Национальный эпос армянского народа - Давид Сасунский
Мсра-Мелик крикнул из ямы:
– Давид! Я здесь! Наноси второй удар!
– Нет, – отвечал Давид, – честный воин бьет один раз. Я знаю, что ты здесь! А ну, сделай милость, встряхнись, а мы поглядим: здесь ты или уже там!
Встряхнулся Мсра-Мелик.
И развалился на две части.
Околел Мсра-Мелик.
Открыли яму и вытащили оттуда обе половины мертвого тела.
– Исмил-хатун! – молвил Давид. – Мелик наполовину сын моего отца, а наполовину твой сын. Половину его я похороню в Сасуне, а другую половину ты увезешь и похоронишь у себя в Мсыре.
Мать и сестра Мсра-Мелика плакали и вопили над мертвецом, лица себе в кровь царапали, горючие слезы лили.
Наконец Исмил-хатун отерла слезы и обратилась к Давиду с такою речью:
– Давид! Ты убил Мсра-Мелика… Но ведь и ты мой сын. Женись на жене Мсра-Мелика, бери себе и Сасунское и Мсырское царство.
– Нет, матушка, – отвечал Давид. – Мсырская царица женой мне не будет, Мсыр родиной мне не станет, так же как Мсра-Мелик не стал мне братом. Хочешь, живи в Сасуне. Я буду беречь тебя, как родную мать.
– Нет, Давид, не стану я жить в Сасуне, – молвила Исмил-хатун.
– Воля твоя, – молвил Давид. – Поезжай в Мсыр. Мсырская земля – твоя, живи спокойно.
Давид вскочил на коня, поскакал ко мсырскому войску, призвал всех уцелевших ратников и военачальников и повел с ними такую речь:
– Слушайте меня, мсырские ратники, слушайте меня, мсырские военачальники! Всем вам я волю даю: идите туда, откуда пришли. Воротитесь в родной ваш край, разойдитесь по домам, отдохните и помолитесь за меня и за упокой души родителей моих.
В ответ со всех сторон раздались голоса:
– Давид! Правда ли, что Мсра-Мелик убит?
– Нет больше Мсра-Мелика, – отвечал мсырцам Давид. Возрадовались мсырцы.
– Давид! – сказали они. – Будь всегда юным, цветущим, а твой меч да пребудет острым!
– Пусть тебе всюду сопутствует удача!
– Даруй ему, Господи, долгие дни!
– Отцу и матери – царство небесное! Поблагодарил их Давид и сказал:
– Ступайте домой, люди бедные, горемычные! Ступайте домой, хлебопашцы, ремесленники, воины пешие и конные! Ступайте отдохните! Сами живите мирно и нам мирно жить не мешайте. Ваша страна – вам, наша страна – нам. Пашите вашу землю, а мы будем свою землю пахать. Жните вашу ниву, а мы будем свою ниву жать. Ешьте ваш хлеб, а мы будем свой хлеб есть. Будем жить в мире. Вред происходит не от мира, а от войны. Идите же с миром! Прощайте! Но да будет вам ведомо: если какой-нибудь другой Мсра-Мелик погонит вас на войну, то, хотя бы я, Давид Сасунский, Конек Джалали и меч-молния были в глубокой яме, под сорока жерновами, мы достойно вас встретим и разобьем в пух и в прах!
Исмил-хатун вместе с остатками своего войска возвратилась в Мсыр.
Мсырские данники и военачальники, бывшие с Мсра-Меликом в союзе, вместе со своими войсками на все четыре стороны двинулись и везде славословили Давида.
– Давид Сасунский исполнил завет отца своего, – говорили они. – Родной Сасун освободил, мир миру принес!
Кери-Торос разил вражью сечь, как вдруг до него долетела весть, что Давид Мсра-Мелика убил. Тут Кери-Торос бой прекратил, кликнул своих ратников и вместе с ними двинулся на Леранское поле.
Давид и Кери-Торос еще издали друг друга увидели, окликнули, съехались.
Кери-Торос поцеловал Давида в лоб, Давид поцеловал дяде руку, и они вместе отправились в Сасун.
Ни добычи, ни пленных они с собой не везли.
Давид пол-Мсра-Мелика схоронил на Леранском поле, отрезал у него правое ухо, погрузил на арбу и повез в Сасун – Пачкуну Верго в подарок.
Сасунцы взобрались на кровли – поглядеть, что за войско подходит к городу. Вопли и стоны огласили Сасун. Люди подумали, что это идет мсырское войско – Сасун разорять, жен и дев в полон угонять.
Но тут вошли в Сасун два глашатая, поднялись на крепостную стену и крикнули:
– Эй, сасунцы! Что вы подняли вой, что вы плачете плачем? Сюда идет Давид. Он наголову разбил мсырское войско, Мсра-Мелика убил и теперь возвращается восвояси.
Весь народ возликовал и повалил навстречу Давиду. Путь ему цветами усеяли, ковры расстелили и с песнями, с плясками повели на главную площадь. По дороге целовали Конька Джалали в окровавленные ноздри, целовали окровавленные доспехи и оружие Давида, плакали от радости, смеялись, вновь и вновь целовали, вновь и вновь, вновь и вновь, и кричали, кричали:
– Слава Давиду, достойному сыну Сасуна!..
– Слава Давиду, достойному сыну Львораздирателя Мгера!..
– Давид! Ты наш освободитель!..
– Давид! Век живи, золотой ты наш!..
– Тысячу лет живи!..
– Коль трудился – будь сыт, а и не трудился – все равно будь сыт!
В Сасуне один Давид – и сто тысяч его благословляющих уст! Давид концом копья поднял с арбы Мсра-Меликово ухо и швырнул его дяде Верго:
– Дядя Верго! Ты просил, чтобы я привез тебе от Мсра-Мелика подарок. Ну вот я и привез. Если в силах ты его поднять, носи на здоровье!..
Сасунцы нагрели семь котлов воды. Давид вымылся, вымыл коня, соскреб с него кровавую грязь войны, причесал его, в конюшню отвел и засыпал в кормушку семь пудов ячменя.
Затем пошел к своей знакомой старухе, выпил бочку вина, лег, заснул и проспал три дня кряду, а когда проснулся, то увидел, что в изголовье у него сидит старуха.
– Доброе утро, Давид! – сказала она. – Каково спалось? Всё ли ты в добром здоровье?
– Нанэ! – молвил Давид. – У меня матери нет – ты заменила мне мать. Отныне что ни повелишь, всё исполню.
– Давид, солнышко ты мое ясное! – сказала старуха. – Ты уже взрослый, ты заменил нам Львораздирателя Мгера. Иди к дяде, вели ему открыть престольную палату и займи отцовский престол.
Пришел Давид к дяде, сказал:
– Дядя Оган! Открой мне престольную палату – я сяду на отцовский престол.
– Открою, милый, открою! – молвил Горлан Оган. – Кому же еще и сидеть на престоле, как не тебе? Светоч Сасуна потух, а ты его вновь зажег. Носи на счастье Мгеровы доспехи и оружие, скачи на отцовском Коньке Джалали, тебе – престол твоего отца, и слава его – тебе!
Часть четвертая
ДАВИД-ЖЕНИХ
Давиду исполнилось двадцать лет.
Был он завидный жених.
Имя его красило его лицо, лицо его красило его имя.
Когда он выходил из дому и шел по городу, девушки млели при виде его, а матери ахали.
Больше всех таяла, больше всех по Давиду сохла жена Горлана Огана Сарья-ханум.
Однажды, в то время когда Горлан Оган спал, Сарья встала с постели, взяла пирог, жареную курицу, меду, масла, кувшин с семилетним вином, облеклась в самый красивый наряд свой, волосы расчесала, глаза подвела, свечку зажгла и пошла к Давиду.
Давид слал; дверь у него была заперта.
– Давид! Отопри! – сказала Сарья.
– Кто это? – спросил Давид.
– Это твоя тетка, Сарья.
Давид встал и отпер дверь. Сарья вошла в покой, села.
– Стосковалась я по тебе, Давид… – сказала она. – Недосуг мне было приготовить для тебя что-нибудь повкуснее. Принесла, что под рукой было. Кушай на здоровье!
Поставила она яства перед Давидом, наполнила чару вином семилетним и молвила:
– Пей!
Давид подумал: «Что ж тут такого? Тетка мне мать заменяла, а сейчас вспомнила обо мне, поесть принесла».
Поблагодарил он ее и сказал:
– Ты мне заместо матери. А Сарья-ханум:
– Давид, радость ты моя! Нет в нашем Сасуне таких пригожих удальцов, как ты, не было и не будет. Ешь и пей в свое удовольствие!
Давид закусил, выпил, захмелел, еще выпил, сказал:
– Отчего ж не выпить? Ведь это тетка моя родная меня потчует! Еще выпил. И так, чарку за чаркой, сорок чар осушил… А ведь это было семилетнее вино – не что-нибудь еще!.. Уронил Давид голову на подушку и – хрр! хрр! – захрапел. Сон его одолел, и продолжать с теткой беседу он был не в силах.
Сарья наклонилась, поцеловала Давида в лоб, в обе щеки и удостоверилась, что Давид ничего не чует, спит себе мертвым сном. Нечего делать – встала Сарья и пошла в свой покой.
Так целую неделю ходила Сарья к Давиду и уходила ни с чем. Давид ее курицу и пирог съест, кувшин семилетнего вина опорожнит и – хрр! хрр! – захрапит. Наконец Сарья сказала себе: «Что же это я ношу Давиду семилетнее вино? Чтобы он хмелел и тут же засыпал?»
На этот раз принесла она Давиду полкувшина. Давид поел, выпил вина и не захмелел. Сарья обвила ему шею руками.
Давид возмутился:
– Тетя! Ты же мне мать!
– Почему я тебе мать, Давид? – спросила Сарья. – Я – жена твоего дяди, чужая тебе по крови.
– Мать и жена дяди – это для меня одно и то же. Дядя мне отец, ты мне мать. Ты для меня священна.
– Ах, Давид, не то ты говоришь!
– Почему не то?
– Я – чужачка. Я уже столько лет за твоим дядей, а детей у меня все нет как нет. Мне твой дядя постыл, а ты мне люб.
