Атаман всея гулевой Руси - Николай Алексеевич Полотнянко
– Царевича Алексея являть всему народу рано, – сказал Разин. – Людям достаточно знать, что он есть.
– Но ведь когда-то он должен выйти из своей захоронки, – задумчиво молвил Корень.
– Царевич явится на Москве, – важно сказал атаман. – Явится всему народу царем Алексеем Вторым…
– А где патриарх Никон? – спросил Васька Ус.
– Будет тебе и Никон! – вскричал Разин и ударил каблуками сапогов под ребра своего коня. – Гойда! Пора идти на московских стрельцов!
9
Федот с силой, невесть откуда взявшейся в столь тщедушном мужике, увлекал за собой Максима всё дальше в кусты, что тот едва успевал переставлять ноги. Ветки хлестали его по лицу, сучки цеплялись и рвали одежду, наконец, они выбежали на ту самую поляну, где стрельцы поймали гулящих людей. Федот остановился, и, отпустив рукав Максима, забежал за куст и вышел оттуда с небольшим кошелём.
– Учись, парень, пока меня ноги носят! – сказал он и потряс находкой, в которой забрякали деньги. – Едва стрельцы приладились в нас стрелять, как я успел выкинуть кошель и упасть на землю.
– Я сразу понял, как впервые тебя увидел, что ты борзой, – пробормотал Максим, утирая ладонью пот. – Попутал ты меня, Федот, по рукам и ногам. Что теперь будет?
– Жить будешь, разве мало? – весело ответил бродяга. – Сейчас схоронимся до сумерек, а потом пойдём по холодку, чтобы не упреть.
– Куда пойдём? – возмутился Максим. – Тебе добро, ты вечно в бегах, а меня Твёрдышев ждёт, люди государевы с первым же встречным стругом донесут в Синбирск, что я упустил вора. Как раз меня и возьмут на пытку.
– А что ты в Синбирск пойдёшь? – удивился Федот. – Твёрдышев таких, как ты, за рубль сотню найдёт.
– Много ты знаешь, – Максим резко обернулся. – Чуешь шум? Это за нами!
Беглецы бросились бежать в самую чащу тальниковых кустов и высокой, до пояса, травы, там упали на землю и затаились. Вокруг было тихо, лишь только легонько пошумливала листва да перекликались между собой щебетом птички. Максим смахнул со щеки муравья, приподнял голову и увидел, что недалеко от него над кустом мелькнула красная шапка стрельца. Он напрягся, изготовившись бежать прочь, но стрелец не пошёл в их сторону, постоял, зевнул и повернул обратно.
Максим перевёл дух и посмотрел в сторону Федота. Того не было видно.
– Федот, – шепотом позвал Максим.
– Чего тебе? – отозвался попутчик сдавленно тихим, точно из-под земли, голосом.
– Ничего. Говорю, кажись, пронесло.
– Вроде так, – уже ясно произнес Федот. – Повезло нам, брат, что стрелец этот городской дурак, мы ведь за собой в траве торную дорогу оставили, а он её не заметил.
Час шёл за часом, Максим за это время все бока отлежал, много успел чего передумать, всё больше о казачьем атамане Стеньке Разине, о котором он наслушался всякого в первую ночь на струге. «Что это за человек? – спрашивал себя Максим. – Да и человек ли он, если про него такое сказывают? Он ведь всё насквозь видит, сам царь водяной Гориныч ему ведом, соловецкие старцы ему грамоту шлют». Он шевельнул ногой, цела ли грамота, сразу её почувствовал за голенищем. «А ведь в Стеньке нет ничего христианского, людей православных в воду сажает, а сколько крови на нём?» – подумал он, ощутив близкую опасность: а не велит ли Стенька посадить твёрдышевского посыльщика в воду на поживу Горинычу? От этой мысли Максиму стало зябко и одиноко.
– Федот, скажи, а ты правду баял про Остров Счастья?
– Эвон чего вспомнил, – со смешком отозвался попутчик. – Есть такой остров, это правда. Только нам сегодня идти туда не по пути. Остров Счастья ближе, в верстах пяти отсель.
– Будет врать, – недовольно сказал Максим.
– Вот те крест, не вру! – Федот сел на траву. – Есть верные известия, что Разин стоит со своим войском в Царицыне. Так что вставай и поспешай за мной.
– Ну, стоит он там, – сказал Максим. – При чём же тут Остров Счастья?
– А при том, – Федот встал на ноги. – Под рукой Разина таким, как ты и я, – воля. А без неё счастья не бывает.
Максим поспешал за Федотом в сильном смущении: ему казацкая воля была неведома, и пугала неизвестность того, чем она окажется на самом деле. «Знать, Стенька всем сулит волю, – подумал он. – А посулённому только дурак рад».
На берег протоки-воложки они вышли, когда уже начали сгущаться сумерки. Она была неширока. Федот скинул с себя одежду и забрёл в воду, нащупывая, сколь здесь глубоко. Дойдя до середины протоки, он чуть проплыл и встал на ноги.
– Тебе, Максим, здесь будет по росту. Захвати со своей и мою одежонку.
Вечерняя вода была тёплой. Ступая по песчаному дну, Максим пересек протоку. Беглецы оделись и, скользя ногами по глинистой осыпи, поднялись на высокий коренной берег, где их сразу окатило порывом ветра. Максим посмотрел на Волгу и увидел на острове, который они только что покинули, много огней. Это прибыли струги Лопатина, стрельцы сошли с них на берег и разожгли костры.
– Не повезло стрельцам, что нас упустили, – сказал Федот. – Их сейчас уже, точно, бьют.
Максим вспомнил, как он переметнулся от стрельцов на сторону беглого, чтобы его спасти, а подставил под палки Корнея, и, отвернувшись, пошёл прочь от берега. Чувство стыда омрачило его, но не надолго, ему тоже приходилось терпеть палки, сдюжат и стрельцы.
Они шли вдоль берегового обрыва, настала ночь, звездная и безлунная, вокруг было тихо, нагретая за день солнцем земля источала тепло, насыщенное запахом молодой полыни.
Они прошли уже версты три, когда Федот вдруг остановился.
– Может, зря мы посреди ночи бежим, как очумелые? Пора бы и поспать, Стенька от нас никуда не денется.
Максим не возражал, бросил на землю свою суму, положил на нее голову и уставился немигающим взглядом в небо. На ум неожиданно пришло детское воспоминание, как однажды мать показала ему небольшую, но очень яркую звездочку и сказал, что это и есть его судьба-рожаница, которая всю его жизнь за ним будет приглядывать и оберегать от любых несчастий. Максим попытался найти свою звезду, но небо было так часто завешано светилами, что он скоро устал смотреть и, надвинув на глаза шапку, погрузился в сонное забытьё.
Проснулся он от визгливого вопля своего попутчика, открыл глаза, поднял голову и увидел вокруг четверых всадников
