Сергей Мосияш - Салтыков. Семи царей слуга
— Ваше сиятельство, смотрите, смотрите! — закричал кто-то рядом с Фермором, указывая назад.
Главнокомандующий оглянулся, и сердце у него словно упало — у Цорндорфа суетились пруссаки, выкатывая пушки.
«Обманул, негодяй, обманул меня, как мальчишку», — подумал Фермор и тут же приказал адъютантам:
— Живо по дивизиям, командуйте: кругом!.
Пехоте повернуться кругом не так уж сложно. Но как быть с пушками, которые выставлены в бывшей передовой линии и нацелены на Митцель, оказавшийся теперь в тылу.
— Скачите к Толстому, скорей к Толстому! Пусть меняет позицию!
А как ее теперь менять, когда за спиной у артиллеристов лагерь, забитый впритык подводами и лошадьми? Пушки надо катить вкруг своего же каре, а времени уже нет.
Матвей Толстой, носясь на коне и матерясь, приказывает прислуге впрягать лошадей.
— Ящичные! — кричит он, надрывая жилы. — Вы что рты раз-зинули, запрягайте скорей! Ну! Суки! Ш-шевелитесь!
А на высотке за прусскими пушками на своем жеребце в яблоках гарцевал сам Фридрих, возбужденный, почти веселый. Поторапливал артиллеристов:
— Поживей, ребятки, поживей! Целься, чтоб ни одно ядро даром не пропало. В кашу их, в лепешку!
Дальше за спиной короля движется конница Зейдлица мимо Цорндорфа, туда, на левый фланг, откуда после артподготовки и ударит она по правому крылу русских, претворяя в жизнь остроумный план повелителя.
— Ротмистр! — обратился король к Притвицу. — Скачи к Дону, какого черта они тянутся с пехотой. Поторопи.
Загрохотали пушки, конь короля от испуга прянул в дыбки. Фридрих натянул поводья, похлопал по шее, успокаивая животное:
— Но, но, милый. Али впервой?
Оглянулся на побледневшего своего секретаря, видно не выспавшегося после слушания стихов в исполнении короля.
— Что, Анри! — крикнул ему Фридрих. — Веселая картина?
— Из-за дыма не видно, ваше величество.
— Изобретите бездымный порох, Анри, — улыбнулся король, — и я сразу произведу вас в фельдмаршалы.
В русском лагере, теперь лежавшем как на ладони перед пруссаками, творилось что-то ужасное. Прилетавшие с высот шипящие ядра не могли не попасть по цели: слишком плотно стояли полки. И каждое ядро убивало по десятку, а то и более человек.
Стояли крик, стоны, ржание лошадей, так как ядра залетали и туда, где сгрудились повозки. И там промахов не было. Кто-то в этом гаме умолял о помощи, кто-то звал своих артиллеристов:
— Где наши пушки?! Черт бы их драл!
Князь Голицын, до начала боя находившийся со своими полками во второй линии, а с началом оказавшийся в первой, увидев, как ядра прокашивают в его полках бреши, наконец догадался приказать:
— Лож-жись!
Глядя на голицынские полки, легли и ливенские солдаты. Теперь прилетающие ядра не сокрушали живых стен, хотя все равно поражали двух-трех человек.
Сам Голицын носился на коне перед строем взад-вперед, не давая пруссакам прицелиться в него.
— Ваше сиятельство, лягте! — кричали старые солдаты, переживая за князя.
Он отмахивался, считая для генерала невозможным и унизительным лежать в землю носом. Но зато пытавшимся подняться грозил кулаком:
— Лежа-ать!
К нему подбежал бригадир Тизенгаузен, схватился за стремя, закричал:
— Ваше сиятельство, надо атаковать.
— Мы сразу разрушим каре. И потом, едва мы пойдем в атаку, они порежут нас картечью и добьют кавалерией. Лежите, бригадир. Король скоро кончит. Он не любит долгой музыки.
— Но где же наша артиллерия?
— Я сам жду, когда они развернутся.
А пока расстреливаемые из пушек русские полки могли отвечать лишь ружейным огнем.
Напуганные стрельбой, свистом ядер, треском повозок кони метались, не даваясь в руки ездовым. Люди, понимавшие более животных свою ответственность, сами хватались за лафеты, обламывая ногти, тащили пушки. Даже генерал Толстой, спрыгнув с коня, хватался за колесо, надрываясь вместе с солдатами.
— Давай, ребята, давай!.. Пошла!.. Не останавливаться!
Неожиданно прусские пушки смолкли. И оттуда, с горы, из-за дыма скорым шагом двинулась пехота на правый фланг русского строя. Навстречу им затрещал ружейный огонь, выхватывая из строя атакующих то там, то тут солдата. Но это не останавливало атаку.
— Ребята-а, — крикнул Панин. — На штык их!
Первый удар пруссаков был нацелен на 4-й Гренадерский полк, которым командовал полковник Бекетов, бывший когда-то фаворитом у Елизаветы Петровны.
Нет, не дрогнули его гренадеры, не испугались, напротив, обозленные часовой бомбардировкой, столь безнаказанно избивавшей их, здесь они наконец-то могли отвести душу.
И полковник их, любимец солдат, выхватил шпагу, блеснул ею над головой и первым ринулся в гущу пруссаков, увлекая своих гренадер.
Началась рукопашная со скрежетом штыков, с невольными вскриками, хрипом сотен глоток, с матом и проклятиями на разных языках. Валились под ноги убитые, раненые. Но и там, внизу, под ногами, иные раненые искали ненавистных пруссаков, вцеплялись им в глотку, стараясь удушить, пуская в ход не только руки, но зачастую и зубы.
При сшибке, когда все перемешались, сначала не было видно, кто одолевает, однако потом клубок дерущихся стал постепенно продвигаться в сторону пруссаков. Сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей. И в какой-то миг пруссаки побежали, подгоняемые штыками гренадер. Воодушевленные первой победой, русские загнали их на возвышенность.
— Негодяи! — кричал в бешенстве Фридрих, видя бегство своих солдат. — Они бегут, как старые шлюхи!
И тут же, повернувшись к Притвицу, скомандовал:
— Ротмистр, живо к Зейдлицу. Передай ему мой приказ атаковать и скажи, что он ответит мне головой за битву.
Притвиц помчался к коннице, приготовившейся к атаке. Увидев нахмуренного Зейдлица, передал ему приказ и слова короля о «голове».
— Передайте королю, Притвиц, что после битвы моя голова будет в его распоряжении.
И кирасиры грозной лавой покатились вниз под гору, сверкая палашами и саблями, и обрушились на рассыпанный строй гренадер.
Только в каре пехота как-то может противостоять коннице, но в рассыпном строе она становится легкой добычей для нее. И гренадеры попятились, а затем и побежали, не смогли противостоять длинным палашам. Где-то исчез и полковник Бекетов, — видимо, пал под палашом конника. Вполовину поредел 4-й Гренадерский полк.
— Расступись! — несется над полем команда генерала Панина.
Уцелевшие гренадеры бросаются в стороны врассыпную. И тут же рявкают русские пушки, встречая картечью прусских кирасир. А кто из гренадер не услышал ли команды, замешкался ли перед конницей, не ускользнул в сторону, тот получает от своих полновесный «гостинец» и валится под ноги сраженного коня или кирасира.
Кирасиры остановлены картечью. Первые ряды валятся вместе с конями, кричащими жалобно в предсмертьи.
Но Фридрих уже бросает пехоту в атаку на левый фланг русского построения, поторапливая:
— Быстрее, быстрее, не давайте передышки! Правое крыло смяли, сомнем левое, а центр сам побежит.
И уже атакованы полки Броуна и Чернышова. И там на левом крыле идет рубка, резня, настоящая бойня. Сами генералы в гуще ее, с Броуна сбили шляпу, на лбу у него кровь, но старик дерется не хуже молодого, разве что поискуснее в движениях. Шпагой владеет в совершенстве.
Но не пятятся русские, не пятятся. Голицын из центра бросил во фланг прусской пехоте свои полки, сам впереди все так же на коне:
— За мной, ребята!
Он первый со сверкающей шпагой врывается в гущу.
— Князь впереди, братцы! Не выдавай!
Фридрих с возвышенности смотрит на поле битвы, то и дело поднося к глазу подзорную трубу, ожидая момента, когда же попятится неприятель. Тогда можно пускать кирасир. Словно подслушав короля, де Катт говорит:
— Они не побегут, ваше величество.
— Почему? — быстро оборачивается к нему король.
— Им некуда бежать, позади река, болота.
— Побегут, — говорит уверенно король и, поднеся к глазу трубу, почти кричит: — Вон уже побежали!
— Где? Где?
— Вон там, смотри, за каре.
Де Катт приложил ладонь козырьком, всматриваясь в даль, за кипящий внизу котел дерущихся.
— Так там всего два человека, ваше величество.
— Паника всегда, Анри, начинается с двух-трех трусов. А потом достигает и храбрецов. Не железные же русские, в конце концов… Смотри, смотри, они уже на мосту у Куцдорфа.
— И никто за ними не бежит.
— Странно, очень странно. — Король опять вскинул подзорную трубу, направив ее на Куцдорф. — Черт подери, да, никак, там один из них генерал?
Фридрих не ошибся, с поля боя бежали довольно резво на конях принц Саксонский Карл и австрийский представитель при русской ставке генерал Андрэ.
