Валерий Замыслов - Иван Болотников Кн.1
Афоня выглянул в малое оконце, забранное железной решеткой, и оживился:
— Примет тебя князь, Иванка. Глянь — воротный сторож по двору идет. Денежку он зело любит. Вот мы его сейчас и облапошим, — довольно потирая руки, проговорил бобыль и крикнул в оконце. — Подойди сюда, отец родной!
Привратник, услышав голос из подклета, остановился, посреди двора, широко зевнул, перекрестил рот, чтобы плутоватый черт не забрался в грешную душу, и неторопливо, шаркая по земле лыковыми лаптями, приблизился к смоляному срубу.
— Чего рот дерете, мужичье?
— Поначалу скажи, как тебя звать-величать, батюшка?
— Звать Игнатием, а по батюшке — сын Силантьев, — позевывая, прогудел привратник.
— Нешто Игнатий! — обрадованно воскликнул Афоня, высунув в оконце жидкую бороденку. — Ну и ну! Однако, счастливец ты, отец родной.
— Это отчего ж? — недоуменно вопросил Игнатий.
— Через неделю тебе вино да хмельную брагу пить за день святого Игнатия — епископа Ростовского. Великий богомолец был и добрыми делами среди паствы далеко известен. Тебя, чай, не зря Игнатием нарекли. И в тебе добрая душа сидит.
Привратник ухмыльнулся, пегую бороду щепотью вздернул.
— Ишь ты! Все святцы постиг.
— А теперь скажи мне, мил человек — почем нынче на торгу добрый суконный кафтан? — елейно продолжал выспрашивать Афоня.
— Четыре гривны, братец.
— Так-так, — поблескивая глазами, раздумчиво протянул бобыль, а затем проговорил участливо. — Вижу, одежонка на тебе, Игнатий, свет Силаньтьев, немудрящая да и лаптишки княжьему человеку не к лицу. Проведи нас к князю в хоромы, а мы тебе за радение на суконный кафтан да сапоги из юфти полтину отвалим. Глядишь, день святого Игнатия в обновке справишь.
— Отколь у вас экие деньжищи? Поди, врешь, братец.
Афоня тронул за рукав Болотникова, шепнул:
— Вынимай мирскую полтину, Иванка. Показать Игнашке надо. Дело верное, клюнет.
Болотников протянул бобылю деньги. Афоня, зажав монеты в кулаке, показал их привратнику.
У Игнашки аж борода заходила, в глазах заполыхали жадные огоньки.
— Давай сюды, братец. Так и быть, провожу вас к князю.
— Э-э, нет, мил человек. Поначалу службу сослужи, а потом и награду получишь.
Привратник смятенно заходил вдоль подклета. Князь Андрей Андреевич крут на расправу. Выпускать мужиков не велено. А вдруг у них какой злой умысел противу князя. Случись что — и головы не сносить.
А бобыль все заманчиво вертел монетами, смущал привратника, говорил речисто:
— Али тебе обновка не нужна, отец родной? Отомкни замок, батюшка. А мы тихонько — и в хоромы. Людишки мы смирные, князя долгими речами неволить не станем. Порадей за мирское дело. А уж коли тебя князь слегка кнутом и попотчует — стерпи, милок. Полтина на дороге не валяется.
Игнатий покряхтел, покряхтел и отомкнул висячий замок.
— Грех на душу беру, православные.
— Один бог безгрешен, отец родной. Нет на Руси человека, чтобы век свой без греха прожил. У святых отцов не найдешь и концов, батюшка, — ласково проронил Шмоток.
Болотников поднялся с пола и тихо похвалил бобыля:
— Тебе только думным дьяком быть, Афоня. Ну и хитер!
Привратник, воровато озираясь по сторонам, подвел мужиков к терему. Кабы Якушка не заметил, тогда — пропащее дело.
По двору сновали холопы в легких летних кафтанах, бабы и сенные девки в цветастых сарафанах, в повойниках[83], кокошниках[84] и киках.
Поднявшись на красное крыльцо, Болотников решил: «Ежели князь жита крестьянам не даст — о грамотке ему поведаю. Была не была. Иначе голодовать всему страдному люду».
У спального холопа Игнатий выведал, что князь только что покинул моленную и теперь снова собирается в сад дрова поколоть.
Привратник легонько стукнул в дверь, перекрестился, вошел в палату и разом бухнулся на колени. Задевая длинной пегой бородищей заморский ковер, проронил со смирением:
— Уж ты прости раба своего, батюшка князь. Не прикажи казнить, дозволь слово молвить.
Андрей Андреевич недовольно глянул на холопа, что без спросу, без ведома в палату ввалился.
— Уж не во хмелю ли ты, Игнашка?
— Отродясь на службе твоей зеленым винцом не баловался, батюшка князь. Привел я к тебе двух мужичков. Уж больно дело у них до тебя велико, сказывают. Прими, милостивец, — торопливо выпалил Игнатий и, не дожидаясь княжьего слова, на свой страх и риск распахнул дверь. В палату вошли гонцы, перекрестились на киот, низко поклонились.
— Ну и дела! — вконец осерчал Телятевский и, сняв со стены ременный кнут, больно огрел привратника по широкой спине.
Игнатий ойкнул и задом пополз к двери, возле которой уже стоял Якушка, привлеченный шумом.
— Игнашку сведи в подклет да батогами как следует награди, — приказал князь.
Когда Якушка закрыл за привратником двери, Андрей Андреевич опустился в кресло и холодно взглянул на крестьян, раздумывая, чем наказать упрямых мужиков.
— Пришли мы к тебе от всего мира, князь. На селе жито кончилось. Каждый — по одной-две десятины недосеял. Пустовать земля будет, голод зачнется, тогда и оброк селянам не осилить. Окажи милость, князь. Выдай на мир двести четей хлеба. На покров сполна возвратим и оброк справим, — промолвил Болотников.
Покуда молодой страдник говорил, гнев у Андрея Андревича немного поулегся, да и речь статного чернявого детины показалась ему разумной.
— Много просят мужики. А вдруг земля не родит? Чем тогда долг князю отдадите?
К такому вопросу Иванка был не готов. И в самом деле — неурожай частенько тяжелым жерновом ложится на крестьянские плечи. Однако, поразмыслив, нашелся:
— В селе твоем, князь, почитай, одни старожильцы да серебреники остались. У многих лошаденки и другая живность на дворах стоит. Назему в стойлах накопилось довольно. А ежели еще с твоей конюшни вывезти на ниву позволишь — будет хлеб, князь. Пораньше встанем, попозднее ляжем. Работа да руки — надежные в людях поруки. Так на миру сказывают.
Андрей Андреевич поднялся из кресла, шагнул к Болотникову:
— Вижу, не одной силой крепок ты, а и умишком бог тебя наделил. Отца твоего Исайку знаю — башковитый мужик. Однако с житом нонче всюду туго, молодец. Ступайте покуда во двор, а я поразмыслю, что с миром делать.
Хотел было Болотников о грамоте заикнуться, но снова не решился. А вдруг князь еще смилостивится и прикажет дать селянам жита.
Гонцы удалились, а князь послал Якушку за торговым приказчиком. Пока челядинец разыскивал Гордея, Андрей Андреевич вновь взялся за гусиное перо и углубился в расчеты.
Двести четвертей хлеба — это сто двадцать рублей. Деньги немалые. На них целый табун хороших рысаков можно купить. Пожалуй, не грешно и отказать крестьянам… А оброк? Парень, кажись, дело говорит. Ниве пустовать нельзя. Тут и мужику, и князю урон немалый, А ежели и в самом деле недород или хлеб градом побьет? Тогда и вовсе быть в убытках.
Когда пришел торговый приказчик, Андрей Андреевич высказал ему свои сомнения. Гордей Данилыч, помолчав, произнес:
— Мне всякие князья были ведомы. Многие бы из них мужикам кукиш показали да батогами выпороли за нерадивость. Да токмо проку в том мало. Это, вон, князь Василий Федорович единым днем привык кормиться, а тебе, батюшка, это не с руки, потому как наперед завсегда заглядываешь. Послушай холопишка своего верного, князь. Я бы своим худым умишком вот что посоветовал. Ведаю я, что в вотчине твоей заброшенных земель под перелогом[85] до сотни десятин пустует. Нива та бурьяном поросла, но ежели её сохой ковырнуть да назему положить, то четей по десяти снять с десятины можно. Вот и прикинь, князь, всю выгоду. Почитай, четыре тыщи пудов хлеба! Пущай мужички за долг перелог твой по осени поднимут. Выдашь им двести четей, а обернется впятеро.
— Светлая у тебя голова, Данилыч. Кличь мужиков да грамотку отпиши приказчику Калистрату.
ЧАСТЬ IV
Кабальные грамотки
Глава 1
Сундучок
По черному небу — звездная россыпь. Спит село вотчинное. Даже древний седовласый дед Зосима, обронив деревянную колотушку, прикорнул возле княжьего тына, вытянув усталые немощные ноги в дырявых лаптях.
В бане, перед иконой святого Иоанна-воина, покровителя воров и разбойного люда, полыхает восковая свеча. Опустившись на колени, тощий взъерошенный мужичонка прикладывается устами к иконе и истово бормочет:
— Во имя отца и сына и святого духа, аминь. Иду я, раб божий Афанасий, в лихую дорогу. Навстречу мне сам господь Иисус Христос грядет из прекрасного рая, опирается золотым посохом. На правой стороне у меня — матерь божия, пресвятая богородица с ангелами, архангелами, серафимами и со всякими небесными силами. С левой стороны моей — архангел Гавриил, надо мною — Михаил-архангел, сзади меня Илья-пророк на огненной колеснице. Он стреляет, очищает и дорогу мою закрывает святым духом и животворящим крестом господним. Замок — богоматерь, Петра и Павла — ключ. Аминь!
