Алексей Павлов - Казак Дикун
Федор смущенно ответил:
— Три месяца в пути — не шутка.
Потом подошел к нему Кондрат. В расстегнутой у ворота белой рубашке, перепоясанной шелковым поясом, и легких летних шароварах. Тот по — мужски крепко обнял парня, прогудел своим бархатистым голосом:
— Узнаю Дикунову породу: крепок и вынослив, настоящий казак. Да еще из наших, головкивских.
Выразив Федору свою приязнь, Кодаш обернулся к дочери:
— А ты чего притихла? Подходи ближе, приветствуй своего старшего друга детства.
Надия зарделась, потупила долу очи, но сделала несколько шагов вперед. Тихо произнесла:
— Здравствуй, Феденька. С благополучным прибытием домой.
Отец ее несколько поправил и дополнил:
— Дома‑то у него своего еще нет, есть казарма в Ека- теринодаре. Но если сильно пожелает — так и дом может свой заиметь хоть в войсковом граде, хоть здесь, в Васю- ринском курене.
Федор не посмел разочаровывать приветливого земляка. На какие шиши строиться? Ведь он остался без отца и матери сиротой — сиромахой, его допоходная жизнь и работа на Кубани и Тамани не принесла никаких прибытков, заработка едва хватало на питание, одежду и обувь. Ну а про «персидский поход» и говорить нечего — он окончательно выбил из колеи не только его, но и всех рядовых участников экспедиции. Словно догадавшись, почему на лице Федора мелькнула тень озабоченности, Кондрат Кодаш пригласил его к себе:
— Пошли к нам. Поужинаем. Расскажешь, как с пер- сианами сталкиваться пришлось.
Вскоре вместе с гостеприимными хозяевами Федор переступал порог знакомой хаты, теперь уже с основа
тельно потемневшей камышовой кровлей. Но стены ее изнутри и снаружи свежо белели известкой — то забота Ксении Степановны и Надии. Свежа была коровяче — гли- няная доливка на полу.
Сели за стол вечерять. И только тогда Федор перед хозяевами в общих чертах приоткрыл завесу несчастливого похода:
— Воевать мне лично не пришлось. Был на гарнизонной службе и казенных работах, — повествовал он. — Простое население, особенно из армян, относилось к нам хорошо. А вот персы побогаче да познатнее в любой час могли устроить нам резню. Оттого и служба нам выпала тяжелая.
Вкратце коснулся и казацкого довольствия:
— Рядовому казаку полагалось в месяц выплачивать по одному рублю. Старшинам — в восемь — десять раз больше. Из нашего мизера пришлось тратиться от крепости Александровской до Астрахани на наем чумацких обозов, колесную мазь и другие расходы. И во всем другом ущемлялся рядовой казак, не было справедливости.
— И казаки смирились с обманом? — с возмущением спросил Кодаш.
— Нет, дядя Кондрат. Будем добиваться, чтобы с нами рассчитались сполна.
— Везде бедных людей притесняют, — подставляя Федору чашку с темно — красной вишней из молодого садочка, сочувственно вымолвила Ксения Степановна. — Нет никакой совести у начальников.
— А ты в этом сомневалась? — задал вопрос Кондрат жене и сам же на него ответил: — Нет и быть не может. У бедноты и куркулей интересы разные. Спокон века так заведено.
Предлагали Федору остаться на ночлег, но он отказался, сказал, что должен в полночь сменить подчаска. К плетневому забору прошел в сопровождении всей семьи. Потом мать сказала Надии:
— Мы с отцом пошли в хату. А ты поговори с Федором, да недолго, он притомился с дороги и еще ему службу нести, не задерживай парубка.
Парень едва не выразил вслух благодарность умной женщине, с таким пониманием и тактом оставившей на краткий срок наедине молодых людей, у которых с отрочества замечалась привязанность друг к другу. Оставшись
вдвоем с Надией в поздних вечерних сумерках у ее калитки, молодой черноморец даже как‑то оробел. Это же надо! При сборах к переезду на Кубань в Головкивке и Слобод- зее Надюше было четырнадцать лет, ему — восемнадцать. Теперь ей — столько, она в самой ослепительной девичьей красе. А он? Ему вдруг показалось, что он стал много старше своих лет, чуть ли не стариком в ее глазах. Столько за эти минувшие годы выпало на его долю испытаний!
И все же секундное замешательство сменилось у него успокоительной мыслью: «Так и мне‑то еще всего двадцать третий год». И закрепилась эта мысль уверенностью: мои годы в пору ей, о Надии я думал постоянно и нечего мне труса праздновать.
Осмелев, Федор с непринужденностью стал расспрашивать девушку о ее работе, спиванках, в которых участвует в кругу молодежи, о поездках в Екатеринодар на ярмарки и многом другом житейском и близком ей. Надя охотно рассказывала ему о своих подружках, со смехом поведала, как она гадала в ночь под Новый год.
— Собрались в хате одной бабули, — держась одной рукой за калитку, а другой — забавляясь вышитым платочком, вела она рассказ. — Накупили свечек и зажгли их. В широкий чан налили воды. А когда наступила полночь, каждая из нас растопила в посудине воск, а потом выливала в холодную воду. Самые разные фигуры получались. По ним и угадывали своих суженых.
— И какой же выпал тебе? — нетерпеливо спросил Федор.
Девушка на секунду умолкла, потом открыла тайну:
— Очертания застывшего воска, как определили девчата и та бабулька, напоминали воина в шлеме с пикой в руке. Значит, разыгрывали они меня, мой суженый — служивый казак при оружии.
Дикун не нашелся что промолвить девушке в ответ. Они еще немного поговорили и стали прощаться.
— Не знаю, удастся ли завтра заскочить к вам, — сказал Федор. — Но если не получится и я уйду завтра в Екатеринодар, не встретившись с вами, — все равно я скоро вас навещу, жди меня, Надия.
Он на два — три шага удалился от калитки, обернулся и хотел помахать девушке рукой, а она уже сама, как ласточка, припорхнула к нему:
— Феденька, возьми вот это от меня.
И подала ему тот самый вышитый платочек, который при ней был весь вечер.
Добрый знак! Все молодые парни и девушки ведали его символику — сердечное расположение к своему избраннику.
Вышло так, что и впрямь у Дикуна не выкроилось времени для нового визита к Кодашам. В ночной караул Федор не попал, зато с раннего утра его занарядили на подготовку казенных фур к сдаче окружному правлению. Он тут с хлопцами погрел лоб по самую завязку. За дорогу фуры поизносились, пришлось с ними немало повозиться, чтобы привести в мало — мальски сносный вид и спихнуть хозяйственникам окружного правления.
Фуры брались отсюда в прошлом году, снаряжение их в дорогу велось в Екатеринодаре. В их упряжке двигалось несколько десятков пар волов и лошадей. Из крепости Александровской Аврам Дубина, Иван Черноноженко и еще несколько казаков под расписку полковникам Великому и Чернышеву «на свой страх и риск» взялись доставить в целости и сохранности 41 пару волов в Екатерино- дар, для раздачи по куреням. Им это сделать удалось. Но потом из этого поголовья уже в самой Черномории 21 пару волов бесследно увели черкесы.
Казаки теперь подтрунивали:
— Наши командиры спешат сейчас хоть фуры сдать в комплекте.
А для транспортирования грузов до Екатеринодара нанимался частный васюринский извоз. Рядовых казаков это мало волновало. Федор Дикун, ладивший люшню на колесе, услышал такую фразу:
— Нам главное — быстрее дойти до Екатеринодара.
— Чтобы всерьез поговорить с войсковым правительством? — понимающе спросил Федор.
— Угадал. Нам без этого не обойтись.
Под колокольный звон колонна выстроилась в поход. Среди собравшихся жителей Дикун тут же приметил Ко- дашей в полном составе: отца, мать и дочь. В своем сотенном строю он приветливо поднял обе руки, сомкнул их над головой, прокричал жизнерадостно и обещающе:
— До встречи!
— С Богом, счастливого пути! — звонко отозвалась Ксения Степановна.
А Надия ей в подкрепление добавила душевно и мягко:
— Приезжай.
Затем Кодаши, улыбаясь, уже без слов, махали руками на прощание, неотрывно смотрели вслед удаляющейся казачьей колонне, в которой уже нельзя было различить фигуру их дорогого земляка.
Дневка и ночевка состоялись в селении Пластунов- ском, в двадцати верстах от Екатеринодара. Тогда еще только возникший курень находился вблизи берега Кубани, там стояла кордонная стража, как и на протяжении всей реки. Это уже позднее, через несколько лет, Пласту- новский курень переселили в сторону, подальше в степь. А в тот июльский знойный день пластуновцы, как и васюринцы, с воодушевлением приветствовали у самой Кубани чубатых пропыленных черноморцев. По кордонной эстафете уже передавалось уведомление о приближении казаков. Но для верности и надежности извещения штаб Чернышева из Пластуновской направил в Екатеринодар нарочного с указанием точного времени прибытия — утра 22 июля.
…По — летнему рано забрезжил рассвет. Но колонна черноморцев уже двинулась в путь. Никто не жаловался на недосыпание и усталость, всем хотелось поскорее завершить многотрудный переход с Каспия на Кубань. Не забывались и обиды, накопившиеся за шестнадцать месяцев мытарств и перенесенных опасностей. В сотнях и во взводах продолжался открытый ропот:
