Анатолий Домбровский - Платон, сын Аполлона
Вот почему Платону хотелось, чтобы Сократ записывал свои мысли. И вот почему он сам взялся за это вместо учителя. Теперь на досуге Платон записывал не стихи, как прежде, а беседы, в которых участвовал Сократ: о храбрости, об осмотрительности, о благочестии, о хороших и дурных поступках, о любовных и дружеских отношениях, о необходимости знаний, разговоры Сократа с Алкивиадом на пиру, с Ионом в роще Академа, с Федоном во дворе дома, с Горгием и Калликлом у Ликейского гимнасия... Правда, всё это пока лишь торопливые наброски, с тем чтобы ничего не забыть. Но придёт время, и он перепишет их, даст им названия и определит главный смысл, так чтобы каждый, кому доведётся прочесть их, мог услышать и увидеть живого Сократа. Работа не по нынешним временам, когда на несчастных афинян обрушиваются всё новые и новые беды: насилия, казни, грабежи.
Потона нашла брата в саду и позвала обедать.
Идя рядом с сестрой и поддерживая её под локоть, Платон искоса поглядывал на её большой живот. Потона вскоре должна была родить. Спросил участливо:
— Не тяжело? Не боишься?
— Не тяжело и не боюсь, — ответила Потона, улыбаясь. — Ты рассуждаешь как мой муж. Я ему как-то сказала: «Ты выпиваешь больше вина, чем я ношу жизни в животе. И тебе, кажется, не бывает тяжело. А уж страшно не бывает и подавно: ты становишься таким смелым, что можешь один пойти в бой против целой армии. А ведь носишь в животе всего лишь виноградный сок, а я — человеческую жизнь».
— И что он тебе ответил? — спросил Платон.
— Он ответил, что мне не следует болтать о таких вещах, — обиженно надула губы Потона.
Мужчины рассуждают, женщины болтают — этому принципу следуют многие, а философ из Абдеры Демокрит в книге «Вечных советов» даже сказал, что к мнению женщин следует прислушиваться лишь затем, чтобы потом поступать наоборот. Так и истину легко отыскать: утверждай лишь то, что противоречит мнению женщин. Но были женщины, к которым мужчины прислушивались как к мудрецам или дельфийской Пифии. Например, жена Перикла Аспасия. Хорошо, что она умерла до того, как был казнён её сын Перикл-младший. Эта ужасная несправедливость, допущенная Народным собранием, свела бы её, мудрейшую из женщин, с ума. Платон мечтает о такой женщине, как Аспасия. Он мечтает о Тимандре. Она прекрасна и умна. Это ничего, что она теперь с Алкивиадом: Аспасия тоже досталась Периклу не первому. И не последнему: скотовода Лисикла, человека заурядного, за которого вышла замуж после смерти Перикла, она за два года сделала знаменитым оратором. Общение с умной женщиной окрыляет душу. Вот подлинная любовь — к красоте телесной и духовной. Преобразующая любовь.
— Нет ли вестей от Демея? — спросил Платон сестру о её муже.
— Нет. Как в воду канул. А мне скоро рожать.
В доме все знали, что Евримедонт, тайно покинув Афины, отправился в Фивы к Фрасибулу, чтобы примкнуть к его войску, но об этом не принято было говорить. Предполагалось, что Платон, его братья, а уж тем более тёткин муж Хармид без вражды относятся к новой власти. Критию сразу же удалось вовлечь в свои дела Хармида, теперь он начал ловить в силки Платона, но Главкона и Адиманта пока не трогал. Братья год назад отличились в бою при Декелее против спартанского царя Агида. Их наградили после сражения венками, все помнили об этом, в том числе и Критий, и потому не рисковал пока обратиться с просьбами, которые Платон про себя назвал «предложениями всех замарать». Все преступники стремятся поступать подобно Критию — вовлечь в свою грязную игру как можно больше людей, утащить их за собою в пропасть, чтобы веселее было падать.
Адимант от обеда отказался, заявив, что не хочет принимать пищу из рук убийцы. Платон по долгу старшего отправился к брату, чтобы уговорить его отказаться от своих слов.
— Не надо увещеваний, — встретил Платона Адимант. — Я не могу преодолеть отвращения к Критию, тем более сегодня. — Адимант отложил в сторону камышинки и сел. Платон застал его за работой — любимым занятием брата было сочинение стихов, и этому Адимант посвящал большую часть досуга.
— А что случилось? — спросил Платон, садясь на ложе рядом с братом.
— Сегодня в тюрьме казнили Автолика. Разве ты не знаешь?
— Автолика? Знаменитого борца, победителя Истмийских игр?!
— Да.
— За что?! — всё ещё не верил Адиманту Платон. — Автолик и преступление — это никак не вяжется! Он ведь и мухи не мог обидеть...
— Ты прав. Но случилось так, что командующий спартанским гарнизоном на Акрополе замахнулся на Автолика мечом, потому что тот вовремя не уступил ему дорогу. Должно быть, ты видел этого Каллибия, ближайшего друга Лисандра: гора мяса, а голова с голубиное яйцо.
— Видел. Мне тоже он показался отвратительным, — ответил Платон. — А что случилось дальше?
Оскорблённый Автолик схватил эту тушу за ноги и отшвырнул в сторону, как какое-нибудь бревно. Каллибий не решился драться с атлетом, но пожаловался на него Критию и Лисандру, и дядя приказал казнить Автолика. Сегодня этот приговор Крития приведён в исполнение. Сначала несчастному дали яду, но он не подействовал, и Автолика удавили.
- Проклятие! — сказал Платон. — Наш дядя уже перещеголял всех тиранов: на его счету не одна сотня казнённых.
- Число жертв уже давно перевалило за тысячу. И вот что я думаю, Платон: когда афиняне расправятся с нашим дядей — а это, надеюсь, скоро случится, — то не поздоровится и нам, его родственникам. Гнев народа будет ужасен.
- Фрасибул — друг Алкивиада, он не позволит народу расправиться с нами. Впрочем, не знаю, — вздохнул Платон. — Следует, конечно, подумать, как нам быть. Но мы, кажется, ничем себя не запятнали.
— А то, что дядюшка привёз нам две телеги продуктов, отнятых у афинян? Разве это не позор?
— Ты прав, конечно.
— Надо раздать продукты соседям и нищим, — предложил Адимант.
— Да, — согласился Платон. — Оставим что-то для Потоны, ей просто необходимо хорошее питание, а остальное раздадим. Прикажи Керамону, пусть займётся этим.
Старый раб-фракиец Керамон, водивший некогда Платона, Адиманта, а затем и Главкона в школу и в гимнасий, теперь исполнял в доме роль ключника.
— Ты мог бы сказать ему об этом сам, — сказал Адимант.
— Хорошо, — не стал возражать Платон. Адимант нежно любил сестру Потону и, зная, что она воспротивится такому решению, боялся ссоры с ней. — Я скажу Керамону. А ты проследи, чтобы он сделал всё как надо. Мне же некогда: надо найти Сократа и передать ему слова Крития.
— Что именно?
— Олигархи запретили старику вести беседы с афинянами на площадях, у храмов и в гимнасиях. Ведь Сократ не хвалит олигархов. Приказ, кажется, серьёзен: за ослушание могут и казнить, теперь это в порядке вещей.
Платон нашёл Сократа у храма Зевса-спасителя. Греясь на весеннем солнышке, учитель сидел на ступенях у портика в окружении своих обычных спутников: тут были Антисфен из Пирея, Критон, Аристипп, Критобул, Аполлодор, Федон и десятка два любопытных афинян, коим беседы Сократа служили развлечением и доставляли явное удовольствие.
Когда Платон подошёл к сидящим у храма, разговор шёл о сикофантах, добровольных доносчиках, пользовавшихся издревле дурной славой. Теперь же, с воцарением Тридцати, их роль в Афинах стала зловещей: людей хватали по каждому доносу, особенно богатых, приговаривали к смерти, а имущество забирали в казну, делясь, конечно, с сикофантами. Некоторые доносчики просто шантажировали афинян, беря отступные за то, чтобы не дать ход очередному навету. Но большинство состояло на службе у могущественных покровителей и занималось составлением доносов на их политических врагов. О сикофантах говорили, что это собаки олигархов, пожирающие всех, ползающие по городу подобно скорпионам, высматривая, кого бы ужалить, кому принести беду.
— Меня таскают по судам не за какую-то вину, — жаловался Сократу Критон, — а только в расчёте на то, что я захочу откупиться. И я отдаю им деньги. Только никаких денег не хватит, если так и дальше будет продолжаться. И я был вынужден нанять человека, который теперь отгоняет сикофантов от моего дома.
— Кто же этот стражник? — спросил Сократ, посмеиваясь. Он наверняка знал, о ком идёт речь, но хотел, чтобы узнали и остальные слушатели. — Не обходится ли он тебе дороже, чем сикофанты, требующие денег?
— Конечно, его услуги обходятся мне недёшево. Я отдаю ему часть хлеба, масла, вина и шерсти, приглашаю на обеды по случаю жертвоприношений и, вообще, подношу всякие подарки.
— А не лучше ли было бы завести собак, скажем волкодавов?
— С волкодавами не договоришься: они могут напасть и на невинного человека.
— А сикофанты, стало быть, все заведомо виновны?
