Дмитрий Евдокимов - Воевода
Тем временем царевич попросил у своего секретаря Яна Бучинского географическую карту России и стал советоваться с боярами, кого из верных людей послать воеводой в тот или иной город. Как только называлась та или иная фамилия, бояре начинали спорить, знатный или худородный назначенный воевода, похваляясь друг перед другом знанием княжеских родословных.
Димитрий каждый раз обрывал их с досадой:
— Да я ведь не про то спрашиваю, какого рода Иван Дмитриевич Хворостинин, из старой знати или, как вы говорите, из опричников, а про то, способен ли он астраханцев в повиновении держать, сможет ли разумно управлять и не оробеет ли, если на него вражеское войско придёт? Я думаю, что справится, потому что он — верный нам человек!
Сверяясь с географической картой, Димитрий называл города один за другим. В Смоленск решено было послать воеводой Ивана Семёновича Куракина, в Белгород — Данилу Ивановича Мезенкова, в Дивны — Петра Ивановича Буйносова... Когда черёд дошёл до пограничного города Царёва-Борисова, царевич твёрдо сказал:
— Впредь быть этому городу названием Царёв-город. Негоже при жизни давать своё имя новому городу!
Утвердила дума, хотя начальные бояре хмурились, и другое решение Димитрия — снять опалу с родов Нагих и Романовых и вернуть им боярство и все их старые вотчины, а также отдать им вотчины Годуновых. Дядька царевича, Михайла Нагой, был назначен конюшим. Получил назначение главой Стрелецкого приказа Пётр Басманов.
Наконец, когда все росписи по Разрядному приказу были сделаны, Димитрий резво соскочил с трона:
— Всё! Пошли обедать.
Не успел и одного шага сделать, как с удивлением увидел, что старенькие Мстиславский и Воротынский цепко ухватили его под руки.
— Вы чего, аки псы, вцепились? — спросил удивлённо.
— Не положено государю одному идти, — воркующим голоском сказал Фёдор Иванович. — Когда царь вдет куда, его обязательно должны поддерживать бояре.
Димитрий пожал плечами, но подчинился. Пока дошли до столовой, сменилось ещё несколько пар бояр, отпихивавших друг друга при оспаривании чести, кому вести государя.
Обед прошёл скромно и быстро, Димитрий ничего не пил, лишь изредка пригубливал кубок с мальвазией. Не было и особенного разнообразия блюд — холодное мясо, потом рассольник да баранье жаркое. Попробовав на десерт засахаренные сливы, царевич решительно встал:
— Ну, пойдём теперь посмотрим, где будем мой дворец ставить. Чья очередь меня под руки брать?
Воцарилась неловкая тишина.
— Что такое? Что вы замолчали? — удивился царевич.
Мстиславский откашлялся смущённо и, потупив глаза, огладил правой пятерней свою окладистую бороду:
— Так по обычаю, после обеда поспать положено. Иначе обед не впрок.
Царевич рассмеялся:
— Вот потому-то вы все такие толстые, что дрыхнете после обеда. И дела потому так медленно делаются. Нет, надо вас всех послать на выучку в Европу. Вы вон дьяка Афанасия Ивановича спросите, видел ли он при каком дворе, чтобы придворные после обеда спали!
— Нет у немцев да и у литвинов такого обычая, — ответил, поклонившись, Власьев.
— Вот видите! Впрочем, — махнул рукой Димитрий на кислые физиономии бояр, — я не неволю. Хотите дрыхнуть, ступайте!
Вскоре он остался наедине с Басмановым.
— А ты чего же не идёшь? — спросил Димитрий. — Небось также о перине мечтаешь?
— Я верный слуга государю, — склонился Басманов. — Куда царь, туда и я.
— Ну, и ладно! — сказал царевич. — Идём прогуляемся. Устал я от этих сопящих боровов. Да и запах от них...
— Хочу предупредить государя, — снова склонился Басманов.
— Что такое?
— Будь осторожен, царь-батюшка. Старайся хоть внешне соблюдать обычаи предков. Ведь боярам только дай повод, разнесут по всей Москве, деи, царь от православной веры отказался. И так Василий Шуйский мелет незнамо что.
— Шуйский? Значит, ты что-то знаешь? Почему сразу не сказал?
— Зачем же при боярах? Вмиг его упредят, хоть и зело не любят Ваську за лукавство и желание других отпихнуть, а самому на трон сесть. Сколько он за это в опале перебывал — и при батюшке вашем, и при Бориске!
— Что знаешь, говори! — оборвал его Димитрий.
— Потерпи немного, — улыбнулся Басманов. — Сейчас Федьку Коня приведут[70].
— Какого «коня»?
— Это наш знатный строитель. Стены Белого города здесь, в Москве, строил, а также крепость в Смоленске. Ты же ведь место для дворца хотел подобрать, а кто строить будет? Чаю, лучше, чем этого мастера, не найти. А вот и он!
Действительно, дверь в опочивальню приоткрылась, в ней показалась высокая плечистая фигура строителя. Слегка покачнувшись от толчка в спину, Конь увидел царевича и простёрся ниц.
— Встань, встань, — быстро сказал Димитрий. — Не люблю я этих церемоний.
Строитель поднялся. Живые глаза на широком мужицком лице с окладистой бородой выдавали незаурядный ум, смотрели на царевича с нескрываемым интересом.
— Что ж, пойдём, Фёдор, на место! — приказал Димитрий. — Там и поговорим.
Незаметно для польских гусар, охранявших парадный вход, они прошли садом и через калитку в заборе вышли на холм у кремлёвской стены, обращённой к реке.
— Знатное место! — сказал повеселевший царевич. — Вся Москва отсюда как на ладони. И Замоскворечье хорошо видно.
— Каменный дворец будем строить али деревянный? — деловито поинтересовался Конь.
— Два дворца, Фёдор, два, — поправил его Димитрий. — Один для меня, другой для царицы, смекаешь? Надо поставить их углом, чтобы из одного можно было перейти в другой. И поставить их надо к осени!
— Значит, из дерева, — кивнул Фёдор.
— Ничего, главное, внутри красно убрать — стены шёлком, печи — изразцами. А уж потом приняться и за каменные палаты, чтобы на века память была.
Они обсудили все детали строительства, как вдруг вмешался Басманов и спросил вкрадчиво:
— Ну как, Фёдор, понравился царевич?
— Смекалист, — бросил Конь, смущённо опустив голову.
— Не похож на чёрта, как Шуйский тебя уверял? — обрушил неожиданный удар Басманов.
Вздрогнули оба — и царевич и строитель.
— Шуйский? — В глазах Димитрия вспыхнула подозрительность.
— Кто тебе сказал про тот разговор? — севшим от волнения голосом спросил Конь.
— Мир не без добрых людей, Федя. Костьку — лекаря Шуйского — знаешь? Лучше расскажи царевичу о том разговоре.
Конь понурился, потом нехотя выдавил из себя:
— Намедни позвал меня Шуйский, хочет свой терем достраивать. Вроде бы как жениться вздумал. А ему покойный царь запрещал, чтобы, значит, наследников не было. Я его и спрашиваю: «На милость царевича надеешься, говорят, он добрый?» А Шуйский возьми да и скажи: «Чёрт знает кто это, только не царевич. Я ведь убиенного младенца вот этими глазами видел!»
Царевич нахмурился:
— И всё?
— А что ещё? Всё!
— Глаза бы этому Ваське выдрать, — процедил Димитрий.
— По мне, так лучше с головой! — ненавидяще хохотнул Басманов.
От его смешка Коню стало совсем не по себе.
— Может, я пойду? — робко сказал он. — Как сделаю чертёж, принесу на суд.
— Ступай! — рассеянно кивнул царевич, видать уже не думая о предстоящем строительстве.
Только Конь отошёл, Димитрий повернулся к Басманову:
— Что делать будем? — В его голосе тот почувствовал явный испуг. — Ведь Шуйский должен быть главным свидетелем, что я жив. Он же вёл угличское дело!
— Так ты — вот он! — недоумённо развёл руками Басманов.
Царевич с каким-то колебанием посмотрел на него, потом, будто решившись на что-то, глубоко вздохнул и сказал:
— Ладно! Всё равно уж теперь мы одной верёвкой связаны.
Ещё раз внимательно оглядев подножие холма, на котором они стояли, Димитрий горячим шёпотом продолжил:
— Я истинный царевич! Ты мне веришь, Пётр?
— Конечно, верю, государь! Потому и служу тебе не на жизнь, а на смерть.
— Так вот, скажу самое тайное: я царевич, но не угличский, понимаешь?
— А какой же ещё? — тупо уставился на него Басманов.
— Я сын старшего брата Ивана Грозного, его племянник, и тоже — Димитрий...
Царевич подробно рассказал о своём происхождении.
— Вот теперь ты всё знаешь! — закончил он.
— А кто ещё знает? — торопливо спросил Басманов.
— В Польше — Лев Сапега, ну, и мой воспитатель, а здесь — инокиня Марфа, бывшая царица. Она меня благословила и нательный крест своего сына отдала. Вот он!
Царевич расстегнул рубаху и достал обсыпанный бриллиантами платиновый крест. Поцеловал его и, слегка помешкав, вдруг протянул Басманову:
