Вечная мерзлота - Виктор Владимирович Ремизов
Вскоре буксир встал на курс, принимая волну левой скулой. Качать стало меньше, лишь временами какая-то шальная волна врезалась, сотрясая весь корпус и окатывая судно до самой рубки и дальше. Белову было весело, он потянулся, включил радиоприемник. Передавали последние известия... «Ткачихи Ивановской фабрики...» Он снова выключил. Не хотелось никаких ткачих. У него на буксире... у них тут все было в порядке. Он слушал рваный злобный вой побежденного шторма и чувствовал гордость за свою команду. В ботинках хлюпало, под ногами растекалась лужа. В рубку сунулся Померанцев:
— Товарищ капитан, разрешите вас подменить? — он уже был в сухой одежде. Как будто стеснялся чего-то. — Меня Иван Семеныч послал.
Белов застыл на секунду, ткнул пальцем в курс и уступил штурвал.
В большой каюте под тремя одеялами сидел на кровати боцман. Его так трясло, что казалось, из-за него трясется весь «Полярный».
— Спирту примешь? — улыбался Белов.
Егор, один нос которого торчал из одеял, затряс головой — не понять было, надо ему спирта или, наоборот, не хочет.
— Выпьешь?
— Нет! — выдохнул Егор и спрятался совсем, одни глаза остались. Пробубнил что-то виноватое.
— Чего ты? — не понял Сан Саныч.
— Ду-думал, все уже. Потону! — во взгляде боцмана до сих пор жил страх.
Фролыч стягивал с себя мокрое, шлепал на пол. Зевал неудержимо, разморенный теплом.
— Кочегар этот, Йонас, ничего мужик... ну и Климов... Не видно же ни хрена, как Егора разглядели?
Капитан изучал малиновую рожу старпома и завидовал, сам бы сходил на шлюпке в такой шторм. Он ушел в свою каюту и стал раздеваться. На часах было половина двенадцатого ночи. В каюте тепло, сухо, если бы не качало, не било в борт да не выло зверем наверху... хоть спать ложись!
Матрос Климов неслышно возник в проеме двери, снял мокрую ушанку:
— Заплатка течет, Сан Саныч!
— Сильно?
— Двумя ручьями! По колено уже набежало!
— На то она и заплатка, чтобы течь, — улыбался старпом, выходя из своей каюты. — Сейчас качнем, Игнат Кирьяныч!
14
В полтретьего ночи добрались до Ошмаринской бухты. Высокая пологая волна, слабея, докатывалась сюда с Енисея. Встали в устье речки, в глубокой курье[44]. Здесь было тихо, птички щебетали на утреннем солнышке. «Полярный», как броненосец, был покрыт ледяным панцирем. Народ хоть и наломался, а не спал. Из кормового кубрика команды доносились взрывы смеха. Степановна жарила любимую всеми картошку с луком и на сале.
В командирском кубрике тоже было оживленно. Собрались в каюте пострадавшего Грача. Продубевшие на ледяном ветру лица раскраснелись в тепле. Руки у всех свекольные. Грач сидел в одних трусах у себя на койке, обложенный подушками; вокруг длинной кровянистой полосы на боку начинало помаленьку синеть.
— Опасаюсь, ребро бы не сломал, — сипел Иван Семенович, аккуратно нарезая почищенного уже, текущего жиром омуля и раскладывая закуску. — Егорка, сынок, сбегай на палубу, отщипни осетришку... О! — механик вытаращил испуганные глаза. — А где у нас рыба? Что-то я ее не видел!
— Степановна убрала... как вся эта канитель началась, снесла на камбуз, — улыбался старпом.
— Егорка, бежи сбегай, отрежь бочок!
Егор, одетый в ватные штаны и два свитера, с ножом в руках пошел на палубу, вместо него явился Белов, розовый, из горячего душа, с бутылкой разведенного спирта и большой банкой американской тушенки. Сел на койку к Семенычу:
— Ну что, старый, дал нам сегодня батюшка-Анисей просраться! Болит бок?
— Вон! — задрал руку Грач, поворачиваясь и показывая ушиб, — прямо на угол налетел, ты же видал! Как салага, ей-богу!
Егор принес бок осетра, сковородку жареной картохи и три утиных яйца. Все были голодные. Старпом почистил яйца, развалил пополам оранжевыми желтками.
Белов разливал.
— Слышь, Сан Саныч, давай мужикам бутылку отнесу, — предложил старпом.
— Не положено! — Белов не отвлекался, отмерял дозы по кружкам.
— Вкалывали все... Давай уважим! У меня есть заначка.
Белов поставил бутылку и посмотрел на Фролыча:
— Что мне, жалко? Или я не видел, как они работали? Там полкубрика новых людей!
— Надо бы налить ребятам! — поддержал Грач, как будто не слыша капитана, — этот Померанец мой, щербатый... толковый дядька! Хочешь, я сам снесу! Скажу, от меня!
— Вы что, дети малые? — Белов поднял свою кружку. — Меня в Дудинке с буксира снимут!
Все потянулись, разобрали посуду. Многообещающий запах спирта плыл по каюте.
— Хорошо сработали! За это и выпьем! — Белов опрокинул обжигающую жидкость в горло.
Выдыхали, морщились, потянулись к еде. Грач крякнул, занюхал кусочком хлеба и отер усы:
— Егорка сегодня второй раз народился... Ты как же свалился-то?
— Да я говорил уже, — недовольно посмотрел на Грача Егор. — Шторм-трап зацепился, я перегнулся, а тут волной как даст, я и сам не понял. Борт рядом вроде, а не дотянусь!
— Ну-ну, — как будто одобрил Грач. — Сала, что ли, отнести ребятам...
— Степановна отнесла им уже, я видел... — Егор наваливался на жареную картошку.
— От зараза кокша у нас! — одобрил Грач, со значением косясь на капитана.
— Ага! Не то что некоторые! — усмехнулся Белов. — Повариха-то молодец, а капитан — говно!
— Я это не говорил! — не согласился Грач.
— А если заложат? — Белов снова взялся за бутылку.
— Да кто заложит?! — сорвалось с языка у захмелевшего Егора.
Белов с удивлением и строго посмотрел на своего малолетнего боцмана, но сдержался.
— Хотите?! Отнесу!
— Не надо, — согласился старпом, с которого все и началось. — Может, и правда кого-то подсунули?
Налили еще по одной, ели неторопливо, Грач достал махорку.
— Вот говорят, водка вредная, мне один врач настрого ее запретил, а я думаю... — он ловко оторвал ровную полоску газеты, — не вредная она! Русским без нее никак! Иной раз жизнь так придавит, а выпьешь — и ничего, полегче делается!
Грач послюнявил, подклеил свою «кривую сигаретку», осмотрел ее:
— И правительство наше это дело хорошо понимает! — старый механик грозно-весело погрозил козьей ножкой в низкий потолок каюты.
Егор пьяно хмыкнул и радостно качнул головой. Он не любил водки, но с мужиками выпивать очень любил.
— Ты, Егорка, слушай, сынок! Сталин это понимает в тонкостях! Я в
