Волчий корень - Андреева Юлия Игоревна

— Он не мог! — Вяземский вскочил с места, порывисто осеняя себя крестным знамением. — Никто из наших не мог сделать такого!

— Однако сделал, и полагаю, ты это знаешь.

— Знаю лишь то, что он опоил твоих людей, но тебя он не стал бы травить. Пойми же ты — я просто хотел, чтобы ты расспросил людей из окрестных деревень, чтобы все понял сам, чтобы сопоставил. Думаю, это он — Иван. — Вяземский замолчал, переводя дух, на его лбу появились капельки пота. — Скорее всего, царь как-то узнал наш замысел и заставил Замятию взять с собой в монастырь маковый взвар. Если бы он отказался наотрез, теперь мы бы даже не знали, где его похоронили. Наверное, он сделал вид, что согласен выполнить приказ, а на самом деле и не собирался никого травить.

— Если я правильно понял, он не опоил меня просто потому, что я внезапно уехал из монастыря, мои же люди приняли на себя все зелье.

— Если бы случилось так, как хотел Иван, и народ ринулся к монастырю, с тем чтобы поднять на колья оборотня, чем бы это, по-твоему, закончилось? Никто из твоих людей все равно не являлся Волковым. Никто из них даже не похож на тебя. Впрочем, даже если бы кого-то из них по оплошности и убили бы, приняв за тебя, он погиб бы, защищая твою драгоценную жизнь. А это для воина всегда было самым важным.

Сорок лет назад Соломония не просто передала своего сына Волкову: одновременно с ним от Покровского увозили еще двоих мальчиков. Их приемные родители получили по бочонку золота каждый. На это золото они должны были отстроиться в новом месте. Дабы в достатке и радости, подальше от дворцовой суеты, воспитать приемышей. При этом Соломония все так устроила, что даже приемные родители не знали, кто из детей настоящий наследник престола, а кто нет. Раков просто выдал каждому по ребенку и велел беречь пуще, чем зеницу ока.

— Почему же тогда ты так уверен, что я и есть тот самый потерянный царевич? Почему им не может быть мой друг детства — Кудеяр Тищенков из Белева или Кудеяр Марков из Курска?

Какое-то время Вяземский подавленно молчал, Волков понял, что задал правильный вопрос.

— Если скажу, что ты похож на Соломонию, ты не поверишь, поскольку, насколько я знаю, с нее не писалось портретов. Сабуровы в родстве с Волковыми, а ты похож на Волковых и чем-то на Сабуровых. Замятня это сразу приметил. Я рассуждал, что Волков потому и забрал тебя и увез в Трансильванское княжество, что твердо знал, какой из детей его сын, и хотел лично доставить чадо до места. И еще потому, что именно тебя сделали бастардом князя и ты получил образование, достойное правителя. Мы, конечно, наблюдали за Тищенковым и Марковым, но… полагаю, ты и сам догадался, они были нужны на тот случай, если правда выплывет наружу и нужно будет пролить чью-то кровь.

— А если все-таки царевич один из них?

— Я думал над этим. — Вяземский опустил голову. — Все это время каждый из них вел себя так, словно хотел доказать всему миру, что именно он-то и есть потерянный царевич Георгий, истинный царевич. Но разве так поступает настоящий наследник престола, вынужденный соблюдать инкогнито? Разве знающему свои права человеку нужно орать о своем происхождении? Дожидаясь, когда об этом донесут, и за дело возьмется Малюта? Нет и еще раз нет. Так ведут себя те, кому на роду написано работать прикрытием. Своим неосторожным поведением они все это время защищали тебя, того, кто должен был затаиться до определенного времени. И вот теперь твой час пробил, и я предлагаю тебе царство!

— Русь под оборотнем? — Волков криво ухмыльнулся.

— Лучше под добрым оборотнем, чем под бесноватым кровопивцем, — не моргнув глазом ответствовал Вяземский. — Только быстро думать надо. Иван все знает. Сейчас он слаб. Один точный удар — и ты на престоле. Стрельцы тебя любят и поддержат. Волковы хороший род, надежный. Кто поднимется с протестом, обломаем, если понадобится, с корнем вырвем, сам знаешь, что в таких случаях делается. А Иван, что Иван, коли казнить побрезгуешь, пусть в монастырь уходит, он давно об этом мечтает. Всем будет лучше. И главное, помни: промедлишь, покажешь слабину, все потеряешь, Иван всех твоих ближников с семьями, — он провел ребром ладони по горлу. — Он это любит, даже детей малых не пощадит. Уж я нагляделся на его зверства.

— Я должен подумать. — Волков сел на лавку, демонстративно отвернувшись от собеседника.

Могла ли Соломония быть его матерью? Что он вообще знает про свою мать? Странно, что до сих пор что-то мешало ему выспрашивать или даже думать о женщине, подарившей ему жизнь. Сначала он считал, что она была одной из многочисленных полюбовниц его отца. Собственно, он всегда знал о своем незаконном происхождении и не роптал. У каждого своя судьба. Одному родиться в хоромах, другому — в бедняцкой хижине. Вот же его друзья — дети стражников и кухарок — живут себе, не тужат, а ему еще и повезло — не каждому достался отец-князь. Да еще такой добрый и заботливый.

Отец сказал — знай свое место, и он старался быть достойным того места, которое ему было от роду дано. Впервые он услышал, что его мама была русской, когда на уроке языка русичей отказался учить произношение, уверяя учителя, что достаточно и того, что он понимает, что говорят ему, и русские без особого труда разбирают его речь. К чему нужно говорить так чисто, словно он настоящий русский? «Потому что твоя мама была русская», — просто ответил отец. А потом вспомнил, что время от времени наезжающий к ним в гости русский боярин Волков принимался в замке на правах родственника. Юрий, или тогда Габор, знал боярина Волкова, наверное, со своего рождения и оттого никогда даже не задумывался, кем ему приходится этот красивый, статный человек. За детскими играми и потехами мальчику не приходило в голову, что Юрия Волкова нет на их семейном древе, следовательно, его имя должно быть на древе матери. Иначе какой же он родственник? И тут еще одна загвоздочка, Габор был бастардом, то есть его родителей не благословляли в церкви, а какой русский боярин станет мириться с тем, что женщина его рода проживает или проживала в незаконной связи, пусть и с князем? Грех есть грех. Даже если такое и случалось и правда выплывала наружу, непутевую тотчас изгоняли от семьи, забывая о ее существовании, ибо сказано: «И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну»54. Женщину, которая сошлась с мужчиной до брака, закопали бы по груди в землю и после всем миром затоптали бы ногами, пока из нее дух не вышел. А если добрые родители и не согласились бы предавать свою дочь столь лютой смерти, ее бы либо выдали замуж за человека, который был бы ей неровней, либо изгнали из дома и забыли о ней так, словно она никогда и не рождалась на свет белый. Волков же каждые три года приезжал проведать юного бастарда. Почему в то время это не казалось ему странным? Может, потому, что в детстве ребенок приучается воспринимать окружающее как должное.

Не удивило его и то, что, когда в замке появился Дружина Тищенков с десятилетним Кудеяром, мальчика первым делом определили в свиту к юному Габору. На уроке русского, который Кудеяру был без надобности, Габора заставляли не просто произносить русские слова, но делать это так же чисто, как это делал Кудеяр. Ну, русский язык — ладно, отец тоже знал этот язык, хотя и не добивался правильности звучания. А вот зачем от него требовали знаний законов? Зачем учили править? Для чего он должен был вникать в сложные правовые вопросы владения землями и иным имуществом и уметь искать решение самых сложных вопросов? Неужели только для того, чтобы разбираться с отцовскими арендаторами? Одно время он полагал, что его готовят стать управляющим имения, но потом понял, что мачеха никогда не попустит подобного.

Кстати, мачеха, именно из-за нее, из-за ее вечных придирок и непрестанных жалоб, он в конце концов был вынужден сбежать из дома и стать разбойником. Теперь, вспоминая детские годы в горном замке Поенари, Волков вдруг понял очевидное: вся та роскошь, в которой он жил, все эти выписанные к нему из лучших университетов Европы учителя, прекрасное оружие, породистые лошади, все это богатство никак не вязалось со скудным хозяйством отца. А ведь он точно знал, сколько тот собирает налогов, сколько и на что уходит, и ни разу не сопоставил с тем, что расходы в замке были несопоставимо выше доходов.