Личный тать Его Величества - Николай Александрович Стародымов
Время для того, чтобы догнать Сийского, пока он доберётся до пристани в Емецке, ещё имелось. И как поступить?..
Воейков достал кошель с серебром, которое оставил ему посланец, покачал его в руке. Чахленький, кошелёчек, конечно… Но с другой стороны, и услуга, оказанная за эти монеты – не Бог весть какая!
В конце концов, какова цена той поддержки, которую в силах оказать одинокий монах из далёкой обители Самозванцу?.. В борьбе за шапку Мономаха успех определяет воинская сила, а не одинокий голос насильно постриженного инока из отдалённой обители!
Иван бросил кису в шкатулку, решительно поднялся. И отправился к поднадзорному.
Филарет выглядел, как всегда, строго и сурово. Однако пристав сразу подметил, как блестят его глаза, как руки время от времени приходят в движение, и как монах старается их усмирить при помощи чёток. Однако даже костяшки щёлкали, скользнув по шнурку, неровно.
Поговорив о том – о сём, Воейков, со значением глядя в глаза монаху, вдруг спросил:
– Не по тебе, отче, жизнь монашеская?
Инок вопросу почему-то не удивился.
– На всё воля Божья, – попытался он уклониться от прямого ответа. Воейков молчал, глядя на него, ожидая иных слов.
И дождался!
– Однако хотелось бы верить, что со временем жизнь моя переменится, – не удержал переполнявших его чувств поднадзорный. А потом повторился: – Но на всё Божья воля.
– Воистину! – перекрестился Воейков.
И задал следующий вопрос:
– Оба мы с тобой, отче, тут не своим хотеньем пребываем, а по воле государевой… Нет ли у тебя на меня какой обиды затаённой?..
Филарет взглянул на него с удивлением. Потом отвёл глаза – не то понял что-то, не то убоялся провокации какой от государева соглядатая.
– Нет у меня на тебя злобы, – после паузы ответил монах. – Ты волю государеву исполнял… А за остальные прегрешения – бог тебе судья!
На том и расстались.
Позднее, размышляя над этими словами поднадзорного, Воейков догадался, что тот имел в виду.
Скорее всего, Филарет рассудил, что Иван, прознав о миссии приезжавшего в обитель гонца, решил казнить поднадзорного за сношение с Самозванцем. Воейков ведь и в самом деле мог так поступить – утопить, дымом угарным удушить, татей подослать, впоследствии представив случившееся несчастным случаем, произошедшим не по его воле…
Кто знает, не мог успокоиться Воейков, быть может, Годунову и в самом деле выгодной оказалась бы такая смерть?.. Однако, не имея на то прямого указания, не решился. Потому что убийство монаха карается смертью. И лицемер Годунов, по всей видимости, отдал бы под суд верного подручного за самоуправство – и со всех сторон оказался бы прав!
Достаточно вспомнить события, связанные с гибелью подлинного царевича Дмитрия. Воейков ведь знал, а если чего не знал доподлинно, то догадывался, как всё случилось на подворье Угличского кремля. И какова судьба царёвых приказчиков?.. Никого не осталось в живых, а сам Годунов остался вроде как в стороне, незапятнанным. Слухи… Ну а что слухи?.. Прошелестели – и нет их!
Так и здесь случилось бы!
Не отдавал распоряжения Годунов убить Филарета, хотя и выгодной представлялась ему эта смерть. И какова награда стала бы Воейкову за самоуправство?.. Быть может, наградил бы его государь… А потом опять упёк бы в далёкий острог с наказом пересидеть тревожное время.
Ну а ежели б победил в борьбе за трон Самозванец?.. Вот тот бы точно казнил Воейкова, и кругом оказался бы прав, и народ поддержал бы его.
И принял Иван Меньшой Воейков решение. Ни во что не вмешиваться. Пусть всё идет, как идёт.
А там – как Бог даст!
А когда дошла до Сийской обители весть о скоропостижной кончине Годунова, Воейков истово перекрестился: правильно он поступил!
Да только не дано человеку знать, как наши поступки отзовутся!
Кончина Годунова
…Обративший грешника от ложного пути его спасёт душу от смерти и покроет множество грехов.
Первое соборное послание Петра (5,20)
Слухи о кончине Годунова ходили всякие.
Официально в письме, доставленном из Большого приказа, говорилось, что государь умер от хватившего его удара, когда поднялся на смотровую площадку по крутой лестнице. Борис Фёдорович всегда был человеком полнокровным, любил плотно покушать, хотя к хмельному зелью оставался весьма равнодушным. Опять же, если принять во внимание все напасти, которые обрушились на государя за полгода!.. В общем-то, удар хватить и в самом деле мог.
В тот день 13 апреля 1605 года он за обедом принимал иноземных послов. Сидели долго, сменялись блюда, звучали здравицы…
Отяжелевший от обильной трапезы государь решил перед тем, как по стародавнему московскому обычаю прилечь отдохнуть, подняться на смотровую площадку, оглядеть стольный град – благо, погода позволяла. Любил Годунов полюбоваться Москвой, куполами Ивановского монастыря, Николы Старого, Илии-Пророка, Варвары, Василия Блаженного… Красна Москва куполами храмов своих – не случайно же говорят, что их тут сорок сороков. Люди со всей земли Русской, да и из других стран едут, чтобы московского звона малинового послушать…
А лестница наверх, как ни говори, не то чтобы совсем уж коротенькая – высота стены без малого три десятка аршин…
Поднялся государь, огляделся окрест, окинул взором город, для украшения которого столько сделал – и поплохело ему. Качнулся – и упал бы, если бы бояре не подхватили, не поддержали…
Все вокруг засуетились, захлопотали… Только стражники заморские, во главе с французским капитаном Жаком Маржеретом, стояли неподвижно, обнажили клинки, зорко глядели вокруг…
Попросил царь отвести его в церковь – надеялся, что там ему легче станет… Однако стало ещё хуже – вскоре язык отнялся, парализовало его… Успел патриарх Иов стремительно уходящего из жизни государя в монахи постричь, разом очистив душу многогрешную от всей накопившейся скверны – тут и скончался новоявленный инок Боголеп.
Правда, всё тот же зодчий Захарий поделился с Воейковым слухом: мол, не удар то был, а яд.
– Кто ж на такое решился бы? – усомнился Иван.
– Да он сам же и решился, сказывают, – тихо, чтобы никто не подслушал, ответил градоделец. – Попросил знахаря заморского, чтобы тот ему снадобья смертного в еду подмешал.
– Но зачем?!
– Совесть замучила. И понял, что не совладать ему с Самозванцем. Войско воевать отказывалось, расходиться по весне начало, бояре отвернулись, воеводы на сторону Лжедмитрия стали переходить…
Не очень верилось в такое, однако Воейков уже давно подметил: дыма без огня
