Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович
Ратьша опьянел от крови, обильно забрызгавшей его правую руку и бок. Рубка почти не сопротивляющегося врага, врага кровного, с которым воевали искони – это ли не упоение! Когда с коня свалился разрубленный наполы очередной степняк, боярин увидел перед собой своего, рязанца. Такого же пьяного, залитого кровью, из ополченцев, ударивших половцам в тыл.
Кончено! Вся куча врагов, попавших между жерновами двух русских отрядов, была перемолота или разбежалась. Впрочем, сбежали немногие. Это Ратьша понял, посмотрев на склоны балки, усеянные трупами людей и лошадей. Особо много их было навалено внизу, куда они скатывались, пронзенные стрелами. Пленных сегодня не брали: некогда с ними возиться. А отправлять в Онузлу – это опять людей для охраны посылать, уменьшать число воинов в отряде. Ни к чему это.
Ратислав опустил внезапно потяжелевший меч. Повесил щит на крюк. Стянул с левой руки рукавицу, провел рукой по лицу, остывая. Отнял руку, глянул на испачканную чужой кровью ладонь. Вытер ее о конскую гриву.
Подъехал Могута. С тревогой посмотрел на боярина: цел ли? Ведь весь в крови. Ратьша успокаивающе махнул рукой. С трудом расцепив зубы, сказал:
– Чужая.
Ближник успокоенно кивнул.
– Пусть посчитают, сколько наших убитых-раненых, – приказал Ратьша. – Раненых сразу отправляй в Онузлу. Растревожили мы осиный рой: всяко кто-то сумел уйти, скоро доберутся до своих и устроят охоту на нас.
Могута снова кивнул.
– Дозоры подальше разошли, – добавил боярин. – Во все стороны. И встаем на дневку. Людям скажи, пусть с убитых берут только самое ценное. И, пожалуй, как нагрузят, вьючных лошадей пусть с ранеными отправляют, дальше налегке пойдем. С собой возьмем только вьючных с едой и заводных.
Могута кивнул в третий раз и отправился выполнять распоряжение воеводы. Ратислав же направил жеребца назад, к подножию холма, откуда пробивался родник, питающий ручей, журчащий по дну балки. Добравшись до ручья, ополоснул меч, тщательно протер его куском полотна, приготовленным Первушей, тем самым расторопным воем, который доставил ему стрелу вчера. Ратьша зачислил его с утра в свою ближнюю дружину и, оценив услужливость и сообразительность парня, сделал заодно своим меченошей. С помощью того же Первуши снял пластинчатый доспех, забрызганный кровью, оставшись только в кольчуге. Расстегнул ремни, поддерживающие кольчужные ноговицы, сбросил – тоже надо чистить от крови. Шлем в ту же кучу – тоже закровянил.
– Почисти не мешкая, – сказал Первуше.
– Сделаю, боярин.
Хорошо сказал, без заискивания, но и с должным почтением. Ратьша потянулся, прогибаясь в спине, разминая закаменевшие мышцы, стянул мокрый от пота подшлемник, тряхнул головой, обернулся поглядеть на место побоища. Там уже вовсю обдирали убитых половцев. Раненых без затей добивали.
«Надо бы оставить пару-тройку языков», – подумал Ратислав.
Дернулся было к коню – поскакать, приказать, но передумал: Могута распорядится, сообразит.
Вернулся к ручью, ополоснул от крови лицо, руки, плеснул несколько пригоршней на голову, вытерся чистым куском полотна, протянутым Первушей. Напряжение битвы отпустило.
– Коней напои, – приказал боярин меченоше. – Остыть только дай.
– Само собой, – кивнул Первуша.
– Я на холм поднимусь, осмотреться надобно.
Ратьша зашагал к подножию холма, быстро взобрался на вершину и окинул взглядом окрестности. Далеко на полдень видны были мелкие кучки скачущих прочь всадников – половцев, которым повезло уцелеть. Чуть ближе – едущие не спеша дозоры рязанцев, по пять-семь человек. Разглядел дозоры только на полудне и на закате. С двух других сторон их не увидел, но там местность была изрезана балками и дыбилась холмами. Наверное, просто не видать. Правильно, дело дозорных – увидеть самим и не дать увидеть себя. Кроме удирающих половцев, больше врагов нет. Вот и ладно. Обедаем и встаем на ночевку.
Глянул вниз. Грабеж побитых половцев закончился. Быстро. Впрочем, сноровка имеется. И ведь сказал же брать только самое ценное! Ну да, как же, ободрали догола. Ладно, заслужили. А вьючные лошадки до Онузлы как-нибудь и перегруженные доплетутся.
После обеда допросили пятерых оставленных в живых Могутой не сильно пораненных половцев. Много те, как и ожидалось, не знали. Сказали только, что они – передовой отряд громадного татарского войска, идущего на Рязань, и что войско это в полутора-двух днях пути отсюда.
Ночь прошла спокойно. Встали затемно, позавтракали и тронулись снова на полдень. Вчерашняя битва унесла жизни полутора десятков воинов. Их отправили, перекинув через седла, в Онузлу вместе с тремя десятками раненых и навьюченными добычей и лишним скарбом вьючными лошадьми. Двадцать человек сопровождали и охраняли получившийся весьма внушительным караван.
В этот раз дозорные заметили врага еще задолго до полудня. Снова половцы. Отряд не меньше тысячи всадников, с заводными и вьючными лошадьми, дозорами впереди и по бокам. Видно, вчерашний урок пошел степнякам впрок. А бегунцы на этих должны были наткнуться и рассказать о разгроме. Тем не менее идут вперед. Всего-то тысячей, а ведь наверняка спасшиеся оценили силы русичей не меньше чем тысячи в полторы – у страха глаза велики. Такие храбрецы или тоже пытаются выманить на себя? Опыт подсказывал, что скорее последнее.
Ратьша разглядывал половецкий отряд с высокого холма особо не прячась, все равно дозоры уже засекли друг друга. Половецкие, правда, рязанское войско пока не видели: боярин приказал укрыться воинам в глубокой балке сразу, как только ему сообщили о появившихся врагах. До половцев оставалось версты три. Надо решать, что делать. Можно отступить. Но половцы более легкие и подвижные, они повиснут на хвосте, будут донимать наскоками, вынуждая замедлять движение. Или ударить по врагу? Засаду здесь не устроишь, местность не та. Бить придется в лоб. Половцы увидят рязанцев издалека и бой вряд ли примут, ведь силы почти равные, а прямого столкновения они не выдержат, даже если б русичей было вполовину меньше. Ударить не всеми силами? Сотнями, скажем, тремя, чтобы оставить им надежду на победу? А потом, когда втянутся в битву, пустить в дело остальных? Вряд ли степняки купятся на такое: о примерном числе русских беглецы доложили. Сразу заподозрят ловушку. Будут отступать, в свою очередь заманивая к своему большому войску.
Ну так и что? Идти вперед все равно надо, посмотреть, что за войско идет и сколько его. На прочность, опять же, хваленых татар попробовать. За тем ведь и шли? Значит, решено. Вперед. Причем бить сразу всеми оставшимися восьмью сотнями. Ратьша приказал стоящему рядом Первуше спуститься в балку и передать Могуте: пусть воины изготовятся к бою.
Половцы быстро приближались. Отряд их, похожий вначале на толстую змею, начал укорачиваться и расширяться, перестраиваясь для боя. В полуверсте от его головы скакали три кучки всадников по восемь-десять воинов – половецкие дозоры. Недалеко перед ними маячил дозор рязанский в семь всадников, дразня степняков своей близостью.
До балки, где укрывался русский отряд, половцам осталось чуть больше версты. Пора, иначе свои могут не успеть выбраться снизу, а враги, ударив встречь сверху вниз, могут, чего доброго, их и опрокинуть. Ратислав поднял копье, помахал прикрепленным у основания наконечника красным еловцом. Рязанцы внизу, на дне балки, повскакивали на коней и, пришпорив скакунов, погнали их вверх по склону. Выбравшиеся наверх отъезжали от края балки, уступая место идущим позади, и выстраивались по сотням колено к колену в пять рядов. Это дружинники. Ополченцы, не привыкшие биться в плотном строю, становились за ними свободно, готовя луки к бою.
Степняки, увидев появившихся словно из-под земли рязанцев, начали придерживать коней и где-то в полуверсте совсем остановились. Ратьшины воины к этому времени полностью выбрались из балки и построились. Половецкий отряд начал расползаться вширь еще больше. Понятно: прямого боя принимать не будут, что и ожидалось.
