Лариса Васильева - Кремлевские жены
В жизни, однако, все выглядело иначе. Ни один документ ни с одной стороны не подтверждает того факта, что Лариса Рейснер распоряжалась действиями крейсера «Аврора» в ту октябрьскую ночь. Но, как говорится, нет дыма без огня. Женщина была. На крейсер не поднималась, но к нему подходила возглавлявшая делегацию, посланную городской Думой Петрограда, известная нам графиня Софья Панина. Делегаты Думы пытались проникнуть в Зимний, в Смольный и на «Аврору», опасаясь, что «правительство может погибнуть под развалинами», но их никуда не пустили.
Что же касается Ларисы Рейснер, то она появилась на революционной сцене России несколько позднее, рядом с фигурой Федора Раскольникова.
В конце 1918 года на Балтике было тревожно: появились корабли военно-морских сил Великобритании. Троцкий приказал принять решительные меры против англичан, однако Балтийский флот был слаб и к столкновениям не готов. Два миноносца под руководством Раскольникова приняли бой. Неудачно. Раскольников и его команда исчезли. Взволнованная Лариса Рейснер выработала фантастический план спасения своего возлюбленного и написала Троцкому: «Лев Давидович! Когда случается несчастье — ищут виноватого. Я считаю себя виновной в том, что, конечно, сама желала этого невозможного героического похода и всеми силами помогала его скорее осуществить… не знаю почему, но вот не чувствую я их смерти. Быть может, гибель в море, неожиданная, как удар, всегда кажется невероятной. Но, нет, нет, не умерли. Господи, или я огрубела и ничего не чувствую, или мой беспроволочный аппарат слышит где-то биение милой жизни».
Стремительная Лариса, решительная и бесповоротная, способна переживать и мучиться из-за любимого, потерянного в волнах, взывать к Господу и рассчитывать на собственную, отнюдь не свойственную революционерам того времени, мистическую настроенность: слышать через моря и расстояния.
План спасения не состоялся, но мистика сработала (глагол! — Л.В.): Раскольников был жив, находился в английском плену и вскоре вернулся.
Обращение к Троцкому, лишенное подобострастия, свидетельствует о близости Ларисы к самым высоким кругам Кремля.
В 1919 году Лариса Рейснер прошла по Волге, Каме и Белой весь путь вместе с военной флотилией, которая помогала Красной Армии отвоевывать города и селения от белогвардейцев и чехословацкого корпуса. И во многом благодаря ее личности поход оказался легендарным.
Командующий флотилией — Федор Раскольников. Фигура сильная, многозначная, резкая, чрезвычайно характерная для того периода. Можно сказать — живой монумент революционного энтузиазма. Образ революционной силы. Лишь перед Ларисой смягчался Раскольников.
Война счастливо совпала с любовью.
Возможности Федора были грандиозны.
Красота и смелость Ларисы — необычайны.
Все в превосходной степени.
Лариса стала не только женой, но и флаг-офицером, адъютантом Раскольникова. Случались в походе благодаря присутствию Ларисы экзотически незабываемые впечатления. По пути следования флотилии на берегах Волги, Камы и Белой было много брошенных помещичьих имений. В некоторых остались нетронутыми мебель, еда, одежда.
Лариса облачалась во всевозможные «ничьи» наряды и появлялась на кораблях то в пышных платьях дам, то в легких платьицах девушек. При этом она была проста в обращении с командой, демократична и весела.
Она любила опасные ситуации и сама нарывалась на опасности. Так, один из участников событий Волжской флотилии Н.Карташов, восхищаясь Ларисой, рассказывал, как она неожиданно появилась у них на канонерской лодке и приказала открыто пойти в разведку на катере. Третий комфлот возражал, считая нецелесообразным подвергать команду бессмысленному риску. Упрямая Лариса настояла на своем.
«Она встала рядом у руля, улыбаясь, довольная тем, что идет навстречу опасности. Быстроходный катер-истребитель, рассекая воду, устремился по фарватеру вниз, в расположение противника. А затем скрылся из нашего наблюдения. Лишь по начавшейся стрельбе 37-миллиметровых пушек и пулеметов нам удавалось определять его местонахождение. С наших судов открыли заградительный огонь. Началась артперестрелка. Вскоре катер-истребитель, искусно маневрируя, возвратился обратно целым и невредимым».
Откуда это чувство вседозволенности?
За Ларисой Рейснер стояло многое: и революционная деятельность отца, и ее собственная преданность большевикам, и, конечно, прежде всего «морской вождь» — Федор Раскольников.
Восторгаясь Ларисой, ее красотой, стремительностью, уверенной смелостью, простые мужики-матросы вряд ли принимали всерьез эту фурию революции. Трудно поверить, что их могли вдохновить ее ненатуральные речи, обращенные к ним:
«Товарищи моряки! Братва! Вы хорошие и боевые молодцы. Все как на подбор собрались. Мне пришлось быть в Казани и видеть, как контрреволюционеры-белогвардейцы расправлялись с нашими братьями. Этого никогда не забыть… Мне удалось вырваться и пробраться сюда через линию фронта, и вот я опять среди своих. Я счастлива встретиться с вами и приветствовать моряков, почувствовать ваш боевой дух, вашу готовность бить и гнать врагов с нашей родной матушки Волги. Мы вместе должны мстить нашим заклятым врагам».
Все же она вдохновляла их, завшивленных, замученных нескончаемыми войнами мужиков, взбадривала своей победительной женственностью, напоминая, что где-то есть у них пусть не такая, но своя баба.
Ларису Рейснер можно назвать часто встречающимся в России типом ряженой, артисткой, у которой вся жизнь — огромная сцена для проявления ее талантов.
Она великолепно сыграла поэтессу, вышивающую слово, разведчицу, пробирающуюся по болотам в стан врага, комиссара, зовущего в бой, журналистку, идущую на труднейшее задание. Она бросала свое красивое тело под снег и град, под обстрелы, пила воду из вонючих луж, лихо сидела в седле рядом с кавалеристами, и наслаждалась, чувствуя, что ежеминутно рискует получить пулю, и наслаждалась, чувствуя, что пуля не берет ее, и наслаждалась, зная, что скоро сменит этот наряд, ибо вот-вот предстоит ей другая, совсем другая роль!
В результате небезопасной игры с жизнью Лариса Михайловна привезла с фронтов Гражданской войны тропическую малярию. Болезнь сильно мучила ее, но и эту игру со смертью она превозмогала с лихой мужественностью.
Когда же смерть действительно подошла к ней, лишь в последние минуты жизни, сжигаемая брюшным тифом, Лариса на мгновение очнулась от бреда и ясно сказала: «Теперь я понимаю, в какой опасности я нахожусь».
Точно учуяла опасность, как будто бы мистически все знала наперед.
Она не отказывала себе: ни в возможности быть убитой белогвардейцами, ни в возможности умереть от тифа, ни в возможности жить по-царски там, где голодают люди.
Она говорила: «Мы строим новое государство. Мы нужны людям. Наша деятельность созидательная, а потому было бы лицемерием отказывать себе в том, что всегда достается (глагол! — Л.В.) людям, стоящим у власти».
Глагол употреблен неточно: «достается» по наследству, а то, о чем говорит Рейснер, отнималось, завоевывалось или отбиралось, захватывалось — совершенно иное действие.
Что ж, хотя бы искренна была. Другие молчали или прибеднялись, вроде бы не знали, что «у кого власть, у того и сласть». Воз тот и ныне там.
Она умела превратить в подвиг любую безнравственность. Поэт Осип Мандельштам рассказывал своей жене, как Лариса устроила у себя вечеринку, исключительно с целью облегчить чекистам арест тех, кого она пригласила в гости.
И она же могла принести голодной Ахматовой мешок продуктов, подвиг, впрочем, тут не в том, что продукты было тяжело достать — для нее не тяжело было, а в том, что она, непреклонная, склонялась перед истинной поэзией, понимая свою неистинность в стихах.
Приятель юности Ларисы Рейснер, поэт Всеволод Рождественский, в своих воспоминаниях достаточно красноречив:
«Однажды, как сейчас помнится, в сырой осенней полумгле 1920 года я услышал мягкий шелест автомобильных шин близко за своей спиной. Большая легковая машина, затормозив, остановилась несколько впереди меня. Из окна кабины выглянуло чье-то смутно знакомое женское, приветливо улыбающееся лицо. Но странно — в морской форменной фуражке. Я сделал несколько шагов ближе и сразу же узнал — Лариса! Да, это была она — в морской черной шинели, элегантная и красивая, как всегда».
Далее Рождественский рассказывает, как через несколько дней пошел к Ларисе по ее приглашению, захватив с собой друзей-поэтов Михаила Кузмина и Осипа Мандельштама: «Лариса жила тогда в Адмиралтействе. Дежурный моряк повел по темным, гулким и строгим коридорам; перед дверью в личные апартаменты Ларисы робость и неловкость овладели нами, до того церемониально было доложено о нашем прибытии. Лариса ожидала нас в небольшой комнатке, сверху донизу затянутой экзотическими тканями. Во всех углах поблескивали бронзовые и медные Будды калмыцких кумирен и какие-то восточные майоликовые блюда. Белый войлок каспийской кочевой кибитки лежал на полу вместо ковра. На широкой и низкой тахте в изобилии валялись английские книги, соседствуя с толстенным древнегреческим словарем. На фоне сигнального корабельного флага висел наган и старый гардемаринский плащ. На низком восточном столике сверкали и искрились хрустальные грани бесчисленных флакончиков с духами и какие-то медные, натертые до блеска, сосуды и ящички, попавшие сюда, вероятно, из тех же калмыцких хурулов. (Это были скромные трофеи, доставшиеся от волжского похода. — Л.В.) Лариса одета была в подобие халата, прошитого тяжелыми золотыми нитями, и если бы не тугая каштановая коса (цвет волос все воспоминатели называют разный: черный, каштановый, золотистый, русый — поди пойми, какого же цвета были волосы у Ларисы Рейснер? — Л.В.), уложенная кольцом над ее чистым и строгим пробором, сама была похожа на какое-то буддийское священное изображение».
