Алексей Павлов - Казак Дикун
— В куренях без нас хаты заросли бурьяном.
Общее настроение передавалось и Федору Дикуну,
сироте, не имевшему никакого имущества, кроме плотницкого инструмента, оставленного на хранение одному из екатеринодарских знакомых. В мыслях казак уже построил себе планы на ближайшее будущее: по получении от казны денежной суммы за поход взять себе в жены Надию, построить хату «на вереи» в Васюринской и заняться хлебопашеством на своем земельном наделе. Когда — никогда, в порядке очереди можно нести и воинскую повинность на кордонной линии. Уже прошли Пашковский курень, открывался вид на войсковой город, а он все прикидывал в думках повороты своей будущей жизни. И все они сводились к созданию семейного очага, совместной судьбе с Надией Кодаш.
К восьми часам солнце уже поднялось высоко, лазурное небо за Кубанью, будто бездонный океан, распростерлось над зелеными просторами полей, лесов и садов.
Обоз где‑то еще подтягивался в арьергарде, а колонна казаков вплотную приблизилась к распахнутым крепостным воротам, по обеим сторонам которых с пиками в руках стояли караульные. На несколько шагов вперед выступили встречающие — чины войскового правительства и куренные атаманы. В передних рядах прибывших, среди старшины, возникло недоумение: где же войсковой писарь Тимофей Котляревский, правивший должность войскового атамана? Его не было. Он на тот момент вместе с Гули- ком инспектировал гребную флотилию на Тамани. За главное начальственное лицо выступал полковник Константин Кордовский, средних лет, с крупной головой и тонкой шеей службист, приведший одну из массовых партий переселенцев с Буга на Тамань.
Чернышев громко подал команду, колонна остановилась возле крепостной башни. Он без большого рвения подошел к Кордовскому и отрапортовал:
— Полки черноморцев из персидского похода прибыли.
— Я сейчас их поприветствую, — уловив скрытую неприязнь к себе начальника походной колонны, процедил сквозь зубы Кордовский.
Затем, поднявшись на возвышение, стал говорить:
— Войско послало вас на большой ратный подвиг. И вы его совершили. Честь и слава черноморским полкам, всем участникам похода — живым и мертвым, кто выполнил свой святой воинский долг и отдал жизнь за государственные интересы великой Российской империи.
Кордовский обладал красноречием — устным и письменным. Он и ряд других общих лестных слов произнес в адрес походников. Но дипломатично умолчал, чем же они будут вознаграждены за все пережитое.
У Свято — Троицкой войсковой церкви прибывших казаков во главе со старшиной и многочисленной свитой Кордовского встретил протопоп Роман Порохня в окружении всего церковного клира. Сам он и его служки на ходу размахивали кадилами, из которых вился ароматный дымок, творили молитвы. В церкви торжественно справили божественную литургию и благодарственный молебен.
— Да пребудет над вами благодать Божия отныне и во веки веков.
Так закончил Порохня благодарение казакам за их труды и тяготы.
Потом уже на открытой крепостной площади полки
вновь построились, Кордовский предоставил слово Чернышеву. Командир колонны сказал:
— Видел. Знаю ваши заслуги. Мужайтесь, хлопцы. Будьте всегда готовы к выполнению своего казацкого долга.
Потом по знаку Чернышева ему подносили клейноды полков и он передавал их на хранение в войсковую церковь. От него были приняты боевые знамена обоих полков, девять знамен сотенных (одного, десятого, неизвестно почему не оказалось), два полковничьих и два есаульских пернача, две полковые печати.
После этой церемонии вперед к строю вышел полковник Кордовский и тоном, не терпящим возражений, пророкотал:
— А теперь, казаки, расходитесь по своим куреням.
Строй оцепенел, на мгновение повисла гнетущая тишина. И вдруг, будто гром, взорвалось:
— И это все? Только это мы и заслужили? Долой несправедливость!
Вмиг строй распался, полковников плотной массой со всех сторон окружили казаки. Потрясая оружием, поход- ники, как потом доносил начальству Кордовский, кричали «свирепым образом», требовали удовлетворения их претензий по денежно — вещевому содержанию. Федор Дикун со многими ребятами своей сотни протиснулся в толпу, когда там вовсю шла перепалка между начальством и возмущенным товариством.
— Нас кругом обобрали, с чем мы в свои курени возвратимся!
— Выдайте нам наши кровные деньги!
Масса других восклицаний слилась в один общий непримиримый гвалт. Кордовский, Чернышев и остальные старшины тщетно пытались угомонить разъяренных казаков, посулы опосля разобраться с их обидами еще больше подливали масла в огонь.
Черт бы их побрал, этих казенных бесчувственных казуистов! У них ума не хватило устроить сытный обед с доброй чаркой вина для почерневших от зноя и тысячеверстного пути славных, хороших хлопцев, как‑то обнадежить их ласковым словом на будущее житье — бытье, пообещать реальную помощь в устройстве их судьбы. Ан, нет. Ляпнул Кордовский — расходитесь по куреням — и вся недолга. Это‑то, наверное, больше всего оскорбило воинов. Устрой им встречу посердечнее, с должным поче
том, в духе прежних запорожских обычаев — и, пожалуй, — все обошлось бы без болезненных эксцессов.
На площади походники резко отличались своими одеждами и обувью от устроителей встречи. Местная разряженная старшина представала словно из иного, картинноброского мира в сравнении с обносившимися казаками.
К походникам войсковое правительство не проявило элементарной порядочности, не говоря уже о сочувствии и жалости. Ведь подумать только: из тысячи ушедших с этой площади в бог весть какую даль пришло лишь 504 человека. Ранее полноценные сотни превратились в недомерки: их комплектность теперь не превышала 27–65 процентов. Вот последняя строевая записка по первому полку: первая сотня — 41 человек, вторая — 27, третья — 65, четвертая — 42, пятая — 44; по второму полку: первая — 44 человека, вторая — 43, третья — 39, четвертая — 55, пятая — 59 человек. Теперь Федор в своей третьей сотне, включенной в состав первого полка, вторым после Андрея Штепы открывал ее список, за ним следовал Федор Василенко. В этой сотне, 47 человек, были васюринцы. На последнем этапе, уже в момент прибытия в Екатеринодар, после очередных переформировок, в сотне числилось тринадцать казаков Поповичского куреня, двое — Гаврил Великий и Игнат Томченко из Батуринского, по одному Казаку — Андрей Нечай, Яцко Коностеп и Иван Матвиенко — из Ирклиевского, Корсунского и Незамаевского куреней.
Из возвратившихся 504 походников было 45 старшин и 459 казаков. Убыль у старшин можно назвать заметной, а у рядовых только одним словом — катастрофической. Смерть унесла почти половину казаков — поход- ников.
И здесь такая черствая встреча…
— Никуда не уйдем, пока не добьемся справедливости!
Стихийно, раздраженно пронесся по всей площади призыв к непокорности, сплочению походников в единое братство. Весь день не прекращался их бурный словесный натиск на старшину, но он ни к чему не привел. Тогда походники расставили на площади в козлы ружья и мушкеты, воткнули пики в землю, учредили караул и всю ночь не покинули места своей самостийной рады. Гомон в том лагере не утихал до утра. Вместе со всеми здесь находились Федор Дикун, Осип Шмалько и другие казаки, кто активно участвовал во вчерашнем взрыве недовольства,
но пока ничем не выделялся среди всех остальных таких же кричавших и возмущавшихся сотоварищей.
За ночь их наиболее инициативная часть обмозговала текст ходатайства в войсковое правительство, утром бумага была доработана и в 16 часов около пятнадцати по- ходников предъявили ее в канцелярию. Не слишком‑то обстоятелен был перечень претензий казаков. Это позднее он стал обрастать куда более весомыми фактами злоупотреблений старшины, грубых нарушений «Порядка общей пользы», лишь словесно провозглашавшего права и привилегии рядового казачества Черномории.
А пока фигурировали такие пункты:
При походе от крепости Александровской до Астрахани за наем лошадей с казаков необоснованно удержали 500 рублей и эта сумма подлежала возврату.
На свои деньги покупали корм животным, что также требовало компенсации.
Уже в Астрахани, остановившись лагерем вблизи Бол- динского монастыря и на Житном Бугре, много и без оплаты работали на погрузке судов, принадлежащих частным торговым лицам. В подобных случаях имелось много указаний графа В. А. Зубова.
После прибытия из Баку на остров Сары, в устье Куры и в Сальяны на погрузо — разгрузочные работы лошадей не выделялось, хотя это предусматривалось статьей расходов. Вся тяжесть труда легла на плечи казаков.
На заготовке дров выделенным в лес ста казакам заплатили по 40 копеек, всего 40 рублей, хотя на это ассигновалось 125 рублей. Куда девались остальные деньги?
