Хидыр Дерьяев - Судьба (книга третья)
— Ну?..
— Каракулевые шкурки возьмём, а их на иранском базаре можно на опиум обменять.
— А потом?
— Опиум в Мары привезём, продадим. Вот тогда я посмотрю, как Бекмурад-бай в ноги мне кланяться станет!
— Я вижу, у тебя уже всё продумано! — недобро прищурился Берды. — Значит, поклонов Бекмурад-бая захотел?
— А что, в словах Торлы есть смысл, — сказал Меле.
— Молчи! — цыкнул на племянника Аллак.
Меле виновато потупился и вздохнул. Торлы, обрадованный поддержкой, обратился к нему:
— Меле, ты слышал, что сказал Берды? Он считает, что нам не нужны поклоны Бекмурад-бая. А я не так думаю. Если мы станем действовать глупо, может случиться то, что случилось с глупым дайханином, нашедшим на своём поле целый хум золота. Он решил отнести золото падишаху, чтобы тот его отблагодарил. А сын у датчанина был умный парень, не чета отцу. Зачем, говорит, нам другая благодарность, когда найденного золота на всю жизнь хватит. Но отец был упрям, как ишак — взвалил хум на спину, пошёл во дворец. А падишах и говорит: «Сына твоего я в темницу посажу до тех пор, пока ты всё остальное золото не принесёшь, которое припрятал». Дайханин клянётся и божится, а падишах не верит: не может быть, говорит, чтобы ты всё сразу принёс, для себя ничего не оставил… Вот и с нами может такая же история произойти. А знаете, сколько на марыйском базаре можно денег за опиум выручить? Вы сроду таких денег не видали!
Берды, несколько раз порывавшийся перебить Торлы, сказал:
— Хочешь послушать, что я тебе скажу?
— Говори, — милостиво кивнул Торлы, уже чувствующий себя богачом, окружённым почётом и преклонением. — Говори, Берды-джан, послушаем, что ты скажешь!
— Я считаю тебя, Торлы, неглупым человеком и своим товарищем. Поэтому то, что ты сказал, принимаю за шутку. Ни один честный человек не станет есть хлеб, заработанный на опиуме. Если мне на дороге повстречается торговец, везущий из Ирана опиум, я его застрелю на месте, как собаку! Ты знаешь, что такое опиум? Из отважного, сильного, дорожащего своей честью человека, он делает жалкого труса, подлую тварь, идущую на всё ради горошинки опиума и не имеющую сил обнять ночью свою жену! Понял теперь?
— Понял.
— Хорошо, что понял. Дальше слушай. За всё золото и серебро Хивы я не отдам одной единственной винтовки, одного единственного патрона не отдам! Мне золото не нужно.
— Что же тебе нужно в таком случае?
— Мне?
— Да, тебе именно. Чего ты добиваешься?
— Я добиваюсь, Торлы, чтобы подобные Бекмурад-баю люди, топтавшие веками мои народ, были повержены наземь, — вот я чего добиваюсь! Ни золото, ни серебро, ни сама райская жизнь меня не интересует! Единственно, чего я хочу, это дожить до того дня, когда пси эта сволочь будет поставлена на колени!
— Смешной ты человек, Берды-джан, — пожал плечами Торлы. — Произносишь вроде бы и умные слова, а главного не понимаешь. Ведь для того, чтобы поставить на колени всю эту, как ты говоришь, сволочь, нужна стать богаче её.
— Нет, Торлы, — возразил Берды, — пе богатством давить их надо, а силой, правдой, законом! Ты этого пока не понимаешь. Честно говоря, я и сам не очень-то разбираюсь, по верю, что действовать надо именно так!
— Это хорошо, когда веришь, — задумчиво сказал Торлы.
— Поверишь и ты, Торлы, обязательно поверишь! — убеждённо воскликнул Берды и добавил после некоторого молчания: — Ложись, отдохни немного, наши вон уже спят.
К вечеру, когда дневная жара стала спадать, они тронулись дальше. Берды беспокоило положение в Чарджоу. Чтобы гарантировать себя от всяких случайностей, он решил обогнать караван и приехать в Чарджоу первым. Если там окажутся белые, он сумеет предупредить товарищей.
С ним согласились. Наказав Дурды смотреть в оба и двигаться осторожней осторожного, Берды хлестнул серого и умчался. С его отсутствием парни поскучнели, особенно Дурды, на плечи которого легла вся тяжесть ответственности за караван. Призадумался и Аллак. Ему, не отличавшемуся особым мужеством и решительностью, нравился энергичный, смелый, уверенный в себе Берды. С ним было как-то спокойнее и легче.
Опять караван шёл всю ночь и утро. На привал расположились в полдень. Колодца поблизости не было, чай заметно отдавал бурдюком, но парни пили его с удовольствием. Дурды воспротивился было поить коней — подождут, мол, до вечера, когда колодец встретится. Аллак укоризненно поглядел на него, повздыхал, но не выдержал и молча пошёл развязывать бурдюк. Дурды недовольно поморщился, однако не стал спорить.
Торлы, пристроившись возле Меле, говорил:
— Человека делает человеком только богатство, — в этом ты мне поверь. Который богатый — он возвышается над остальными, как дерево над овечьим гуртом. Отними у него серебро и золото — он станет таким же, как и мы, если не хуже. А пока богат, всё ему доступно — любую вещь купить может, любого человека унизит. Правильно я говорю, Меле-джан?
— Правильно, Торлы-ага. Это не Бекмурад-бай, а деньги его заставили нас всех испытать столько горя и лишений. Если он сам смелый, пусть приходит сюда!
Аллак, услышавший слова племянника, суеверно отплюнулся:
— Тьфу… тьфу… тьфу!.. Не говори так, Меле!
— Почему, дядя Аллак? — удивился Меле.
— Потому что Мары рядом, где Бекмурад-бай отряд свой собирает! Если он сюда заявится, ты места спрятаться не найдёшь!
— Я и не собираюсь прятаться! Из кого состоит его отряд?
— Неважно из кого, — отрезал Аллак, — а бежать, как зайца, тебя заставит!
Торлы ухватился за эти слова.
— Вот и я о том же толкую! Для того, чтобы не бегать от Бекмурад-бая, надо прежде всего богатым стать. Присмотритесь к людям — чем больше богатеет человек, тем больше у него авторитета, уважения, удачливости. Золото даже незримо действует на человека! Я вам историю одну расскажу, очень поучительную историю. Однажды чабан шёл. Усталый, еле йогами двигает. Сил нет на плече палку свою нести — по земле её за собой тащит. Однако вдруг приободрился чабан, вскинул палку на плечо и даже песню запел. Поблизости дайханин землю копал. Приметил он, с какого места к пастуху бодрость пришла, позвал сына и пошли они туда. Стали копать — полный хум золота выкопали! Поняли, какая у золоти сила? Под землёй находилось — и то бодрость в человека вдохнуло. А если оно в кармане, так и говорить нечего
— Ты к чему это речь завёл? — спросил Дурды,
— К тому, — сказал Торлы, — что в наших руках находится сейчас пять гружёных золотом верблюдов, но почему-то никто из пас не ноет и не прыгает от радости.
— Что же ты советуешь? Прыгать?
— Я советую к Хиве повернуть.
— Тогда оставь свой совет при себе!
— Ты, Дурды, много на себя не бери! — с вызовом бросил Торлы. — Нас пять человек в деле участвовало? У каждого равная доля! Раздели оружие на пять частей, отдай мою часть мне, тогда я и советы свои себе оставлю!
— Ни одного патрона не получишь! — твёрдо сказал Дурды. — Как ты не понимаешь, что это оружие — не паша собственность!
— А чья собственность?
— Это собственность Совета.
— Да ну! Значит, не мы, а Совет рисковал жизнью, чтобы добыть это оружие?
— Да, рисковал! Больше нас с тобой рисковал!
— Вот это ловко! — Торлы округлил глаза. — Я и волк заели верблюда, — сказал комар! Ничего не понимаю…
— Мало слушал умных людей, оттого и не понимаешь, — сердито сказал Дурды, чертя палочкой линии и завитушки иа песке. — Сергея тебе надо было послушать, тогда всё понял бы.
Торлы иронически фыркнул.
— Этот Сергей, смотрю, околдовал вас совсем!
— Жалко, что такое колдовство тебя не коснулось. Несёшь такое, что со стороны послушать — враг говорит, а не друг.
— Интере-есно!.. Может, ты и в чарджуйском Совете обвинишь меня, скажешь, что я — враг?
— Не буду обвинять. Надеюсь, что поумнеешь со временем.
— Я тоже надеюсь, что… ты поумнеешь.
— Ладно, Торлы, давай оставим спор! Ни к чему хорошему он не приведёт!
— Верно, ребята, кончайте, — поддержал Аллак и зевнул. — От споров только желчь разливается. Давайте отдохнём маленько. — И пошёл укладываться в тень.
За ним последовал и Торлы.
— Ложись и ты, Меле-джан, — сказал Дурды. — Я покараулю.
— Лучше я останусь, — попросил Меле. — Спать совсем не хочется. А ты — отдохни.
Дурды сумрачно глянул в сторону Торлы, но согласился:
— Карауль, если не устал. Но — только не усни! И вообще поосторожнее тут…
Меле понимающе кивнул.
Через несколько минут Дурды и Аллак уже спали. Торлы всё ворочался, устраиваясь поудобнее, никак не мог улечься. Мысль, гвоздём засевшая в голове, лишала его покоя. Почему товарищи не разделяют её? Из другого теста они слеплены, что ли? Предлагают им выгодное дело, а они от него, как от комара, отмахиваются! Разве только Меле…
