Элизабет Гилберт - Происхождение всех вещей
Эта мысль наполняла Альму ужасной грустью, но сделать она ничего не могла. Действительность нельзя изменить — мать много раз ей об этом твердила.
А поскольку ее нельзя изменить, нужно быть стойкой и терпеть.
Глава десятая
Настал конец июля 1820 года.
Соединенные Штаты Америки переживали экономический спад, первый в своей короткой истории кризисный период, и впервые у Генри Уиттакера год выдался не блестящий. Нельзя было сказать, что для него наступили тяжелые времена — ни в коем случае нельзя, — но он испытывал непривычное стеснение в средствах. Рынок экзотических тропических растений в Филадельфии достиг точки насыщения, а европейцам наскучили саженцы, экспортируемые из Америки. Вдобавок каждый квакер в городе, казалось, поставил своей целью открыть собственную аптеку и заняться производством пилюль, притираний и мазей. У «Гэррика и Уиттакера» пока не было конкурентов по популярности, но вскоре такие вполне могли появиться.
В такой ситуации Генри крайне нуждался в совете жены, но Беатрикс весь год нездоровилось. Ее мучили периодические головокружения, а поскольку лето выдалось жарким и влажным, ее состояние лишь ухудшилось. Она стала больше уставать и страдать постоянной одышкой. И хотя никогда не жаловалась и пыталась все успевать, было ясно — Беатрикс нездорова; однако к врачу она обращаться отказывалась. Беатрикс не верила врачам, фармацевтам и лекарствам — забавно, если учесть то, чем занималась ее семья.
Генри также не отличался крепким здоровьем. Ему стукнуло шестьдесят лет, и приступы старых тропических болезней продолжались теперь дольше. Стало трудно планировать званые ужины, ведь никто не знал, будут ли Генри и Беатрикс в состоянии принять гостей. Из-за этого Генри стал злиться и скучать, а его злость осложняла жизнь всем в «Белых акрах». Вспышки его гнева становились все более яростными. «Вы еще заплатите! Этому сукиному сыну конец! Я его уничтожу!» Увидев, что Генри приближается, горничные ныряли за ближайший угол и прятались.
Но больше всего Генри был не по нраву кризис. Он воспринял его как личное оскорбление. И во всем винил президента.
А еще из Европы пришли дурные вести. Международный агент и посланник Генри Дик Янси — тот самый рослый устрашающий йоркширец, что так пугал Альму в детстве, — на днях прибыл в «Белые акры», раздобыв тревожные сведения: двум химикам в Париже недавно удалось изолировать субстанцию, названную хинином и получаемую из коры цинхоны. По их словам, именно этот компонент был тем таинственным ингредиентом иезуитской коры, что способствовал эффективному выздоровлению от малярии. Вооружившись этими знаниями, французские химики обещали вскоре наладить производство улучшенного продукта из коры — измельченного в более легкую пудру, более сильнодействующего и эффективного. Тем самым они могли навсегда подорвать монополию Генри на рынке антималярийного порошка.
Генри проклинал себя (и отчасти Дика Янси) за то, что они не предусмотрели подобного хода событий. «Надо было самим его найти!» — сокрушался Генри. Но химия была не его сферой. Он знал о деревьях все, был удачливым торговцем и блестящим новатором, но, как ни пытался, не мог больше поспевать за всеми новыми научными открытиями в мире. Знания распространялись для него слишком быстрыми темпами. Еще один француз недавно запатентовал математическую вычислительную машину под названием арифмометр, самостоятельно выполняющую деление в столбик. Датский физик только что объявил, что между электричеством и магнетизмом существует связь, а Генри даже не понимал, о чем речь.
Короче говоря, в последнее время изобретений появилось слишком много, и слишком много было идей, сложных и крупномасштабных. Уследить за ними было невозможно. Как и невозможно было оставаться экспертом во всем и урывать хороший кусок пирога во всевозможных областях. Из-за этого Генри Уиттакер чувствовал себя старым.
Но не все было так плохо — Дик Янси в своей последний визит привез Генри и одну потрясающую добрую весть: умер сэр Джозеф Бэнкс.
Эта внушительная фигура, некогда самый импозантный в Европе мужчина, любимчик королей, объехавший весь земной шар и спавший с туземными принцессами на пляжах под открытым небом; человек, который привез в Англию тысячи новых видов растений и отправил юного Генри в мир, чтобы тот стал самим Генри Уиттакером, этот самый человек был теперь мертв.
Он умер и гнил в крипте где-то в Хестоне.
Альма, которая сидела в кабинете отца и копировала для него письма, когда приехал Дик Янси и привез эту весть, потрясенно ахнула и проговорила:
— Да покоится он с миром.
— Да будь он проклят, — поправил ее Генри. — Он пытался меня уничтожить, но я его одолел.
Сомнений быть не могло: Генри Уиттакер одолел сэра Джозефа Бэнкса. Или, по крайней мере, сравнялся с ним. Хотя много лет назад Бэнкс жестоко унизил его, Генри удалось подняться выше всех вообразимых пределов. Он не только достиг процветания в торговле цинхоной, но и имел деловые интересы во всех частях света. Он сделал себе имя. Почти все его соседи были должны ему деньги. Сенаторы, судовладельцы и торговцы всех мастей добивались его благосклонности и мечтали заручиться его покровительством.
За прошедшие три десятилетия Генри создал в Западной Филадельфии оранжереи, которые могли бы составить конкуренцию любым подобным сооружениям из Кью. В «Белых акрах» ему удалось заставить цвести орхидеи, которые никогда не цвели у Бэнкса на Темзе. Когда Генри услышал, что Бэнкс приобрел для зверинца в Кью черепаху весом четыреста фунтов, то тут же заказал для «Белых акров» целых две — те были выловлены на Галапагосах и доставлены лично неутомимым Диком Янси. Генри удалось даже привезти в «Белые акры» гигантские водяные лилии с Амазонки — они были такими большими и твердыми, что на них мог встать ребенок, — а Бэнкс перед смертью не успел даже увидеть гигантские водяные лилии. (Бэнксу так и не удалось наладить импорт растений из Южной Америки в тех же масштабах, что и Генри. Он никогда не умел работать в обход испанцев, в то время как годы, проведенные Генри в Перу, предоставили ему невероятные привилегии в этой части света.)
Мало того, Генри сумел зажить даже в большей роскоши, чем Бэнкс. В Филадельфии он построил себе поместье, размерами превосходившее любое из владений Бэнкса в Англии. Его особняк сиял с холма подобно яркому сигнальному факелу, отбрасывая величественный свет на весь город.
Вот уже много лет Генри даже одевался, как сэр Джозеф Бэнкс. Он так и не забыл, какими ослепительными казались ему костюмы этого человека, когда он был мальчишкой, и всю жизнь, став уже богачом, старался подражать ему. В результате в 1820 году Генри Уиттакер по-прежнему носил платье, которое давно уже устарело. В то время как все в Америке давно перешли на простые брюки, Генри до сих пор щеголял в шелковых чулках и бриджах. Он по-прежнему носил роскошные белые парики с длинными локонами сзади, туфли с начищенными серебряными пряжками, кафтаны с разрезами на рукавах, блузы с широкими рюшами и парчовые жилеты переливающихся оттенков — лавандового и изумрудного.
Теперь сложно было даже разыскать портного, шьющего такую одежду, но Генри заманивал их из самого Парижа и щедро платил по счетам. Много лет назад он переманил даже личного перрукье сэра Джозефа Бэнкса из Лондона; теперь тот жил в Филадельфии и изготавливал парики исключительно для Генри Уиттакера. Одетый как лорд, Генри Уиттакер выглядел в высшей степени старомодно и элегантно, расхаживая по Филадельфии в своих колоритных георгианских костюмах. Его обвиняли в том, что он похож на восковую статую из галереи Пила, но ему было все равно. Ведь именно так он и хотел выглядеть — в точности как сэр Джозеф Бэнкс, впервые представший перед ним в своем кабинете в Кью в 1775 году, когда его, воришку Генри (тощего, голодного и честолюбивого), вызвали к Бэнксу-первооткрывателю (красивому, элегантному и великолепному).
Но теперь Бэнкс был мертв. Он был мертвым баронетом, спору нет, но титул не делал его более живым. А вот Генри Уиттакер, прекрасно одетый, всем известный «император» американской ботаники, поднявшийся с самого дна, напротив, был жив и процветал. Да, его нога болела, его жене нездоровилось, и французы наступали на малярийном фронте, вокруг один за другим рушились американские банки, его шкаф был набит ветшающими париками, и у него так и не родился сын, но — Бог свидетель! — Генри Уиттакер наконец одолел сэра Джозефа Бэнкса.
Он велел Альме спуститься в винный погреб и принести лучшую бутылку рома для празднования сего события.
— Принеси две, — поразмыслив, добавил он.
— Возможно, не стоит так много пить сегодня вечером? — осторожно предостерегла Альма. Генри лишь недавно оправился от лихорадки, и ей не нравилось выражение его лица. Оно исказилось и внушало страх.
