Светлана Бестужева-Лада - В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III
Като молча сидела в кресле, пытаясь сдержать бурное сердцебиение. Вот оно: то, о чем она когда-то мечтала и к чему всегда подсознательно стремилась. Ради этого можно смириться с невзрачной внешностью супруга, с отсутствием даже намека на приязнь к нему — да с чем угодно. Да, брат отлично знал и понимал ее: на таких условиях она примет решение мгновенно. Собственно, уже приняла.
— Ты действительно хочешь издать такой манифест? — спросила она.
— Клянусь. Но обнародую не сразу, а когда народ привыкнет к твоему браку и, главное, твоему супругу. Я много беседовал с кузеном Георгом: он бесспорно очень умен, в меру тщеславен и способен составить счастье любой здравомыслящей женщины.
— Хорошо, — сказала Като, поднимаясь с кресла, — я стану герцогиней Ольденбургской. Поговорите с герцогом, пусть официально просит у маменьки моей руки. И чем скорее все произойдет, тем лучше.
Александр нежно обнял сестру и поцеловал ее в щеку:
— Ты еще станешь Екатериной Третьей, дорогая, — прошептал он. — А я, наконец, смогу сбросить с себя это постылое ярмо российского правительства и жить так, как мне нравится. Тебе не придется дожидаться моей смерти, чтобы надеть императорскую корону. Но, Като…
— Да?
— Пусть все это останется только между нами двумя. Маменьку не обязательно посвящать в эти планы, она все еще мечтает стать регентшей при одном из младших.
Екатерина Павловна медленно и молча наклонила голову в знак согласия.
Через три дня двор и аристократический Петербург был потрясен известием о том, что Великая княжна Екатерина, «краса России» согласилась стать женой принца Ольденбургского. Многих удивил не только ее выбор, но и сама поспешность, с которой был решен этот брак. А французский посол, более всех пораженный такой развязкой, писал впоследствии в своих мемуарах:
«Аристократия недовольна выбором великой княжны Екатерины принца Ольденбургского…Он всего лишь мелкий принц, пусть и близкий родственник царской семьи. Она же мечтает стать замужней дамой и, прикидывается влюбленной с досады, что другой брак, с действительно великим человеком, у нее не удался. Это будет странная пара: принц мал ростом, некрасив, худ, весь в прыщах и говорит невнятно. Рядом со своей невестой он выглядит по меньшей мере смешно. А ведь соответствие характера и личностных достоинств Екатерины Павловны полностью отвечает требованиям к достойной супруге императора. Такая жена и нужна Наполеону. Никакого сомнения, что она могла бы помочь ему окончательно упрочить свою власть и свою династию. Но судьба, точнее, родственники Великой княжны, распорядилась иначе…»
Другой свидетель тех событий, сардинский посланник Жозеф де Местр, писал о принце-женихе: «Происхождение его самое почетное, ибо он, как и император, принадлежит к Голштинскому дому. В прочих отношениях брак этот неравный, но тем не менее благоразумный и достойный великой княгжны, которая столь же благоразумна, как и любезна. Во-первых, всякая принцесса, семейство которой пользуется страшной дружбой Наполеона, поступает весьма дельно, выходя замуж даже несколько скромнее, чем имела бы право ожидать. Ведь кто может поручиться за все то, что может Наполеон забрать в свою чудную голову…
Первое ее желание заключается в том чтобы не оставлять своей семьи и милой ей России, ибо принц поселяется здесь и можно себе представить, какая блестящая судьба ожидает его. Хотя здешние девицы не находят его достаточно любезным для его августейшей невесты; по двум разговорам, коими он меня удостоил, он показался мне исполненным здравого смысла и познаний… Какая судьба в сравнении с судьбой многих принцев! Счастлив, что он младший».
Сардинский посланник даже не представлял себе, до какой степени верным было его суждение о будущем супруга Екатерины Павловны, которую он же описывает в самых восторженных и совершенно не характерных для него тонах:
«Ничто не сравнится с добротой и приветливостью великой княгини. Если бы я был живописец, я бы послал вам изображение ее темно-голубых глаз. Вы бы увидели, сколько доброты и ума заключила в них природа, не говоря уже про то, что наделила ее вообще исключительной красотой…»
Екатерина Павловна отдала свою руку Петру-Фридриху-Георгу, принцу Гольштейн-Ольденбургскому, человеку внешне действительно совсем не выдающемуся, но, как показало будущее, обладающего многими весьма достойными внутренними качествами. Ее избранник Петр Фридрих-Георг, был младшим из сыновей Петра-Фридриха Людвига Ольденбургского, носившего титул епископа Любекского. Жозеф де Местр не зря говорил о том, что принцу Георгу повезло в том, что он младший. В России, когда он станет мужем царской дочери, он получит неизмеримо больше возможностей для блестящей жизни и избежит тех драматических потрясений, которые приходилось переживать его отцу и придется пережить старшему брату из-за обладания маленьким герцогством Ольденбургским…
О странной поспешности в выборе Екатериной Павловной жениха, а также о ее трезвом подходе к своему пусть и не блестящему браку много говорили ее современники, естественно, приближенные ко двору:
«Этот брак всех удивил. По родству он противоречил уставам церкви, так как они были между собой двоюродные. Наружность герцога не представляла из себя ничего привлекательного, но он был честный человек в полном смысле слова. Екатерина Павловна имела благоразумие удовольствоваться им, и по природной своей живости вскоре привязалась к мужу со всем пылом страсти».
Обручение Екатерины Павловны и принца Георга Ольденбургского было назначено на начало января 1809 г. На празднество по этому случаю в Петербург приехали, помимо прочих гостей, король и королева Прусские. В то время главные города и крепости Пруссии были заняты французами, требовавшими от поверженной ими страны огромной контрибуции.
Королевский двор, вынужденный покинуть Берлин, ютился в частном доме на самой границе с Россией, в небольшом городке Мемеле. Даже прекрасная королева Луиза не смогла смягчить до предела раздраженного Наполеона, хотя он и давал ежедневно обеды, где присутствовала королева, но отклонил все просьбы об уступках.
На прощание он поднес королеве Луизе розу необычайной красоты, как бы подчеркивая свое преклонение перед ее женской неотразимостью, но не исполнил ее просьб, причем отказал в самой резкой форме, заявив: «Крепости — не игрушки и не побрякушки».
В результате Пруссия потеряла около половины своих подданных, у нее были отняты все приобретения, сделанные при трех разделах Польши. Население оставшейся части страны должно было содержать за свой счет до двухсот тысяч солдат победившей армии. Все происшедшее с некогда могущественной державой имело причины: после эпохи Фридриха Великого в Пруссии уже не было столь выдающегося монарха.
Российский посол в Англии граф Семен Романович Воронцов, проезжая в то время через Берлин и увидев правившую королевскую чету, отметил:
«Король, кроме солдат, ничем не занимается, предоставляя дела министрам, которых он редко видит… Королева действительно прекрасна, но без всякого выражения и благородства в чертах. Влюбленная в самое себя, она не умеет скрыть сознание своей красоты, и хотя поведение ее безупречно, но она страх как любит со всеми любезничать… Она обожает наряжаться, восхищаться собою, и беседовать с ней почти не о чем: разговор всегда сводится к тому, чтобы восхвалять ее красоту».
Многие недоумевали, зачем российскому императору приглашать на обручение любимой сестры королевскую чету из Пруссии, зная, что это может вызвать раздражение Наполеона. Обручение Екатерины Павловны и принца Георга Ольденбургского, естественно, сопровождалось празднествами. На балу у княгини Долгорукой раздосадованный Коленкур бросил довольно громко: «В этом визите нет никакой тайны: королева Пруссии приехала спать с императором Александром».
Словечко подхватили все петербургские гостиные. Большинство наблюдателей не верили этой клевете, но всех изумляла чрезмерная роскошь подарков, приготовленных для королевы Луизы в ее покоях в Михайловском замке: золотой туалетный прибор, персидские и турецкие шали, дюжина расшитых жемчугом придворных туалетов, редкой красоты бриллианты…
Несмотря на невзгоды и дурное самочувствие, королева Луиза стоически не пропускала ни одного празднества, стараясь поддержать свою славу первой красавицы Европы. Ею восхищались, ее красоту превозносили до небес, но сам Александр явно избегал бесед с этой неутомимой кокеткой.
На одном из приемов она появилась с сильно обнаженными плечами и грудью, усыпанная, точно священная рака, бриллиантами, и оказалась — случайно или намеренно — рядом с первой красавицей Петербурга и многолетней любовницей Александра Марией Нарышкиной, на которой было простое белое платье и единственное украшение — веточка незабудки в черных, как смоль волосах.
