Должники - Татьяна Лунина
Скупой текст впечатывался в сознание, будто тяжелый предмет -- в свежеположенный цементный раствор: отчетливо, глубоко и навечно. Письмо из нескольких фраз запомнилось сразу, даже не возникло нужды его перечитывать.
-- До-о, ре-е, ми-и, -- старательно вытягивала ноты рыжеволосая девчушка в коричневом форменном платье и черном атласном переднике, чуть перепачканном мелом.
-- Мме-е-е-е.
-- Шлома, выйди за дверь, -- не отрываясь от черно-белых клавишей приказала учительница.
-- А при чем тут я, Антонина Романна? Как чуть что, сразу Шлома!
-- Или ты сейчас выйдешь за дверь, или после урока войдешь в кабинет директора, -- учительница развернулась лицом к притихшим шестиклассникам. Черные передники, белые воротнички, синие пиджаки, темные челки, светлые чубчики, красные галстуки – эта палитра советовала не расслабляться. Тридцать пар глаз, предвкушая очередное представление, способное сократить время до звонка, с интересом уставились на учительницу пения, одна пара лениво шарила по потолку. – Выйди за дверь, Шлома. Козлиное блеяние у тебя выходит, конечно, неплохо, но сегодня мы разучиваем другую песню. Сказку про семерых козлят разыграем на Новый год. Можно даже поручить тебе главную роль – мамы-козы. Хочешь?
Ученик оторвался от ленивого созерцания потолка и посмотрел на учительницу. Аккуратно повязанный пионерский галстук, наглаженные брючки, короткая стрижка, какой учителя добиваются от многих других безрезультатно, курносый нос с редкими веснушками, ясные голубые глаза.
-- Шлома–панама -- козлиная мама, -- хихикнул кто-то из мальчишек.
То, что случилось дальше, скорее походило на дурной сон или страшилку для начинающего педагога, чем на урок. Шлома наклонил голову и с криком, смахивающим на рев звереныша, кинулся к обидчику. Сшиб с ног, остервенело принялся бить носком начищенного ботинка, размахивая при этом кулаками и не прекращая свой жуткий вопль. Незадачливый шутник, скрючившись на полу, пытался прикрывать руками лицо и голову. Двое ребят бросились на выручку, но тут же были отброшены: один – ударом ноги, другой – ударом кулака в нос. Остальные застыли в оцепенении, молча наблюдая за избиением товарища.
-- Шлома, прекрати немедленно! – закричала учительница, рванувшись к озверевшему подростку, и получила сильный удар в живот. От неожиданности она даже не ощутила боли, одно изумление: откуда у этого желторотого стервеца такая выучка драться?
-- Ах ты, гад! – рыжая девчушка, чей слабый голосок так старался не перевирать ноты, подлетела к хулигану. Тот легко отбросил ее, как пушинку, продолжая методично избиватьь лежачего.
Учительница, плюнув на азы собственного обучения, строго запрещавшего применять телесные наказания, шагнула вперед и твердой рукой влепила ученику пощечину. Потом схватила опешившего от неожиданной затрещины мальчишку, поволокла через школьную сцену к выходу и вышвырнула за дверь. Теперь в ее руках был не распоясавшийся двенадцатилетка, а обмякшее существо с выпученными глазами.
-- А сейчас продолжим урок, -- прозвенел звонок. – Что ж, к следующему разу всем знать слова песни назубок. Кто будет подглядывать в текст или беззвучно открывать рот, надеясь, что я этого не замечу, получит двойку.
…Жизнь потихоньку налаживалась, попеременно втягивая, как и положено, то в черные, то в белые полосы. К счастью, черный цвет мало-помалу уступал место белому. В белом жили надежда на встречу с мужем, радость общения с сыном и работа в школе. Черноту не отпускали презрительные голоса пары незваных гостей, полгода назад вручивших мятый конверт, и объяснение с Овчинниковым. Тот разговор на кухне Тоня вычеркнула из памяти, навсегда запретив себе даже мысленно к нему возвращаться. Слова, действительно, забылись, не забывался взгляд, каким тетушкин любимчик окинул напоследок глупую бабу, упустившую шанс изменить свою жизнь. Так мог бы смотреть сердобольный прохожий на собаку, преданно охранявшую хозяина-алкаша, храпевшего на уличной лавке. Непонятным только осталось, чего в этом взгляде было больше: жалости или понимания.
-- Антонина Романовна, у вас, кажется, «окно»? – надтреснутый голос прозвучал в опустевшей учительской резко, холодный официальный тон подчеркивал разницу в статусе завуча и рядовой учительницы, из последних в каждом РОНО
толпы очередников на работу.
-- Да.
-- Зайдите в кабинет директора. Наталья Андреевна приказала немедленно, -- дверь захлопнулась, по учительской поплыл приторный запах дешевых духов.
…В эту школу Аренова попала по воле счастливого случая, столкнувшего племянницу Розы Евгеньевны с подругой любимой тетки. После того злополучного собрания, завершившегося изгнанием младшего продавца из беспорочной торговой команды, найти новую работу оказалось непросто. Двери одних начальственных кабинетов захлопывались перед носом, другие попросту не открывались, в третьи впускали со сладкой улыбкой, так же сладко обещая подумать. Думы делами не заканчивались, подвешивали в состояние невесомости, вынуждавшее болтаться между отчаянием и надеждой. В этой болтанке удалось пристроиться кондуктором трамвая. Дело, конечно, несложное, но непривычное. Навязывать пассажирам билеты было неловко, и поэтому «зайцы» плодились, как кролики, а контролеры, быстро раскусив стеснительную неумеху, стали предпочитать этот маршрут всем остальным, выстраиваясь на него в очередь. Ведь проверка, как правило, приносила доход, часть которого шла государству, часть приятно оттягивала карман. Трамвайный коллектив принял новенькую благосклонно, хотя слух о рохле разошелся довольно быстро. Молодые водители пытались ухлестнуть, пожилые – оградить от нахалов, опытные кондукторы намекали на возможность устроить себе приятное дополнение к зарплате за счет «забывчивости» иной раз кого-нибудь обилетить. Все попытки выходили безрезультатными, и скоро народ оставил Антонину в покое, посмеиваясь между собой над детской наивностью взрослого человека.
Дни шагали в ногу друг с другом и походили один на другой, как горошины в консервной банке: вроде и съедобны, а без
