Фарман Керимзаде - Снежный перевал
Талыбов снял шинель, выданную ему час назад. Центр, не имеющий полных и достоверных сведений о событиях последних дней, приказал Талыбову выступить вместе со всеми, быть одним из руководителей операции. Неожиданное для него решение руководства вдохнуло в Талыбова, у которого опустились было руки, новую энергию, и он решил проверить готовность людей, узнать, о чем они думают, разъяснить ситуацию. Он так крепко держал в руках шинель, будто кто-то собирался отнять ее. Искоса глянул на Шихалиоглу. Прочел в его глазах, что тот понимает, в чем дело, только не подает виду. «Хорошо, я покажу тебе, кто я такой!» — погрозил он ему мысленно.
Отнес шинель и бросил ее на лежанку в углу комнаты, просунул пальцы под ремень, подпоясавший кожанку. Ему показалось, что этим движением он скинул с себя добрый десяток лет, стал выше, предстал перед собравшимися совсем другим человеком.
— Еще у кого нет билетов? Поднимите руки.
Подняли руки все.
— Ни у кого нет билетов?
— Есть.
— Чего же поднимаете руки?
— Откуда нам знать? Сказал поднимать, мы и...
— Пусть поднимут руки те, кто имеет при себе билет.
Руки опустились. С билетами оказались лишь три человека.
— У кого нет билетов — пусть пойдут принесут. Да что это такое? Если еще раз при проверке у вас не окажется билетов, я поставлю вопрос о вашем пребывании в партии!
— Этого в Уставе нет.
Талыбов не видел того, кто подал эту реплику... Вгляделся в людей, но никто не смотрел ему в глаза.
— Тоже мне знатоки Устава! — иронически усмехнулся он. — Двух слов не могут связать, а туда же, хотят учить уму-разуму.
Все промолчали. Он повернулся к Шихалиоглу и сказал:
— Пусть эти люди пока чем-нибудь займутся. Время у нас еще есть...
Шихалиоглу спокойно курил трубку. Но оставаться безучастным к спору он не хотел. , .
— Товарищ Талыбов говорит, что надо повышать свой культурный уровень. Что верно — то верно! Ученье — свет. Образованный человек вдвое сильнее неграмотного. Но, товарищ Талыбов, среди нас не найдешь человека, не знающего Устава. Товарищ Шабанзаде часто проверяет знание Устава...
— Да что стоит выучить ее? — вновь вставил слово Дедебала. — Тоненькая, как молитвенник, книжка. В детстве нас колотили, заставляли учить коран. На непонятном языке, написанный старым алфавитом... А эта хоть на нашем языке.
— Хорошо, помолчи, твои знания нам уже ясны.
— Хочешь, задавай вопросы. Тогда решишь: знаю я или нет, — не унимался Дедебала.
Талыбов махнул рукой, — спорить с ним пустое дело, он взял Шихалиоглу под руку и вывел его во двор:
— Не обижайся, но народ у нас — не приведи господь. Хлебом не корми, дай только поспорить. Ни с кем не считаются, даже выслушать до конца не могут.
Талыбов не понравился Шихалиоглу уже с первой встречи, а это высокомерное отношение к землякам вывело его из терпения. Он крепко сжал в руке теплую трубку.
— Я тебе не советую таким тоном говорить с людьми, — сказал Шихалиоглу. — Здесь многие пообломали себе рога. Как бы и тебе не споткнуться.
— Что ты говоришь? Да ты знаешь, кто я такой?
— Будь ты племянником самого аллаха, какая мне разница?! Я говорю, что думаю. И вот мой тебе совет: старайся получше узнать людей.
Талыбов чуть не задохнулся от возмущения.
— «Пообломали рога»! Вот кулаки и творят у вас под рукой что хотят! Чего же вы не ломаете им рога? Умеете лишь скалить зубы над представителем Советской власти.
— С кулаками мы справимся. И Советскую власть установим мы сами. Вот эти люди, с которыми ты так презрительно говорил, оставили свои семьи в Иранском Азербайджане и защищали Нахичевань, ожидая прихода Красной Армии. Мы сражались с генералами, и нас не испугать неизвестно откуда взявшемуся десятнику! Поэтому запомни, что я тебе говорю: насколько ты добр к людям — настолько они дружелюбны к тебе! А дальше — поступай как знаешь!
Талыбов решил не продолжать не сулящий ему ничего хорошего разговор. Надо было отдохнуть перед выступлением, да и не хотелось наживать еще одного врага. Еще неизвестно, в каком свете выставит его Шабанзаде, когда придет срок отчитываться перед Центральным Комитетом.
— Ладно, — сказал он примирительно. — Я иду в гостевой дом. Когда все соберутся, пошлите за мной.
— Хорошо, — ответил Шихалиоглу и вернулся к своим людям.
Талыбов пошел в гостиницу и заперся в своей комнате. Не зажигая огня, как был, в одежде, лег на койку, только расстегнул туго затянутый ремень. Вытащил из внутреннего кармана пистолет. «Сколько времени уже не проверял его. А вдруг загрязнился и в нужный момент подведет? Тот, кто имеет врагов, должен следить за оружием».
Он нажал на курок. Раздался выстрел.
В коридоре тотчас послышались шаги. Кто-то подошел к окну. Провел рукой по стеклам.
Талыбов слышал голоса, но не издавал ни звука. Вот случай узнать, что о нем говорят люди.
Несколько раз с силой толкнули дверь, но она не поддавалась. Талыбов узнал гнусавый голос человека в старой шинели.
— Не пойму, что происходит с ними? Уже который стреляет в себя...
— Наверное, испугался, что призовут к ответу. Ведь говорят, это он подставил Абасгулубека под пулю, — сказал еще кто-то.
— Да, такое не прощается. Разве он не знал, что придется отвечать за гибель таких людей?! — подал голос третий.
Талыбов боролся с желанием выскочить в коридор и разрядить пистолет в собравшихся.
— А еще говорят, что он подкапывается под Шабанзаде. Хороший человек, дай бог, чтобы его не тронули.
— Что вы распустили языки? Да станет ли Советская власть держать на таком посту человека, пригревшего племянницу врага?!
Наступило недолгое молчание, которое нарушил чей-то густой бас:
— Идемте сообщим в милицию. Пусть придет Шихалиоглу, составит акт. Если мы сами взломаем дверь — неприятностей не оберешься.
Талыбов вскочил и быстро открыл дверь. Увидев его целым и невредимым, люди остолбенели.
— Хотел почистить пистолет, он и выстрелил...
— Славу богу...
***
Держа на весу огромный мешок, Шихалиоглу вошел в комнату, где стояла печь. Люди примостились кто где мог.
Увидев его с мешком, заулыбались.
— Ты что, принес поесть?
— Подходите ближе, увидите. — Сунув в мешок руку, вытащил горсть семян хлопка. — Надо почистить эти семена, весной понадобятся.
— Ты что, для этого нас здесь собрал? — засмеялся кто-то. — Это же женское дело.
— Видно, доля наша такая: очищать семена от шелухи, а горные села — от врагов.
Все уже догадывались, зачем их собрали здесь, и никто не удивился словам Шихалиоглу.
Вернулся Дедебала.
— Мороз что надо, — сказал он, согревая дыханием пальцы. — Знать бы, Шихалиоглу, чем ты отплатишь нам за то, что эту ночь мы не сомкнем глаз.
—Ты лучше помоги почистить семена. Куда делся Ибрагим?
— Недавно мои ребятки показали мне рисунок удивительного животного. Мордой похож на осла, задние ноги длиннее передних, а на животе — сумка. В ней он таскает детенышей. Вот такая сумка нужна Ибрагиму, чтобы прятаться в ней.
— Ты же нарисовал портрет его жены, — захохотал кто-то.
Шихалиоглу тоже не удержался, засмеялся. Когда он смеялся, на глазах у него выступали слезы. Он вынул платок, вытер глаза.
— Вставай, пойдем за Ибрагимом, — сказал он, поднимаясь.
Дедебала накрыл голову накинутым на плечи пальто, как это делают обычно женщины. Сказал нараспев, нарочито топким голосом:
— «Ах, брат, Ибрагим ушел к тете». — Откинул пальто, добавил шепотом: — «Чтоб ты сдохла, жена, моя тетя уже семнадцатый год в аду. Скажи, что я ушел к двоюродным братьям». — И опять накрыв голову: — «Ах, брат, его тетя отправилась в ад, а двоюродные братья...» Так она мне заливала. Но я же не дурак, как ее муж. Я же видел, как он прошмыгнул в дом.
Шихалиоглу надел шинель и, пропустив вперед Дедебалу, сказал:
— Кончите дело, постарайтесь немного заснуть. Завтра нам придется нелегко. Вернусь, расскажу.
В комнате сидело человек двадцать. Выйдя во двор, он заглянул в дежурку: там было чуть больше.
С этими силами трудно подавить мятеж. Они вызвали только коммунистов. Но мало кто знал, что глубокой ночью поднятые по тревоге конные отряды пограничников пройдут Веди, сделают небольшой привал у села Дашлы и снова отправятся в путь. Наступление на Карабаглар будет вестись с двух сторон.
Шихалиоглу хотел рассказать обо всем этом своему спутнику, но воздержался: через несколько часов он все узнает сам. С Дедебалой их связывало многое — вместе воевали в «Красном таборе», вызывались на самые опасные операции.
Они подошли к дому Ибрагима, остановились у невысокой кирпичной стены. Шихалиоглу стал на цыпочки, заглянул во двор, позвал хозяина. Послышался скрип двери, и появившаяся на пороге жена Ибрагима сказала:
