Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель
Теперь о строении духовного храма он часто беседовал со своим приятелем Генрихом Даунхоллом, который появился в Сент-Айвсе и занял Должность викария в местном приходе. О строении духовного храма Оливер размышлял долгими зимними вечерами, творя беспощадный суд над собой, перебирая грехи молодости, перебирая в памяти вольные и невольные отступления от истинной веры. Он принялся серьёзно и обстоятельно строить духовный храм внутри себя, без чего не может быть ни истинно верующего, ни истинной веры. И Бог не оставил его. Шаг за шагом душа возрождалась к новой, осмысленной жизни, выздоравливало тело вслед за душой, оставляли бессонницы, исчезали боли в желудке. Он ощущал, что Бог наконец снизошёл в его сердце, будто в каменистой безводной пустыне дал испить каплю росы. Теперь смысл жизни был в том, чтобы прославить Творца, прославить словом и делом своим: «Душа моя с первенцами Его, в надежде покоится тело моё, и, если мне выпадет честь прославить Бога моим делом или страданием, я буду счастлив».
И доброе дело нашлось, ибо тот, кто ищет, всегда находит его. Случилось так, что в 1636 году скончался его дядя Томас Стюард, родной брат старшей Элизабет. Он умер бездетным и всё состояние оставил племяннику. Оно оказалось немалым. В месте Или он владел довольно обширной усадьбой, и Оливер вдруг получил большой дом, с конюшней, амбарами и огородами, десятин сорок бывшей церковной земли, десятины четыре под пастбища и луга и право собирать церковную десятину. Бережливость и старательный труд могли принести с этих угодий от четырёхсот до пятисот тысяч фунтов стерлингов в год. Для Оливера это было настоящим богатством. Он перебрался в Или вместе со старшей Элизабет, средней Элизабет и младшей Элизабет, незамужними сёстрами и детьми.
Или располагался неподалёку от Сент-Айвса и Гентингтона. Имя Оливера Кромвеля уже было известно в округе, не успел обжиться на новом месте, как пришли к нему люди и попросили защиты от грабежа. Подобно многим горожанам и фермерам восточных и северо-восточных графств, жили они на болотах, которые принадлежали городским или сельским общинам и не подлежали отчуждению в частную собственность, подобно ближним и дальним соседям по сухим прогалинам между трясинами они пасли скот и запасались сеном на время холодов и дождей, когда болота становились опасны для жизни, ловили рыбу в протоках, стреляли болотную птицу. Алчные лорды нашли способ накладывать лапу на эти будто бы бесхозные, ничейные земли. В одиночку или составив компанию, вложив немалые земли, они прорывали каналы, очищали старые русла заболоченных речек и ручейков, сооружали дамбы и насыпи, прокладывали дороги, наводили мосты, то есть давали новую жизнь целому краю, однако делали они это исключительно для себя, бесстыдно объявляли своей собственностью эти осушенные, чрезвычайно плодородные земли, лишая всю окрестную бедноту не только скромных доходов, но и самого пропитания, так что целые селения, прежде понемногу торговавшие зерном и скотом, опускались до нищеты, просили милостыню, покидали жилища, скитаясь в поисках работы, которую трудно было найти, оседали в трущобах Лондона, в портовых притонах, что представляло прямую угрозу общественному спокойствию и порядку.
Король, почуяв добычу, нашёлся и тут. Все пространства, отвоёванные у моря, он объявил своей собственностью и взял на себя осушение всех болот на равнине, ссылаясь на свои привилегии, давно устаревшие и позабытые. Он не обременял себя головоломными трудами правления, ни тем более хлопотной осушкой топких болот, но широко и прибыльно торговал патентами на осушку болот, а чтобы подданные его не артачились, назначал своих комиссаров, которые помогали покупателям укрощать недовольных этой чрезвычайно выгодной для одних и чрезвычайно разорительной для других операцией. Патенты охотно раскупали крупные землевладельцы, причём как преданные сторонники короля, так и вожди парламентской оппозиции. Комиссары принимали посильные даяния как от покупателей, так и от подданных и процветали. Кое-что доставалось и королю. Одни подданные неизменно теряли привычные, веками освящённые средства к существованию.
На окрестности Или патент приобрёл граф Френсис Рассел Бедфорд, в палате лордов один из самых говорливых противников короля. Нанятые рабочие прокладывали дренажные канавы по наиновейшей голландской системе, ставили изгороди и сгоняли с пастбищ пастухов с их отарами овец и стадами коров, утверждая, что отныне это уже не общинные земли, а земли графа Френсиса Рассела Бедфорда. Горожане и окрестные фермеры возмутились, вооружились косами и двинулись толпой на захватчиков с вполне очевидными намерениями. К Оливеру бросились за советом и помощью, поскольку он стал самым крупным землевладельцем в округе и тоже терял права на общинные выгоны. Он вовремя прискакал на поле возможного кровопролития и неожиданным красноречием, которого не обнаружил в парламенте, сумел успокоить толпу. Оливер взял на себя беспокойный труд судиться с бессовестным графом, а через него, стало быть, с королём. На нужды процесса он собрал по одному пенсу с каждой коровы и подал иск в местный суд. Местный суд предоставил городской общине Или отсрочку по передаче земли графу Бедфорду на пять лет, в течение которых могли явиться новые обстоятельства или отыскаться иные зацепки в законах. Граф Френсис Рассел Бедфорд подал жалобу королю. Карл рассердился и намылил голову своему комиссару. Комиссар бросился к Оливеру, требуя, чтобы он забрал свой иск из суда. Кромвель твёрдо доказывал свою правоту и обличал бессовестность графа. Комиссар вынужден был донести королю:
«Его нарочно избрали те, кто всегда стремится подорвать королевскую власть, в качестве своего заступника в Гентингтоне перед королевскими уполномоченными по делу осушения в противовес достославным намерениям его величества».
Король оказывался бессилен. Округа торжествовала. Оливер Кромвель в её глазах был герой, хозяин болот. Он мог гордиться собой, но недолго пребывал в этом противном и тяжком грехе. Бог вовремя послал ему испытание, жестокое испытание, по правде сказать, видимо, соразмерив его с прегрешением. В 1639 году его поразила смерть семнадцатилетнего Роберта, любимейшего старшего сына, юноши честного, чистого, любящего и умного, главное, верного Богу, преданного истинной вере. Он был надеждой отца, и Оливер ощутил, словно в сердце вонзился кинжал. Вновь потерял Он себя, вновь был растерян и не находил себе места. В смятении он отправился в Лондон. Он встречался с родными, ходил из одного дома в другой, но не искал утешения. Казалось, ничего не искал. Он действовал как во сне. Его двоюродные братья входили в компанию, которая приобретала земли в американской колонии Провиденс. Он в неё тоже вошёл, внёс какие-то деньги. Мысль бежать, переселиться в Америку вновь тревожила его отуманенный мозг. Однако храм его души уже строился. В конце концов Оливер бросился за помощью к Богу, как и должно было быть, обратился к единственной книге, перечитывал целые главы, открывал её наугад. Однажды скорбящий отец прочитал:
«Я не говорю о нужде и лишениях, ибо выучился быть довольным тем, что имею. Я знаю, что значит быть превознесённым; всегда и везде я сумею и насытиться и быть голодным, терпеть нужду и быть вполне удовлетворённым. Я на всё готов и всё могу, с помощью Иисуса Христа, который укрепляет меня».
Он воскрес и был убеждён, что эти строки спасли ему жизнь. Было самое время воскреснуть и возвратиться. Наступала пора новых, неведомых и чудовищных испытаний.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Король наступал, а его казна оставалась пустой. Конечно, королевская казна всегда была ненасытной, удивляться тут нечего, никто и не удивлялся. Монарха и его приближённых тревожило только то, что все наскоки на достояние подданных, не поддержанные парламентом, были одноразовыми, ограниченными во времени поборами или патентами на монополию и осушку болот, ведь одно болото можно осушить только раз и нельзя заставить приобрести патент на монополию дважды. Для спокойного, безбедного существования короля и двора необходимо было изобрести солидный и постоянный побор, который не нуждался бы в том, чтобы его утвердили представители нации. Лет через семь или восемь после разгона парламента такой побор удалось отыскать. В древлехранилище был найден акт, учреждавший корабельные деньги, которые тратились на борьбу с опустошительными набегами пиратов на английские берега. Правда, корабельные деньги собирались всего лишь с прибрежных городов и посёлков, да и акт учреждён был слишком давно, ещё до Вильгельма Завоевателя и вскоре после него был отменен. Так и что из того? Разве такой вздор может остановить монарха? Государя не могут остановить и более серьёзные препятствия. В этом Карл был более чем убеждён: идея неограниченной монархии была его сущностью. А потому, не задумываясь о последствиях этого шага, подсчитывая только ближайшие поступления в пустую казну, он ввёл корабельные деньги, сперва осторожно, только в прибрежных городах и посёлках, может быть, из желания поглядеть, что из этого выйдет. Оказалось, ничего зловредного не стряслось. Разумеется, возбудилось общее недовольство, пассивное сопротивление охватило графства Оксфорд, Эссекс и Девоншир, да какой-то лондонский купец отказался платить. С этими пустяками быстро справились лорды-наместники. Самых злостных смутьянов посадили в тюрьму. В лондонской тюрьме оказался и недовольный торговец. У него достало наглости обжаловать своё заточение в Суде королевской скамьи. Судьи не могли не понять, что заточение купца и в самом деле противоречит законам. Но они были королевскими судьями. Когда им приходилось выбирать между королём и законом, они принимали сторону короля.
