сегодня по моему указу будут повешены два купца, которые на допросе признались, что по наущению этого сучьего кобеля Васьки распространяли они в народе слух, деи, Шуйский больше имеет прав на престол, чем я. Утверждает он ложно, что царевича Угличского точно зарезали и что я не мог спастись никаким чудом!
Бояре сидели насупившись, опустив бороды на посохи, на которые опирались руками. Никто из них не пытался выразить негодование по поводу возмутительных Васькиных слов. Видать, сами они про себя думали так же. «Ну, погодите, сейчас я вам устрою!» — злорадно подумал Димитрий и повысил голос:
— Такая дерзость Васьки для меня, законного вашего государя, крайне огорчительна! И если я не накажу его примерно, народ обидится. Потому приказал я взять Шуйского под стражу и доставить сюда, на мой и ваш суд. Басманов, исполнил ли ты мой приказ?
Басманов поклонился и дал знак стоявшему на карауле Жаку де Маржере. Тот распахнул дверь, и двое дюжих стрельцов ввели Шуйского. Он простёрся ниц у самых ног Димитрия. Тот брезгливо коснулся плешивой головы «принца крови» носком щегольского сафьянового сапога.
— Ну-ка, погляди на меня!
Тот, шмыгая носом, послушно поднял своё зарёванное, покрытое сетью морщин лицо с кудлатой бородёнкой.
— Почто так расстроился, князюшка? — притворно участливо спросил Димитрий. — Али обидел кто?
Шуйский зарыдал в голос:
— Ты прости меня, окаянного, государь-батюшка! Затмение нашло. Видать, бес попутал.
«Батюшка», будучи вдвое моложе, с удовлетворением слушал жалобные причитания. Потом вдруг взъярился.
— Пёс вонючий! — вскричал он и ударил носком сапога Шуйского в подбородок так, что тот от неожиданности опрокинулся навзничь.
А Димитрий, в возбуждении соскочив с трона, наклонился над ним:
— С чего бы это ты меня узнать не можешь, своего царевича, а, Васька? На беса не греши! Сам аки бес!
Царевич с силой рванул ожерелье белой шёлковой рубахи, так что посыпался жемчуг, и поцеловал нательный крест.
