Николай Шпанов - Повести об удачах великих неудачников
Через несколько минут в цилиндре послышался неприятный звон, потом скрежет. Машина, громко хлопнув несколько раз, остановилась. Раскаленный поршень заел…
Ну, на сегодня довольно! Машина пошла, и больше пока ничего не требуется. О мелких неполадках речь будет завтра. Сегодня вся семья торжествует, победу — плод многолетней работы механика Ленуара!..
Жан чувствовал себя победителем. «Фабриканты еще не раз скажут мне спасибо», — то и дело мелькало в его сознании.
Взяв на руки маленького Батиста, Ленуар пошел к воротам, следом за женой. И вдруг в темноте двора он увидел, что кто-то загораживает им дорогу. Послышался испуганный крик Бианки. Подбежав, Ленуар узнал Бреваля.
— Я хочу знать, что делают посторонние люди на дворе моей фабрики! — крикнул инженер.
— Эта фабрика принадлежит моему отцу! — не менее резко заявила Бианка.
Инженер не отступил:
— Мы — хозяева этого двора в равной степени. Господин Маринони, не дадите ли вы объяснение тому, что здесь происходит?
— Я хозяйничаю в моем заведении, сударь, — сказал Маринони.
Бреваль, по-видимому, давно уже понявший, что́ здесь делается, пришел в ярость.
— Я не позволю себя обкрадывать! — кричал он. — Вы нечестный компаньон, сударь! Иностранцы слишком много начинают себе позволять в нашей стране! Люксембуржец и итальянец чувствуют себя здесь как дома и распоряжаются моим карманом, как своим. Это моя фабрика! Это мой двор! Здесь стоят мои станки! Здесь могут делаться части только к моим машинам! Только я могу давать заказы этой фабрике! Признаете ли вы, господин Маринони, что самым бессовестным образом нарушили наш договор?
Старик молча пожал плечами. Рыжий инженер прохрипел:
— Вы хотите, чтобы я предъявил свои доказательства? Отлично, вы получите их!
И он торжественно удалился.
Маринони и Ленуар с женой тоже ушли, обсуждая происшествие. Теперь, когда машина заработала, им уже не страшны были угрозы инженера.
Однако на следующее же утро, едва Маринони завернул за угол улицы Рокетт, он увидел неладное. На дворе фабрики царило необычайное оживление.
Судебный пристав опечатывал сарай, где стояла машина Ленуара. Бреваль торжествующе расхаживал по двору, обмахиваясь шляпой. Его усы задорно топорщились, клоки рыжих волос торчали вокруг лысины. Инженер вспотел от возбуждения, несмотря на октябрь.
Рассуждения его были таковы: Маринони нарушил договор, допустив изготовление на фабрике чужой машины. Это бесспорно. Значит, также бесспорно и то, что Маринони должен уплатить ему, Бревалю, неустойку. Бреваль отлично знал, что денег у Маринони нет, поэтому он потребовал наложения ареста на имущество фабрики и в первую голову опечатал сарай с машиной Ленуара.
Все усилия Маринони и Ленуара освободить машину из-под ареста ни к чему не привели. Бреваль был неумолим. Он требовал немедленной уплаты неустойки.
Получив исполнительный лист, он приказал пустить в ход кувалды и тут же продал машину Ленуара как металлический лом, даже не дав себе труда разобрать ее на части.
10
Поскольку руки Маринони были теперь развязаны, он и Ленуар решили немедленно собирать вторую машину — ту, над которой Ипполит уже работал. Эта машина должна была стать официальным образцом. На ней предполагали продемонстрировать все преимущества нового двигателя, пока еще принимаемые на веру даже теми, кто его строил.
Стоял конец декабря, когда машину удалось доставить в зал Консерватории ремесел. Официальные испытания должны были быть произведены под руководством знаменитого профессора Треска́.
Ученый решил со всей тщательностью испытать попавшую к нему машину. Он был предубежден против нее: вот уже несколько дней подряд к нему являлись виднейшие фабриканты паровых машин. Они настойчиво говорили о гибельных последствиях, какие для французской промышленности могло бы иметь благоприятное заключение об изобретении люксембургского механика. Треска был осведомлен не только о полной технической неподготовленности изобретателя, но и о том, что Ленуар не француз; что во времена июльской монархии он был привлечен к ответственности за самовольную организацию рабочих товариществ…
Было сделано все возможное, чтобы настроить ученого против машины и ее изобретателя.
Испытания длились два дня. Они происходили в присутствии целой толпы фабрикантов, изготовляющих паровые машины. Эти промышленники не спускали глаз с нового двигателя и злорадствовали при малейшей заминке. Однако, как ни стремились экспериментаторы и зрители провалить машину, Треска вынужден был признать, что работает она ничуть не хуже известных публике паровых двигателей. Может быть, он сказал бы о ней и больше, но его сковывало присутствие французских промышленников.
Маринони и Ленуар делали друг перед другом вид, что удовлетворены испытаниями. Долго ни один не признавался другому в том, что результаты кажутся им плачевными. «Не хуже паровой машины»… Только-то и всего?..
Наконец они уговорились, что наряду с исполнением трех первых заказов, полученных фабрикой, будут деятельно готовить к испытанию еще одну машину с диаметром цилиндра и ходом поршня значительно большими, чем у первой.
В начале марта новая машина была собрана и пущена в ход. Вскоре она, как и ее предшественница, оказалась в зале Консерватории ремесел.
На этот раз опыт производился в сравнительно спокойной обстановке, и Треска больше внимания уделил его научной подготовке.
Сделав свой вывод о технической стороне вопроса, Треска заявил, что потребители должны сами судить о своих выгодах и в зависимости от этого пользоваться паровым либо газовым двигателем.
От такого заключения Ленуар поник головой. Маринони ничего не сказал зятю, но в душе проклял день, когда нелегкая попутала его променять верную машину Бреваля на изобретение Жана. За какое же производство теперь лучше всего приняться, чтобы поправить дела? Сейчас не могло быть сомнений, что им не видать новых заказов. Мало того, даже немногочисленные прежние сделки скорее всего будут аннулированы.
К удивлению компаньонов, их мрачные предчувствия не оправдались. Неэкономичность не убила в глазах мелких предпринимателей преимуществ новой машины. Уже одно то, что ее можно было ставить где угодно, не привлекая внимания полиции дымом из котельной, решало вопрос в пользу двигателя системы «Ленуар и К°».
Заказы, полученные до испытаний, не были аннулированы, и каждую неделю поступали всё новые и новые — их едва успевали выполнять.
Вскоре слух о машине, работавшей, в общем, довольно исправно, не производившей шума и не требовавшей особого ухода, проник даже за границы Франции. Поступил запрос из Англии. Ридингские заводчики упрекали господина Ленуара в том, что он забыл их любезный прием и до сих пор не выразил желания передать им свой английский патент.
Приехавший из Лондона технический директор компании не сразу узнал в лысом толстяке того человека, которого несколько лет назад он выпроводил из своей лондонской конторы. Директору не понравился этот уверенный в себе коренастый француз, с которым пришлось вести переговоры совсем в ином тоне, нежели тот, на какой по старой памяти настроились было англичане.
Ленуар действительно хотел многого. Он решил, что наступило время реванша. На выставку 1862 года он послал свою четырехсильную машину и был совершенно уверен в ее успехе — настолько уверен, что даже не позаботился предварительно выяснить, с какими конкурентами ему придется там встретиться. Он вообще перестал следить за рынком в своей области.
И все же эпоха работала на него: выставка прошла отлично.
Очень легко досталась Жану и другая победа — на Парижской выставке 1864 года.
К этому времени в одной только Франции в ходу было уже более трехсот его двигателей. Кроме того, они строились, хотя и не так активно, в Англии.
Ленуар пожинал плоды успеха. Победу своей машины он рассматривал как свою собственную победу, как признание гениальности, преодолевшей условия времени и препятствия, воздвигаемые врагами. Он искренне удивился бы, услышав от кого-либо, что он, Ленуар, не более как орудие в руках своего сословия — мелких промышленников, мелких фабрикантов, разбогатевших мастеров, мещан, желающих пустить свои средства в новый вид оборота — в индустрию.
Частица сил эпохи, сил революционного подъема, вызывающего к жизни новые идеи во всех областях творчества, — маленькая частица всего этого досталась и гарсону Жану Ленуару. Он использовал ее, эту силу, так, как подсказывал ему здравый смысл, как подсказывали те самые господа фабриканты, которым он подносил вечерний стаканчик грошового вина.
И такова была сила этой идеи, рожденной эпохой подъема нации, что, сколько бы ни сопротивлялись ей реакционные силы — в самой промышленности, в администрации и где угодно, в пределах Франции или за границей, — она не могла не победить.
