Если любишь (сборник) - Курбандурды Курбансахатов
— Пожалуй, я тоже, — присоединился к начальнику Агаев, которому страстно хотелось коньяку. Он ловко подкинул бутылку с водкой в руке и привычными движениями быстро откупорил ее. Затем, наполнив пиалу Ханова и свою, он обратился к Ширли: — А тебе, Лысый, чего налить?
Словно советуясь со своей совестью, механик погладил бороду и виновато посмотрел на соседей:
— Разве и мне выпить, люди?
— Ты не бормочи, говори прямо! — поторопил его Агаев. — А то я сейчас от голода с ума сойду.
— Ай, налей мне из цветной! — и механик нерешительно взял пиалу в руку.
— Ты что? — Чары с удивлением уставился на Лысого Ширли. — Как же ты примиришь аллаха с коньяком?
— Это я так, в шутку! — механик покраснел и замотал бородой, не зная, куда поставить пиалу.
— Разве можно так шутить, Ширли-хан! — засмеялся Агаев. — Впрочем, в наш век надо делать все, что нравится. Если сердце твое не противится коньяку, то он может у тебя и с богом соседствовать. Я вот, например, не признаю религии. И намаз не совершаю, и поста не соблюдаю. Но когда празднуют курбанлык[18] и мне подают кусок пожирнее, я получаю полное удовольствие. Особенно — с водкой.
Ханову было безразлично, пьет или не пьет Лысый Ширли, нарушает он обряд или нет. Сейчас все помыслы его были направлены на мягкую печень и круто посоленное мясо.
— А что, если о молитвах и постах мы поговорим попозже? — предложил он, придвигая к себе пиалу. — Раз Ширли не хочет, налей Чары и — конец спорам!
— Мне не надо! — категорически отказался Чары.
— И ты верующий? — притворно ужаснулся Агаев.
Чары промолчал.
— Не хочет — не принуждай. Ему еще предстоит вечером машину ремонтировать, — сказал Ханов и, подняв свою пиалу, чокнулся с Агаевым. — Джигиты, за ваше здоровье! Пусть самые плохие наши дни будут такими, как сегодняшний!
По мере того как с шампуров то по одному, а то и по два снимали куски мяса, пустела и бутылка.
— Как у тебя с поясницей, Караджа? — проявил вдруг интерес разомлевший Ханов.
Но тот после второй пиалы позабыл и то, что его выбросило из машины, и то, что он ушиб спину.
— С поясницей? — не сразу сообразил Агаев и удивленно прищурил пьяные глаза. — Ах, с поясницей теперь хорошо!
— Если хорошо, налей-ка еще по глотку!
— Пожалуйста!
Агаев и наливал, и сам пил, и в то же время успевал нанизывать на оголенные шампуры кусочки мяса и класть их на огонь, и в нужный момент поворачивать и раздувать своей соломенной шляпой угли, когда они покрывались золою, и снимать с огня готовое мясо, и вдобавок угощать присутствующих.
Ханов, конечно, ни за что бы так себя не повел. Он считал подобные хлопоты женским занятием. И сейчас, утолив голод, вместо того, чтобы похвалить Агаева, принялся его высмеивать:
— Как подстрелить джейрана, так у тебя поясница ноет. Зато за столом тебе, не сглазить бы, цены нет. Будь ты бабой, муж, наверно, не сетовал бы на тебя из-за харчей.
Если бы собеседником Агаева был не Ханов, а кто-нибудь другой, он конечно же сумел бы отшутиться. На худой конец, сказал бы: «А как, интересно, поступил бы твой муж, если бы ты был бабой?..» Но ответить Ханову подобным образом у него язык не повернулся.
— Да, кое-что и мы умеем не хуже других… — промямлил ревизор с кислой улыбкой.
После шашлыка Ширли и Чары принялись за дыню.
А Ханов и Агаев умиротворенно закурили, молча смакуя каждую затяжку.
— Ты о чем думаешь? — благодушно осведомился, наконец, Ханов.
— Я? — Агаев с ухмылкой посмотрел ему в лицо. — Сказать правду?
— Конечно.
— По правде говоря, о вас.
— Ну, и к чему ты пришел?
— Мне интересно, почему я не могу быть таким, как вы? — признался он, неожиданно заговорив о вещах, которые Ханову и в голову не пришли бы. — Вы такой жизнерадостный человек, товарищ Ханов, что даже завидно. Мне кажется, что у вас вовсе и не бывает огорчений. Вы умеете и работать, как вол, и веселиться, как дитя… Вы не смейтесь, я серьезно, — от всего сердца заверил его ревизор. — Возьмем, к примеру, нашу сегодняшнюю охоту. Есть ли у нас в районе хоть один человек, кроме вас, который решился бы на это? Даже крупные работники трясутся при одном слове «инспектор»… Почему, например, не выезжает на охоту Мухаммед Карлыев? Почему, я вас спрашиваю?
— Может быть, не желает?
— Скажете еще — не желает! Боится! Дрожит за свой авторитет. А вдруг наскочит на инспектора, а тот возьмет да напишет в Ашхабад, мол, такой-то уничтожает в Серахской степи джейранов. Ведь за такие вещи по головке не гладят. Вот он и боится потерять свое место. А ведь тоже мечтает, наверно… И в самом деле, что может сравниться с охотой? Не знаю, как люди, — выразительно глянув на Ширли и Чары, продолжал он, — а я получил сегодня огромное удовольствие. То, что мы перевернулись, — не в счет. Что ж, случается… Зато все остальное!.. Даже за месяц на даче в Фирюзе так не отдохнешь… Или, например, возьмем умение работать. Не подумайте, что я льщу вам, товарищ Ханов, ей-богу, народ вас высоко ценит. Зайдешь, говорят, к нему с каким-нибудь делом или заботой — тут же решает. Не откладывает, не тянет. Если может — поможет, а нет — прямо так и скажет — нет. Я считаю, что таким и должен быть современный руководитель — смелым, решительным, прямым…
Слова ревизора пришлись Ханову по душе, но он все же счел нужным умерить его пыл:
— Хвалить-то хвали, да от земли не отрывайся!..
— Я не хвалю, а правду говорю! — все больше увлекался Агаев, хотя глаза его уже заметно затуманились. — Вы к нам приехали — и сразу район начал подниматься. В прошлом году казалось, что план по хлопку горит. А ведь выполнили! И в этом году, даст бог, выполним. И на будущий год…
— Уборка только началась. Пока трудно сказать, как будет в этом году, — вдруг приняв серьезный вид, глубокомысленно вздохнул председатель райисполкома. — А все потому, что у нас еще много таких работников, как хваленый Тойли Мерген. Возомнили о себе бог знает что… Если с ними не будет покончено…
— Вот и покончите! Кто вам мешает?
— Есть такие, что мешают… — Ханов, казалось, позабыл, что находится в пустыне и сидит за трапезой. Он важно поднялся и произнес, словно с трибуны: — Если мы хотим полным ходом развивать колхозное
