Джеймс Джонс - Отныне и вовек
— Играю, — сказал рядовой Джулиус Зусман, который неуклонно проигрывал кон за коном. — А зачем, непонятно. Где тебя учили сдавать людям такое дерьмо?
— Я прошел школу в Бруклине, и если бы ты хоть раз выбрался из своего Бронкса подышать воздухом, ты бы давно обо мне услышал. Я — великий крупье!
— Ставлю пять, — скривился Зусман. — Ты, Анджело, кандидат в психушку, вот ты кто. Настоящий буйнопомешанный. Самое тебе место на сверхсрочной.
— Поговори у меня. Как засверхсрочу тебе сейчас в глаз! — Маджио взглянул на свою «закрытую» карту. — До получки еще две недели. Ох, Гонолулу, шарахну ж я тебя! Берегитесь, бордели. Маджио идет! — Он взял колоду в руки. — Последняя сдача.
— Ха, — бросил Зусман. — Дать тебе хорошую бабу, а потом прокатить на моем мотоцикле, и ты — покойник.
— Вы его только послушайте! — Маджио обвел глазами игроков. — Дон Жуан с пляжа Ваикики! При мотоцикле и гитаре-однострунке! Последняя сдача, — повторил он. — Сдаем, раздаем, поддаем.
— Сдавай же, — сказал Пруит.
— Шеф велел сдавать. — Анджело быстро и ловко раздавал карты, его тонкая рука нервно подрагивала, выплескивая заключенную в нем энергию. — Друзья мои, я твердо решил выиграть. «Ого! У Энди уже два валета. Матерь божья! Закрою глаза, чтоб не видеть. Два валета! Ставьте денежки.
— Это укелеле называется, — объяснил Зусман. — Такой местный инструмент, гавайская гитара. На нее бабы здорово клюют. Мне больше ничего и не надо. А на мотоцикл девки вообще косяками ко мне плывут. Вы всей ротой карманы выверните — на ваши деньги столько не купишь.
— Чего ж ты еще три струны не натянешь? — спросил Маджио. — Играть-то все равно не умеешь.
— А мне играть и не надо. Это же так, для понта.
Маджио задумчиво уставился на свою «закрытую».
— Играть на вшивой однострунке, купить в рассрочку мотоцикл — и все это, чтобы заманивать баб? Да если я доживу до такого, уж лучше буду платить в борделе три доллара в кассу.
— Ты и сейчас их в кассу платишь, — запальчиво сказал Зусман, дороживший своим мотоциклом больше всего на свете.
— Вот я и говорю, — с досадой откликнулся Маджио. — Играю. Энди, твои два — уравниваю. Итого четыре, Риди. Играешь?
— Ну вас к бесу, — сказал шестой игрок, рядовой Ридел Трэдвелл, родом из южной Пенсильвании. Он не выиграл еще ни разу. Бочка с жиром, из которой росли руки, ноги и голова Трэдвелла, колыхнулась в ленивом вздохе. Риди открыл свои карты и кинул их на одеяло. Его круглое лицо лениво расплылось в улыбке, обманчиво скрывающей исполинскую силу, которая таилась под толстым слоем жира. Рядом с нервным, юрким Маджио он был похож на толстого бронзового Будду. — Вы, ребята, меня раздели. Не мое это дело — играть с такими шулерами.
— Брось, — сказал Маджио. — У тебя еще целых двадцать центов, а мне только начало везти.
— Иди к черту. — Трэдвелл встал. — Двадцать центов — это две кружки пива. Я их тебе дарить не собираюсь, сам выпью. Нет, не умею играть в покер, хоть тресни!
— Факт, — согласился Маджио. — Ты у нас только одно умеешь — таскать на себе эту дуру АВБ[16], чтобы потом вместо тебя палил какой-нибудь сержантик.
— Ладно, не будем. — Риди Трэдвелл поднялся на пот и автоматически выбыл из кружка игроков. Еще минуту понаблюдав за игрой, он неторопливо вышел из уборной, ничуть не огорченный проигрышем — выиграй он десять долларов, настроение у него было бы не лучше и не хуже.
— Ну и тип! — покачал головой Маджио. — Мне даже было противно брать его деньги. Но я себя заставил. В этой роте, кроме меня и Пруита, все с приветом. А иногда я и насчет Пруита сомневаюсь. Ладно, — повернулся он к Энди, — что ты решил?
— А что у тебя здесь? — Энди тянул время, угрюмо разглядывая карты Маджио.
— Сам не видишь? Четыре трефы на «вскрышке», одна в загашнике. Чистая масть.
— А если ты блефуешь?
— Ставь деньги, узнаешь. Вот все, что могу посоветовать.
— Ты на последней сдаче не плюсовал, — угрюмо заметил Энди. — Хочешь меня вытрясти.
— Пятая трефа ко мне не в тот раз пришла, — сказал Маджио. — Хватит телиться. Играешь?
Энди насупленно поглядел на пару своих валетов, потом — на третьего, которого получил «в закрытую».
— Играю, — сказал он. — Что мне еще остается? Не с последней картой ты смухлевал, — укорил он Анджело.
— И не собирался, — возразил тот. — Четыре трефы, ты же сам видел. А не видел, я не виноват.
— Играю, — заявил Энди.
— Говори деньгами, — ехидно напомнил Маджио.
Энди неохотно выложил двадцать пять центов.
— А ты что скажешь. Пру? — улыбнулся Маджио.
— Придется играть, — сказал Пруит, пристально вглядываясь в лицо Энди. — У меня карта не фонтан, но, если у него только пара, я его накрою. — И он бросил мелочь на одеяло.
— Смотрите и скорбите! — Анджело прыснул и торжественно открыл свою пятую трефу. Потом протянул руку, сгреб деньги в пригоршню, растопырил пальцы и, когда мелочь посыпалась сквозь них, довольно захихикал, как старый скряга. — Если хочешь остаться в плюсе, теперь лучше пасуй, — посоветовал он Пруиту. — Потому что я потер свой волшебный носик и мне сейчас попрет.
— Это ненадолго. — Пруит в последний раз затянулся сигаретой и щелчком послал окурок под унитаз.
— Эй, ты что? — вскрикнул Маджио. — А чинарик? Чинарик! Капиталист нашелся! — Он вскочил на ноги, поднял окурок из-под унитаза и с наслаждением затянулся. — Играем дальше, — заявил он. — Риди выбыл, сдаешь ты, Энди… Сигарета-то не ахти, — сказал он, усаживаясь на одеяло. — Я, между прочим, работал на складе «Гимбела», и мне хоть приличные сигареты перепадали. А как ты куришь?! Ты же из закусываешь. И слюнявишь. Нет, Пру, ты не солдат.
— Дай затянуться, — попросил Кларк, — разочек, а?
— Господи, — вздохнул Маджио. — Конец месяца, до получки две недели, а ему — затянуться! Я этот чинарик сам еле спас. Не приставай. — Он протянул Кларку крохотный окурок, пока Энди сдавал по второму кругу «в открытую». Кларк осторожно взял окурок, впился в него губами, обжигая пальцы, потом бросил в унитаз.
— Значит, ты мне не веришь, Пруит, — сказал Маджио. — Не веришь, что я оттяпаю твои денежки? А у меня туз, я удваиваю.
— Вот ведь черт! — вздохнул Пруит.
— Сам виноват. Я тебя предупреждал.
Энди сдал следующий круг, и туз Маджио по-прежнему оставался самой сильной картой. Ему везло весь кон, и он его выиграл. И следующий — тоже, потом еще два подряд. Энергия, брызжущая из тщедушного, костлявого итальянца, казалось, притягивала к нему нужные карты и отводила их от других игроков.
— Ну, ребятки, мне поперло, — сказал Маджио. — Пошла пруха, нутром чую. Кинь сигаретку, Пруит, — униженно попросил он. — Что тебе один паршивый гвоздик? Будь человеком. Курить охота — умираю!
Усмехнувшись, Пруит неохотно вытащил почти пустую пачку.
— Сначала мои деньги прикарманивает, а теперь ему еще и сигарету подавай. Я эту пачку в долг купил.
— Купишь еще. У тебя же сейчас есть деньги, жмот.
— Сам себе покупай. Каждому дай по сигарете — да я лучше в карты играть не буду. Так и быть, по одной на двоих, — ухмыльнулся он. — Но больше ни на что не рассчитывайте.
Он вынул из тощей пачки две сигареты, одну дал Маджио и Зусману, вторую — Энди и Сэлу, потом достал еще одну, для себя, и закурил. Остальные курили парами, передавая сигарету друг другу после каждой затяжки. Игра продолжалась, Анджело все выигрывал.
Энди сдавал, когда двери уборной распахнулись и вошел Блум. Он с такой силой толкнул створки, что они стукнулись о стенку и заходили ходуном, громко скрипя пружинами. Рядовой первого класса Блум, усмехаясь и потряхивая приплюснутой курчавой головой, с тяжеловатой напористостью бугая шагнул к игрокам — здоровенный детина, такой широкоплечий, что казалось, плечи еле протиснулись в дверь.
— Тихо ты, балда, — сказал Маджио. — Хочешь, чтобы дежурный нас разогнал?
— В гробу я видел дежурного, — зычный голос Блума гулко раскатился по уборной. — И тебя тоже, макаронник несчастный.
Маджио словно подменили. Он вскочил, обошел одеяло и остановился перед Блумом, который возвышался над ним, точно огромная башня.
— Слушай, ты, — сдавленно сказал он, — я ведь не всем позволяю так меня называть. Силой и ростом я, может, не вышел, Динамит меня в свою гнилую команду не приглашает, но для тебя я все равно Маджио, а не макаронник, понял? Я твои шуточки терпеть не собираюсь. И без бокса достану, пришью стулом или ножом. — Он смотрел на Блума в упор, его худое лицо было перекошено, глаза горели яростью.
— Да-а? — Блум поднял брови.
— Да-да, — издевательски отозвался Маджио. Блум сделал шаг вперед, костлявый, узкоплечий итальянец вытянул шею, как задиристый петух, и в уборной наступила напряженная тишина, обычно предшествующая драке.
— Кончай, Блум! — Пруит сам удивился тому, как звонко прозвучал в тишине его голос. — Анджело, сядь на место. Ставлю пять. Играешь?
