Делай, что должно - Маргарита Нерода
— Понимаю, — Раиса сама не заметила, как сжала плечи. Уйти некуда.
— Без твоего слова — шагу дальше не сделаю, — Лисицын будто видел ее насквозь. — Я ведь тебя еще тогда заприметил, у Сероглазки, где мы баржу потеряли. Ты отчаянная. А я люблю отчаянных. Таких, что назад не оглядываются. У меня вся команда такая.
Над их головами метнулась к воде тяжелая волжская чайка. Раиса невольно проследила взглядом, как птица спикировала к пенным бурунам, оставленным гребным колесом, подхватила клювом рыбу. До последнего казалось, что чайка сейчас перевернется через крыло, как “Юнкерс”.
— Мне пора, — ответила Раиса, все еще глядя на чайку. — Смена в шесть утра, — и вытянулась по уставу, — Разрешите идти, товарищ капитан?
Ничего не сказал товарищ капитан, просто сделал шаг в сторону, вежливо пропуская Раису вперед. А она старалась идти и не оглядываться, зная, что он наверняка смотрит ей вслед.
Эту ночь спала Раиса плохо. Голову обнимала тяжкая, как больной жар, тоска. А в памяти, как в насмешку, вертелась старая бестолковая песня, из тех чувствительных романсов, что любили девчонки в старших классах, выписывая старательно в тетрадки. “Девушку из маленькой таверны полюбил суровый капитан…” Глупая девушка отвергла поклонника, а потом сама же с тоски утопилась. Почему-то девчонкам, не ведавшим еще самим настоящих чувств, нравились именно такие песни, чтобы самые бурные чувства через край хлестали, без меры и смысла. Но Раиса-то сейчас — каменная. Молчит душа, онемела как под новокаином. “Меня обнимать-то сейчас — руку сломать можно. Зачем, ну зачем ты?” — в мыслях спорила и спорила она с Лисицыным. И сон не шел, что ни сделай, задремлешь и тут же проснешься, как от толчка, будто разбудил кто. В конце концов, когда Раиса начала засыпать всерьез, ее и в самом деле разбудили. Начинался новый день.
Он оказался спокоен и тих. Никто не спрашивал Раису, к ее величайшему облегчению, отчего у нее круги под глазами. Никто не пробовал вызывать на откровенный разговор. И новых цветов в каюте не появлялось, и времени на лишние размышления по счастью не было.
Дубровский затеял повышать квалификацию персонала, составил целый список сестер и санитарок, которых будут учить дополнительно. А Нину Федоровну, Раису и аптекаршу определил в преподаватели. Учить и учиться предстояло по пути из Саратова обратно к Камышину.
Большую часть дня стояли под правым обрывистым берегом, укрывшись снова ветками, теперь уже желтеющими. Ивовые листья плыли по воде как рыбки и залив, где причалила “Абхазия”, горько и остро пахнул осенью.
Караван тронулся в сумерках, едва солнце скрылось за обрывистым правым берегом. Перистые легкие облака, затянувшие к вечеру небо, засветились теперь золотом, по засыпающей реке пошла легкая рябь. Берега сделались совершенно темными и там уже ничего нельзя было различить.
Никогда прежде Раиса не видела такого заката, даже на море. Выбравшись на палубу подышать, внизу как всегда было душно, она взглянула на темный, далекий правый берег, и замерла, пораженная: впереди по курсу "Абхазии" нависло над черным обрывом пламенное облако, странно похожее на огромную птицу. Грудь птицы горела алым, почти кровавым, подсвеченная невидимым уже солнцем. Птица опустилась низко к краю холмов, будто пыталась их защитить.
— Красота, верно? Как тебе наши волжские закаты, а, Морячка? — капитан будто ждал ее. А может и впрямь ждал, зная хорошо Раисину привычку хоть на пять минут, а выйти на воздух.
— Красиво… — она опустила голову, — Как жар-птица летит перед нами.
— Это Сосновка по левому борту у нас, — Лисицын указал на едва видневшиеся в золотистой дымке крыши. — Скоро острова пойдут, вот примерно в эту пору моя вахта и начиналась, когда с наметкой стоял на носу [* наметка — шест с делениями, употребляемый на речных судах для измерения глубины реки.] Я же матросом начинал. Здесь, на “Абхазии”, когда она “Царицей Тамарой” была еще.
— Выходит, вы с “Абхазией”, старые друзья?
— Скорее, учитель и ученик. Она в люди меня вывела. Она и капитан, Евгений Иванович, светлая память доброму человеку. И людей берег, и пароход. Когда купчина, судовладелец, задумал было гонки по Волге устраивать, на манер как в Америке, отговорил, не дал. Чтобы людей сдуру не загубил. Рвались бывало котлы от таких развлечений… От белых в восемнадцатом году пароход увел. И от бомб в сорок втором. Мудрый человек был, по-настоящему. Это умников у нас полно, по ним мы еще до войны пятилетку выполнили. А мудрых, по-настоящему мудрых — мало. Приведи хоть кому-то из нас при жизни мудрым стать. А твой-то корабль как звался, а, Морячка?
— Да какая морячка из меня, — Раиса вздохнула. Прозвище до сих пор казалось ей не заслуженной наградой. — Я большую часть войны под землей просидела, в штольнях, где камень добывали. Там и был наш госпиталь. На море меньше суток была, и то грузом. А назывался наш корабль — “Ташкент”.
Раиса и сама не заметила, как начала рассказывать о “голубом крейсере” все, что помнила. До сих пор ей не с кем было поделиться историей их отчаянного рейса. Брату бы рассказала, но писать о том наверняка было не положено и военная цензура безжалостно вычеркнула бы половину. И она рассказывала, про волны чуть не вровень с палубой, прыгающие под ногами гильзы, матросов в парадной форме, и отчаянный поход “Ташкента” на одной морской чести.
— Зачем я не был там хотя бы мичманом! — большим чувством произнес Лисицын и тут же объяснил, — Так полководец наш Суворов говорил, о взятии Корфу. Знаменитое было сражение, моряки крепость брали, такого ни до, ни после не было! До войны читал о нем. А сам на море никогда не был, даже на Каспии. Дальше Астрахани ни разу не забирался. Только зря ты прозвания своего чураешься. Оно как раз по тебе. Если молва припишет, даже я не отобьюсь. Вот, поздравляли давеча, весь экипаж хором твердит, будто немец от моих маневров утопился. А он ведь сам убился, от жадности. Помнишь, пели до войны про то, как "китом подавилась акула"? Подавился фриц "Абхазией", шире пасти мы ему оказались. Когда-нибудь будут меня дети спрашивать, скольких ты, папка, немцев убил. А я им скажу: ни одного. Я им наших убить не давал, вот такая война. В этом-то, мы с тобой, Морячка и похожи: наше дело не утопить кого или подстрелить, а пропасть не дать. А может статься, ты и вовсе на “Абхазии” к счастью.
— Мне пора, — Раиса зябко повела плечами. — Автоклав
