Империя - Конн Иггульден
Зенон и Анаксагор стояли с Периклом на улице, почти такие же начищенные и смущенные, как и он сам. Оба не были афинянами по рождению, а потому захотели увидеть дом гетер и познакомиться с таящимися там загадками. Зенон протянул руку и погладил статую Гермеса у дверей. Наверху две бронзовые львиные головы разевали пасти на улицу, готовые отвести от стен дождевую воду из водостоков. Перикл по-прежнему сомневался, хорошую ли компанию выбрал себе на этот вечер. Кимон был бы ему лучшим спутником. Он знал этот мир. Перикл сглотнул и поднялся по двум ступеням.
Дверь открыл слуга – широкоплечий здоровяк. Перикл назвал себя, и парень молча махнул рукой, чтобы они входили. Перикл решил, что для дома, где живут одни женщины, это очень неплохо – показать гостям, что тут имеется по крайней мере один громила с крепкими мускулами.
Под звуки музыки трое друзей вошли в дом. Свет был совсем тусклый, лампы едва светились в коридоре. Какая-то очень красивая женщина жестом пригласила их идти дальше. Зенон, разинув рот, уставился на нее, но это была не Аспазия, и Перикл прошел мимо женщины, направляясь в центр дома.
Там находился открытый двор с небольшим бассейном. Не такого размера, как в загородном доме Перикла, и он мог бы испытать разочарование, если бы не мерцавшие повсюду огни. Сотня маленьких ламп согревала воздух. На одной стене по всей высоте имелись выступы шириной не больше монеты на разном расстоянии один от другого, так что огоньки светились, как звезды в созвездиях. Некоторые были закрыты цветными стеклами, то красными, то голубыми, без какого-то определенного порядка. Воздух тоже был странный, густо напитанный ароматами, которые приятно щекотали ноздри. Перикл невольно задержал дыхание, его накрыло волной головокружения.
В этом полутемном дворе он видел всего трех женщин, они, как кошки, уютно устроились на кушетках. Ему казалось, что он видит длинные голые ноги и драпировку из золотой ткани, большие глаза, подведенные сурьмой на манер египтян, золотые браслеты на запястьях и лодыжках. В воздухе витал какой-то запах, и Перикл не сомневался, что к нему примешивался аромат цветов из сада, хотя сочетание было более сильным и мрачным.
Аспазии и здесь тоже нет, понял Перикл, и от разочарования у него сжалось сердце. Если ее решили спрятать, он не останется тут надолго, это почти решено. Перикл принял предложение сесть и взял в руку поданную чашу вина. Оно оказалось крепче привычного ему. Он заметил это, пригубив напиток. Как и все здесь. Однако день прошел хорошо, и Афинское собрание созовут только к завтрашнему вечеру. Перикл сделал большой глоток вина и увидел, что Зенон делает то же самое. Только Анаксагор, махнув рукой, отказался взять чашу, но зачарованно оглядывался. Он знал несколько таких мест в Ионии, по крайней мере говорил так, и вызвался сохранять ясную голову. Перикл был благодарен ему за это. На темных улицах шныряли воры и убийцы, ему совсем не хотелось попасть в какую-нибудь ловушку во хмелю. Анаксагор будет трезв, и Перикл впервые за много месяцев мог расслабиться.
Одна из женщин томно подняла руку, слуга мягко вложил в нее лиру. Женщина провела по струнам кончиками пальцев, и Перикл ощутил дрожь во всем теле. Он заметил, что чаша его снова полна, хотя, как это произошло, оставалось неясным. Хорошие же здесь слуги! Интересно, сможет ли он нанять их, если задумает устроить очередной симпосий в своем имении.
Музыка сперва убаюкивала, так что Перикл, утонув в подушках и валиках, разнежился, попивая вино. Другая женщина поднесла к губам двойную свирель и стала аккомпанировать лире. Постепенно музыка ускорилась, у Перикла чаще забилось сердце. Эта сверхъестественная сила была ему знакома по театральным представлениям, где целую толпу людей можно было погрузить в печаль или вызвать у нее буйный хохот всего несколькими аккордами. Но это работало. Пусть эти женщины красивые и стройные. Они исполняли музыку, и это давало ему предлог, чтобы глазеть на них. Если они гетеры, то он их одобряет, решил Перикл.
Третья женщина достала пару маленьких металлических дисков, которыми звякала в такт музыки. Перикл, как в тумане, переводил взгляд с лютнистки на женщину со свирелью и на третью музыкантшу. Снова кто-то подлил ему вина в чашу. Воздух стал густым от тепла и запаха, в руках и ногах у Перикла появилась приятная тяжесть, они почти утратили чувствительность. А музыка все ускорялась, женщины, ожидая чего-то, посматривали на затененный дверной проем, который он едва приметил. Там качнулись от дуновения воздуха шелковые занавески. Перикл глянул туда и замер, у него перехватило дыхание.
Аспазия, кружась, вошла в комнату, ее волосы, переплетенные золотой нитью и блестящие, обвивались вокруг тела. Руки у нее были голые, а кожа присыпана чем-то, отражавшим свет. Она мерцала, длинное и свободное одеяние, какие носили знатные афинянки, развевалось вокруг нее. Сквозь него, притягивая взгляд, проглядывали ноги девушки. Перикл поймал себя на том, что не смеет вдохнуть.
Когда Аспазия оказалась в центре двора, свет ламп позолотил ее. Она делала такие движения и шаги, которые Перикл не мог предсказать, а музыка звучала все громче, становилась быстрее и быстрее. Глаза у Аспазии были огромные. Он видел в них себя, сидящего, совершенно завороженного, как вдруг ее нога зацепилась за край платья и порвала его. На мгновение Аспазия повисла в воздухе, по-прежнему прекрасная, хотя на ее лице изобразился испуг.
– Дерьмо! – крикнула она и упала, запутавшись в своем платье и отчаянно дрыгая ногами.
Музыка скрипуче смолкла, когда Аспазия задела женщину со свирелью и инструмент проскользнул глубоко ей в рот.
Перикл расхохотался и повернулся к Зенону, тот сидел, выпучив глаза и прижав к губам подушку. Тогда Перикл встал, чтобы помочь Аспазии освободиться от спутанной одежды и куска покрывала, сорванного с края кушетки. Лютнистка продолжала играть, но кое-как, позабыв мелодию, а сама искала глазами кого-нибудь, кто сказал бы ей, что делать.
– Ты не ушиблась? – спросил Перикл.
Аспазия, раскрасневшаяся, явно умирала от стыда. Она позволила ему взять себя за руку
