Анатолий Домбровский - Платон, сын Аполлона
Весна и прежде была для афинян голодным временем года — на море штормы, в закромах не густо, на полях пусто. Но в этот раз она выдалась особенно голодной. Не удалось толком собрать урожай с полей и садов из-за постоянных разбойничьих налётов отрядов спартанского царя Агида, а купеческие суда из других стран и с островов уже с осени перестали заходить в Фалерон и Пирей — на подходах к Аттике их поджидали грабители. Поэтому когда спустя несколько дней после появления в Пирее Лисандр прислал афинскому Народному собранию предложение сдать город без боя, оно было принято. Собранию пришлось согласиться и с прочими унизительными требованиями Лисандра, среди которых четыре особенно ранили свободолюбивые сердца афинян. Во-первых, разрушение Длинных стен, сооружённых ещё Фемистоклом вдоль дороги, соединяющей Афины и Пирей, морские двери города; во-вторых, уничтожение всех оставшихся боевых кораблей афинского флота; в-третьих, размещение на Акрополе многочисленного военного гарнизона спартанцев, кормить и поить который вменялось в обязанность Афинам. Четвёртое требование Лисандра было просто бессовестным. Он настаивал, чтобы голодающие Афины встретили его войска на Агоре щедрым угощением и ликованием, собрав при этом всех молодых и красивых флейтисток, которые стали бы танцевать с его солдатами и увенчивать их головы венками из цветов.
Пятое требование Лисандра сообщил Народному собранию Критий. Он сам поднялся на трибуну и закричал, пытаясь заглушить возмущённых афинян:
— Я знаю, что никто из нынешних стратегов и архонтов не решится выйти навстречу Лисандру, потому что все они будут казнены! — Не все поняли, что сказал Критий, но, услышав слово «казнены», разом примолкли. — Чтобы сообщить Лисандру о решении Народного собрания, — продолжил Критий, — я и мои друзья создали власть порядка — Совет Тридцати, который примет на себя весь гнев спартанцев и сделает всё, что требует противник от вас, афиняне, пообещав сохранить вам жизнь, имущество и свободу. Этот Совет Тридцати создан также по требованию Лисандра во время нашей встречи с ним. Мы, афиняне, отныне побеждённый народ. Совет Тридцати будет властью побеждённого народа, защитником его оставшихся прав и достоинства перед лицом победителя.
После этой речи Крития поднялся такой шум, будто в гущу толпы свалился с горы камень или упала с неба горящая звезда. Это был крик возмущения.
Критий, оставаясь на трибуне, поднял руки, прося тишины, и, как только шум начал стихать, закричал во все лёгкие:
— Вам обещано право советовать, афиняне, но, клянусь, мы превратим его в право приказывать! Голос афинян никогда не был последним в эллинском мире, не станет он последним и теперь. Вы знаете, что соль растворяется быстро в кипящей воде. Мы примем в свой котёл соль спартанцев и растворим её!
Критий был искусным оратором, он и прежде не раз произносил речи перед Народным собранием, добиваясь нужных ему решений. Теперь же ему этого не требовалось. Он лишь сообщал афинянам то, что уже было решено им и его сообщниками. Власть в Афинах уже принадлежала ему, и требовалось только усыпить бдительность Народного собрания и заставить афинян разойтись по домам. И он добился этого без труда, пустив в ход всё своё красноречие и ложь. Не секрет, что и то и другое усыпляют быстрее вина.
— Никто не задался вопросом, — посетовал Сократ, спускаясь с Пникса на Агору вместе с друзьями, — никто не решился поразмыслить над тем, чего будет стоить афинянам уступка Лисандру. В Афинах отныне будет править не закон, а произвол, прихоть победителя и его лакеев. Лучше было бы принять смерть в неравном бою! Аппетит Лисандра будет расти, требования, которые он предъявил афинянам сегодня, не последние. Критий же станет палачом народа и демократии, потому что только так он сможет угодить спартанцам.
Любопытство выше гордости — афиняне вышли встречать Лисандра за городские ворота. Вышел за Дипилон и Критий вместе со своими друзьями, среди которых ближайшим был, кажется, Ферамен. Критий и Ферамен были в пурпурных плащах, последний нёс золочёное блюдо с ключом от Дипилонских ворот.
И вот вдали показались отряды спартанцев во главе с Лисандром. Полководец шагал впереди всех, сверкая медными, начищенными до блеска доспехами — кирасой, гладким шлемом, увенчанным высоким белым гребнем из конских волос, и поножами. За ним следовали два оруженосца — каждый со щитом и двумя мечами на поясе.
Всё произошло так, как и предполагалось: Критий вручил Лисандру, скалившему в улыбке молодые крупные зубы, ключ от Дипилона, ворота города широко распахнулись, и Лисандр во главе доброй тысячи воинов вошёл в Афины. Впервые после персов чужая армия с триумфом вошла в самый красивый город Эллады. Как входили восточные варвары, афиняне не видели. Тогда почти все они, охваченные ужасом и по приказу архонта Фемистокла, покинули Афины и переселились на острова Саламин и Трезен, оставив лишь флот в бухтах Пирея под командованием Фемистокла. Персы разрушили и разграбили в Афинах всё, что было можно: храмы, общественные здания, дома горожан, изуродовали статуи и гермы, осквернили священные места — рощи, источники, могилы. И если бы не Фемистокл, разгромивший вражеский флот в Сароническом заливе, быть бы месту, на котором стоят Афины, пустыней. Фемистокл избавил город от варваров, поднял из руин своей неукротимой волей, соорудил для будущей безопасности Длинные стены, но... через десять лет вынужден был бежать к Артаксерксу в Сузы, потому что верные демократии сограждане заподозрили его в тайном желании стать тираном, приобрести неограниченную власть вопреки традициям и законам Афин, а также обвинили его в измене и приговорили к смертной казни. Фемистокл умер пятьдесят пять лет назад, а новый Фемистокл с той поры так и не родился. Спартанцы, конечно, не варвары, но жестокий и грубый народ.
На Агоре, как и пожелал Лисандр, были поставлены столы с угощениями и собраны десятки флейтисток. Появление спартанцев на площади было встречено барабанным боем и свистом флейт, девушки увенчали Лисандра и его военачальников венками из первых весенних цветов. Не мешкая, завоеватели накинулись на угощение и вино, начались танцы — оргия опьянённых победой завоевателей. Лисандр, сбросив с себя доспехи и оставшись в красной короткой тунике и подоткнутом за ремни хитоне, танцевал в центре своего ликующего воинства. Его длинные волосы, как грива скачущего коня, развевались на ветру.
Пьяные солдаты тискали гетер и пили вино прямо из кратеров, как лошади и быки пьют воду из колодезных желобов.
К вечеру спартанский гарнизон поднялся в казармы на Акрополе, афиняне разошлись по домам дожидаться следующего дня, который, все были уверены, станет чёрным днём арестов и грабежей.
Только в Пританее было весело — там продолжался пир олигархов и спартанских военачальников. Возглавляли пиршество Критий и Лисандр.
— Это смерть для многих, — сказал Сократ Платону. — Тебя Критий не тронет — и это счастье. Но ты держись от него подальше, не поддавайся никаким его уговорам, иначе он повяжет тебя кровью. А времена быстро меняются — придёт час расплаты. Критий многих сделает своими союзниками, а многих убьёт. Мы скоро это увидим.
— И я хотел попросить тебя о том же, — сказал Сократу Платон. — Не помогай ни в чём Критию и не зли его. Я с тревогой думаю, не настало ли то время, что предрекал Калликл.
— Всякое время годится и для жизни, и для смерти, — ответил Сократ. — Жизнь проходит, а смерть приходит. Никогда не знаешь, кто из них обнимает тебя.
Покинув Агору, они остановились у ворот храма Зевса, колонны которых пестрели всякими надписями. Одна из них бросалась в глаза, так как была сделана, казалось, прямо сейчас: «Алкивиад собирает во Фригии войска против Спарты. Алкивиад спасёт нас».
— Хоть какая-то надежда, — сказал Сократ.
Человек, стоявший у них за спиной, возразил Сократу:
— Алкивиад вряд ли поможет — он далеко, за морем. Ближе к нам Фрасибул. Он собирает войска в Беотии. На него надежда.
Сократ и Платон обернулись, но говоривший закрыл лицо плащом и быстро удалился.
— Кажется, я узнал его, — сказал Сократ, который знал едва ли не всех афинян в лицо. — Это Автолик, наш знаменитый борец.
— Да и я узнал его, — подтвердил догадку Платон. — Мне приходилось с ним состязаться в силе. Я узнал бы его по одной руке — они у него словно отлиты из бронзы. Автолик не бросает слов на ветер.
— Стало быть, теперь у нас две надежды, — проговорил Сократ, облегчённо вздохнув. — Алкивиад и Фрасибул. Но есть ещё третья: афиняне никогда не были рабами.
Платон проводил Сократа до дома.
— Помни о моей просьбе, — сказал на прощанье Платону Сократ.
— И ты помни о моей, — ответил Платон.
