Алекс Брандт - Пламя Магдебурга
– Что вы намерены предпринять по этому поводу, Дитрих? – озабоченно спросил Его Высочество.
– Первое: увеличить численность часовых у Зуденбургских ворот. Второе: расчистить участки, прилегающие к крепостной стене, – вырубить все деревья и сжечь пустые дома. Третье: усилить пушечную батарею на бастионе Хейдек. Хейдек является ключевым элементом нашей обороны на юге. Мы сможем использовать его как клин, врезающийся в расположение осаждающих, и вести оттуда артиллерийский обстрел. Это значительно ослабит напор католиков. Таким образом, господа, южное направление мы будем держать под постоянным контролем, чтобы не дать захватить себя врасплох. Главную проблему я вижу здесь.
Палец Фалькенберга скользнул по карте к северному участку стены.
– Нойштадт[34]. Отсюда католики могут нанести свой главный удар – удар, который нам будет непросто отбить.
– Нойштадт? – Его Высочество заинтересованно подался вперед, внимательно глядя на карту. – Признаться, я не понимаю вас, Дитрих. У Нойштадта есть собственные стены и башни. Захватить его так же трудно, как и центральную часть города. Я скорее соглашусь, что католики попробуют нанести удар со стороны Зуденбурга, но Нойштадт…
– Позвольте мне объяснить, Ваше Высочество. У Нойштадта есть укрепления, однако укрепления эти довольно слабы и не выдержат серьезного штурма. Это во-первых. Во-вторых, здесь нет пушечных бастионов, так что при обороне нам придется по большей части надеяться лишь на мушкетный огонь. В-третьих, Нойштадт дает католикам превосходный плацдарм для дальнейшей атаки на Магдебург. Здания здесь прочнее и выше, чем в Зуденбургском предместье, и они дадут католическим солдатам прекрасную защиту. Им не потребуется ни траншей, ни валов. Довольно будет обустроиться в домах и ждать подходящего момента, чтобы нанести нам удар. Хочу напомнить всем присутствующим, что восемьдесят лет назад войска Морица Саксонского[35] в первую очередь захватили именно Нойштадт и уже оттуда начали атаку в сердце Магдебурга. Так вот, господа. Еще зимой я несколько дней потратил на то, чтобы внимательно осмотреть нойштадтские укрепления. Они в плохом состоянии. Каменная кладка местами повреждена, на некоторых участках прямо возле стены растут кусты и деревья, могущие послужить укрытием для нападающих; лестницы и переходы внутри стен в запущенном состоянии, и в случае вражеской атаки это может затруднить быстрое перемещение наших солдат. Часть названных недостатков мои люди сумели исправить. Тем не менее следует отдавать себе отчет в том, что Нойштадт по-прежнему весьма уязвим. При его обороне нам придется рассчитывать не на пушки и силу укреплений, а на доблесть и умение наших солдат. Мушкет, алебарда и меч – вот то, что позволит нам удержать Нойштадт хотя бы какое-то время.
* * *Фон Майер снова протянул руку к чашке с водой, сделал несколько глотков.
– Слова Фалькенберга вселили в нас всех уверенность. В который раз мы смогли убедиться в том, что защита Магдебурга находится в надежных руках. Между тем католики не сидели без дела. Вскоре к городу подтянулась имперская артиллерия, и на нас обрушились первые ядра. Они падали в беспорядке. Иногда залетали на отдаленный пустырь и увязали в грязи, никому не причинив вреда. А иногда падали на чей-то дом, на церковную колокольню или толпу людей на площади. На нашей улице – в самом начале ее, там, где стоит часовня, выстроенная цехом ткачей, – жила семья горного мастера Бергера. До войны он имел паи на серебряных рудниках в Саксонии, а затем продал их и переселился со своей семьей в Магдебург. Чугунное ядро упало на их дом и пробило его насквозь, разломав крышу, превратив в труху перекрытия. Мастер и его жена погибли. У них остались две маленькие дочки. Кажется, их забрали в приют при церкви Святой Екатерины.
До того времени я почти ничего не смыслил в артиллерийском деле, Карл, и вряд ли смог бы объяснить разницу между мортирой и бомбардой. Но через несколько дней обстрелов я стал хорошо в этом разбираться. Теперь я знал, что обычными ядрами проделывают бреши в крепостных стенах и башнях и что каменные ядра наносят гораздо меньше вреда, чем чугунные. Я узнал, что кроме них есть еще начиненные порохом бомбы, которые взрываются при падении и разносят в клочья все, что окажется с ними рядом. Что есть еще ядра, раскаленные добела, при помощи которых можно устроить в осажденном городе пожар. Один из офицеров гарнизона рассказал мне, что в армии Тилли лучшие в мире пушки, каких нет ни у шведов, ни у испанского короля. Их поставляют литейные заводы в Хайденхайме и Верфстене, и императорская казна платит за них золотом.
После начала обстрелов все сильно встревожились. Его Высочество едва ли не каждый день отправлял по Эльбе гонцов с письмами к Густаву Адольфу и канцлеру Оксеншерне[36], но никакого ответа не было. Все больше и больше людей в Совете – к ним принадлежал и я – требовало начала переговоров. Мы желали отстоять свою независимость и свои исконные права и не желали становиться рабами императора. Но вместе с тем мы желали и мира. Мы не могли жить в постоянной войне, не могли смотреть, как предаются огню дома и мельницы, затаптываются поля, способные прокормить тысячи человек, как уничтожается торговля, принесшая Магдебургу процветание. Бургомистр Шмидт так говорил на Совете: «Если мы вступим в переговоры сейчас, когда мы сильны, а исход осады неизвестен, фельдмаршал согласится на умеренный выкуп. В конце концов, его люди наверняка страдают от болезней и нехватки продовольствия. Это будет перемирие, а не капитуляция».
Однако ни Его Высочество, ни Фалькенберг не желали ничего слышать о переговорах. Они твердили, что император будет настаивать на выполнении Реституционного эдикта и что все богатства Магдебурга будут переданы католической церкви; что город обесчестит себя, отказавшись от союза со Швецией, а значит – никто не придет нам на помощь в случае новой угрозы. Заключив перемирие, говорили они, Эльбская Дева похоронит себя еще вернее, чем если бы она просто открыла имперским генералам свои ворота.
Кто знает, Карл, может быть, нам и удалось бы уговорить Его Высочество. Ведь мы могли вести с католиками переговоры на равных, могли выдвинуть те условия, которые не порочили бы нас и не отталкивали бы от нас наших единоверцев. Ведь бывает же так, что солдатам сдавшейся армии разрешается уйти с оружием и под развернутыми знаменами, и тогда поражение не приносит с собой бесчестья. Возможно, мы сумели бы договориться с Тилли о том, чтобы Магдебург сохранил свою независимость. Кто знает, как могло бы все обернуться… Но в этот момент до нас дошли сведения, что король Швеции вступил в земли бранденбургского курфюрста и движется на юг. Теперь его армия находилась от Магдебурга на расстоянии всего нескольких дневных переходов, а его авангарды тревожили католиков всюду и уже доходили до Цербста.
Еще через несколько дней мы получили письмо из шведского лагеря: король писал, что остается верным своим обязательствам и готов двинуть свою армию на помощь Магдебургу в самое ближайшее время. Кто мог поставить под сомнение королевское слово? Большинство членов Совета высказалось за то, чтобы продолжать борьбу.
Тем временем бомбардировка города усиливалась. Может быть, к Тилли поступили новые осадные орудия или же его пушкари набили себе руку, целясь по башням и крестам колоколен. Кто знает… Только теперь ядра сыпались на город почти без перерыва и по меньшей мере половина из них попадала в цель. То тут, то там занимались пожары. Каждый день мы молили Господа о том, чтобы вражеское ядро не угодило в пороховой склад или хлебный амбар. Улицы были засыпаны битым камнем и осколками стекла, в воздухе вилась пыль. Добровольцы и солдаты Фалькенберга старались разгребать улицы и тушить огонь, но они не поспевали везде. Ведь нужно было еще латать прорехи в крепостных стенах и держать под наблюдением неприятеля, который в любую минуту мог двинуться на приступ.
Однажды я шел по улице, и вдруг раздался тошнотворный свист. Через секунду черное ядро размозжило голову человеку в нескольких шагах от меня. Меня забрызгало чужой кровью, я упал и ударился затылком о камень. После этого я несколько дней не выходил из дому.
Вскоре католики принялись обстреливать город и по ночам. Каждые несколько минут раздавались глухие удары, словно кто-то забивал в город чудовищную сваю. Моя жена не могла заснуть. День и ночь она просиживала возле окна с глазами, красными от слез и бессонницы, и со страхом ждала, что пущенная имперцами бомба вот-вот обрушится на наш дом и нас засыплет обломками… От каждого нового удара она вздрагивала так, как будто ее били по спине. Она выгнала из дому Хельгу с матерью. Те плакали, умоляли не прогонять их, но она просто вытолкала их за дверь. Я спросил ее, почему – она ответила, что служанки воруют у нас еду, а нам нужно беречь припасы. Она была испугана, и страх медленно сводил ее с ума.
