Анатолий Домбровский - Платон, сын Аполлона
— Да, да, я всё так и сделаю, — пообещал Сократ.
Сократ не столько слушал рассказ Тимандры, сколько любовался ею, так как главное выяснилось сразу: Алкивиада убили слуги сатрапа Фарнабаза, которого подговорил на это преступление Лисандр по совету Крития. Дядя Платона напугал вождя спартанцев походом Алкивиада на Афины, Лисандр написал Фарнабазу, чтобы тот не только не помогал стратегу собирать войско, но уничтожил бы его, поскольку следующей после освобождения Афин задачей Алкивиада будет всегреческое выступление против Персии.
Отрядом убийц командовал дядя Фарнабаза Багой. Дом Алкивиада был окружён и подожжён со всех сторон, когда Алкивиад и его возлюбленная уже спали. Проснувшись от огня и дыма, Алкивиад схватил Тимандру, завернул её в ковёр и вынес сквозь огонь во двор. Здесь персы забросали его копьями. Он кричал, умирая: «Будь проклят, Фарнабаз!»
Убийцы разбежались. Тимандре разрешили похоронить тело в саду возле дома, а затем по приказу Фарнабаза посадили гетеру на корабль, отплывавший в Аттику. В Пирее Тимандру встретили люди Крития, привезли её к нему, и тот повелел ей на все вопросы о судьбе Алкивиада отвечать, что его убийцами стали братья одной женщины, которую якобы тот обесчестил.
— А он всегда был верен мне, — плакала прекрасная Тимандра, — он любил только меня. За несколько дней до своей гибели, предчувствуя неладное, он говорил мне, что если его убьют, то по приказу Фарнабаза. Он видел письмо Лисандра, сатрап сам показал его Алкивиаду, браня спартанца и уверяя афинянина в своей преданности. Но Алкивиад знал: когда варвар клянётся в верности, он обязательно предаст...
Сократ спросил Тимандру, примет ли она Платона.
— Платона? — переспросила Тимандра. — Это такой большой широкоплечий мальчик? Но ведь он ужасный молчун. Как же он станет говорить со мной?
— Для разговора у людей есть не только слова, Тимандра, — ответил Сократ.
— Конечно, — согласилась Тимандра. — Пусть приходит. Да и праздник сегодня — Антестерии начались, бог Дионис освящает вино, для гостей открыты двери.
— Алкивиад был моим любимцем, — сказал Сократ, уходя. — И любимцем капризных афинян. А они мстят за гибель любимцев. Алкивиад будет отомщён.
— Я верю. Но мне велено не говорить правду об убийстве Алкивиада, — напомнила Тимандра.
— А ты и не говори. Всё станет известно само собой — правда прорастает сквозь ложь, как цветок сквозь навоз. Опасайся Крития. И вот последний совет: как Аспасия выбрала Перикла, так и ты выбери Платона. Оберегай его сердце нежностью, красотой и мудростью. Он сравняется в славе с героями.
— Алкивиад как-то говорил мне, Сократ, что ты любишь сводничать, — кокетливо улыбнулась Тимандра, и сердце Сократа, как в молодости, забилось часто и сильно.
— Да, — ответил Сократ. — Я любил сводничать — сводить истину с красотой.
— Платон — истина, а я — красота?
— Понимай как хочешь. — Сократ поцеловал Тимандру в щёку. — Хайре!
— Хайре, Сократ!
Из рассказа Сократа Платон узнал подробности его встречи с красавицей Тимандрой. Не поведал учитель лишь о том, с какой мыслью вышел из дома Тимандры, с каким жгучим желанием Сократ решил немедленно идти к Критию и бросить ему в лицо обвинение в убийстве Алкивиада, своего двоюродного брата. Сократ вознамерился объявить Крития жестоким тираном, предавшим Афины Спарте, и жалким недоучкой, опозорившим злостным невежеством своих учителей. У Софокла он учился поэзии, у Горгия — ораторскому искусству, у него, Сократа, — любви к мудрости, философии. Преуспел же Критий лишь в жестокости, коварстве и алчности.
Об этом своём решении Сократ не сказал. Платон, разумеется, мог бы спросить его, куда учитель намерен направиться, но мысли и чувства его в это время были заняты другим. Сначала он нетерпеливо ждал, когда Сократ окончит свой рассказ и согласна ли Тимандра принять его. Затем, узнав, что красавица готова встретиться с ним хоть сейчас, думал только о том, как войдёт в её дом, как приблизится к ней, что скажет. Едва Сократ умолк, Платон попросил его тотчас же отправиться к своему рабу Керамону и приказать немедленно доставить в дом Тимандры большую амфору с лучшим вином.
— Пусть поспешит. Чтобы подарок успел, пока я буду здесь, — повторил наказ Платон. — Ты уж прости, Сократ, что делаю из тебя посыльного. Но это дружеская просьба.
Видя, как Платон страдает и волнуется перед предстоящей встречей, Сократ обнял его и сказал:
— Любовь — не самое главное в жизни, мой мальчик, но самое ослепляющее. Береги глаза, — засмеялся он и, подтолкнув Платона к воротам, поспешил выполнить его просьбу.
Но уже за углом ограды его остановили два скифа, опоясанные мечами.
— Следуй за нами! — приказали они Сократу. — Приказ Крития!
— А носилки? — спросил Сократ. — Если я не пойду, найдутся ли у вас для меня носилки?
— Пойдёшь! — рявкнул на него тот, что постарше, и схватился за рукоятку меча.
— Неужели убьёшь? — спросил Сократ.
— Велено всех, кто навестит Тимандру, приводить к Критию.
— Так вы не пускали бы никого к Тимандре, тогда не пришлось бы и арестовывать.
— Не успели, — объяснил скиф. — Приказ получили только сейчас.
Сократ понял, что воин узнал его и поэтому умерил свой гнев.
— Если вы пойдёте со мной, — сказал Сократ, — то дом Тимандры опять останется без охраны.
— Посмотри туда, — показал рукой через плечо скиф.
Сократ увидел, что по переулку приближаются ещё двое скифов, и подумал, что Платона вскоре тоже приведут к Критию.
Раб провёл Платона в перистиль — внутренний дворик дома, в центре которого находился высокий мраморный алтарь, а рядом с ним — обложенный камнями колодец, кувшины с водой. По колоннам, подпирающим балкон, вился зелёный плющ. У стен стояли скамьи и пиршественные ложа. На алтаре Платон увидел большой букет весенних цветов. Он склонился, чтобы понюхать их, и услышал за спиной голос Тимандры.
— Ты ли тот самый Платон, о котором говорил мне Сократ? — спросила Тимандра, приближаясь к нему.
Она появилась в сиреневой полупрозрачной накидке из финикийской ткани, наброшенной на одно плечо и свисающей чуть ниже колен. Её тёмные блестящие волосы были искусно зачёсаны вверх и перехвачены расшитой золотой лентой. Чудный аромат, источаемый Тимандрой, опередил её самое и окутал Платона, опьяняя. С мочек её ушей, просвечивая сквозь завитки волос, свисали длинные серьги, украшенные бирюзовой эмалью, шею нежно обхватывало тонкое ожерелье. Тимандра улыбалась и была так очаровательна, что у Платона перехватило дух. Он обернулся на её голос и застыл, как большое и неуклюжее изваяние, прислонённое к алтарю.
— Подойди, — ласково приказала Тимандра, остановившись от него в пяти-шести шагах.
Платон и рад был бы подчиниться её приказу, но не мог: ноги совсем не слушались его. Он что-то прошептал в ответ, но, кажется, и сам не знал что. Просто пошевелил губами.
— Придётся, видно, мне подойти к тебе, — засмеялась Тимандра, и под подошвами её кожаных башмачков заскрипел песок. Этот скрип показался Платону громом — он совсем оглох, онемел и окаменел, навалившись спиной на алтарь. И глаза закрыл, словно опасаясь, что вслед за громом засверкают молнии.
— Нельзя же так пугаться, — тихо и ласково проговорила Тимандра, остановившись перед ним и обжигая своим дыханием. — Очнись, Платон. — Она приблизила своё лицо и поцеловала в губы, словно бабочка коснулась их своими крылышками. — Очнись, Платон!
Он открыл глаза, увидел её, и сердце оборвалось, покатилось, полетело, трепыхаясь, как раненая птица, в пропасть, в бездну, в никуда.
Тимандра взяла Платона за руку и повела к скамье. Он послушно следовал за ней, как ребёнок за мамкой, и только теперь, кажется, стал приходить в себя. Тут и мысль пришла спасительная, обещавшая избавить его от губительного очарования, мысль трезвая и достойная воспитанного человека.
— Я любил Алкивиада как родственника и воина, — не веря своим ушам, проговорил он и заплакал. Не потому, что сильно жалел об утрате, а потому, что испугался собственных слов. Они могли отдалить от него возлюбленную и стать между ними преградой, холодной каменной стеной.
Тимандра остановилась.
— Я тоже любила его, — произнесла она со вздохом. — Но он никогда не вспоминал о тебе.
Зачем она это сказала? Что означали её слова? Пыталась ли она уверить Платона, что у них нет запрета на любовь, он Алкивиаду как бы и не родственник и даже не соперник? Или же Тимандра давала понять, что Платон не может быть любим ею, поскольку не только не сравним с Алкивиадом, но даже не достоин был его воспоминаний?
