Над Нейвой рекою идем эскадроном - Олег Анатольевич Немытов
– Своим заместителем назначил! – сказал Сиротин Цветкову, представляя Сухомлинова.
Корнилий понял, что это шанс.
– Разреши нам пообщаться! Мне ведь через неделю планировать штурм Алапаевска.
И, оставшись наедине с Сухомлиновым, попросил его сходить в разведку, а заодно и передать записку на дачу Орловской. Затем, согласовав с Казагранди, Корнилий сам отправился на рекогносцировку местности перед боем за Алапаевск. И с тех пор Орловская не находила себе места.
…Первый раз она вышла замуж в 1914 году двадцати трёх лет отроду, после окончания института благородных девиц, практически в канун войны. Не познавшая ни материнского счастья, ни толком мужниной ласки, уже через год она стала вдовой. И вот она смогла впустить в своё сердце другого мужчину. Теперь вся она обратилась в нетерпеливое, страстное ожидание его появления… И только когда стемнело, кто-то постучал в окно. Елена метнулась к двери. Дверь открылась – и она лицом к лицу столкнулась с уставшим промокшим человеком в военной форме…
В нём с трудом можно было узнать того обаятельного зеленоглазого офицера с благородной выправкой, которого она встретила в Чешском эшелоне. Оба разом воскликнули:
– Корнилий!
– Елена!
Оба бросились в объятия друг друга. Затем княгиня, оторвавшись от своего избранника, дотронулась ладонью до сырого рукава гимнастёрки, только в эту минуту осознав, что он продрог. Она повела его в дом, и вот уже вымокшая одежда сушилась у русской печки, а на столе грелся самовар. Они говорили – долго и жадно, словно их в любой момент могли оборвать. Сначала Елена рассказывала Цветкову о своих злоключениях, о неудаче с освобождением великих князей, о несостоявшемся восстании и, наконец, о своём аресте. Затем Корнилий рассказывал ей о своих ратных делах, о том, как его полк, продвигаясь к Алапаевску, брал деревню за деревней, село за селом. Как он, торопясь и рискуя, ждал с ней встречи. Оба боялись, что не успеют чего-то досказать, и не заметили, что тьма за окнами постепенно поблекла и просветлела. Наступало такое же хмурое, как и вечер, осеннее уральское утро…
Наконец, Корнилий встал, приблизился к ней, обнял её и, притянув к себе, повлёк её в горницу. Но она, легко освободившись от него, не строго, но с сожалением сказала:
– Дорогой, милый Корнилий! Я всё понимаю… что сейчас идёт война и нам не до церковных обрядов и соблюдения наших канонов. Я понимаю, что и вас, и меня могут завтра убить! Но я не хочу, чтоб наш ребёнок родился не в браке. Пусть вы погибнете, но ваш сын будет знать, что у него был законный родной отец, офицер-герой! Вы согласны со мной?
Что он мог ей ответить? Она была права… И капитан снова сел за стол.
– Хорошо, дорогая Елена! Обещайте мне тогда, что мы обвенчаемся с вами после взятия нами Алапаевска! – попросил Корнилий.
В это время за окном послышался далёкий свист. Елена задумчиво молчала. Молчал и офицер. Свист, видимо условный, повторился.
– Вам надо идти. Жаль, что… так недолго мы с вами виделись! – тихо сказала княгиня.
– Я никуда не уйду, не получив от вас ответа!
– Всё остаётся в силе, капитан! Занимайте Алапаевск! И мы будем вместе навсегда! Я вам обещаю! – твёрдо произнесла молодая женщина.
Раздался третий свист, и Цветков, накинув просушенную гимнастёрку, выскользнул за дверь и скрылся в таёжной чаще. И вовремя! Уже через несколько минут к охотничьему домику подъехала разведка красных. Они бесцеремонно вошли в дом, спросили, кого здесь прячут и нет ли офицеров. Всё обыскав, пристрелив лающего на них кобеля, уехали.
Во время их визита Елена Орловская, накинув на себя телогрейку, копалась вилами в навозе. На вопрос красного командира: «Кто такая?» Анисим Фёдорович назвал её своей дочерью, бежавшей от войны из города и пережидающей здесь лихолетье.
Глава 2
Белый Алапаевск. Цена победы
Роман Федорахин очнулся на следующий день после боя. Сильно ломило голову. Всё тело болело, особенно правая сторона. Пытаясь вспомнить, что с ним и где он, напрягая память и непроизвольно моргая глазами, он снова потерял сознание. К вечеру Роману стало лучше. Сознание снова вернулось к нему, но голова и тело продолжали болеть. Где-то за окном слышалась канонада – то приближающиеся, то удаляющиеся винтовочные залпы, стрёкот пулемётов… Было очевидно, что идёт бой.
Всё было почти так же, как после драки с Бучиниными. Жизнь словно описала круг… Роман медленно стал восстанавливать в памяти события предыдущих дней: вспомнил бой под Невьянским, назначение его взводным, разговор дяди с председателем Алапаевского ЧК. И наконец, своё участие в бою за Нижнюю Синячиху. Но боль при этом усилилась. Женщина-врач, обходившая с вечерним обходом раненых, что-то сказала сестре, и та сделала молодому красноармейцу инъекцию. И Роман, несмотря на боль, крепко уснул.
Проснувшись на следующее утро, он почувствовал себя лучше. По разговору с доктором Ксенией Михайловной Дубровиной он понял, что легко отделался. Неглубокая контузия, ушиб правой половины грудной клетки и правого плеча и сотрясение мозга. Но некоторое время ему придётся полежать в больнице. Днём его неожиданно посетил Серебряков. Тотчас же из палаты куда-то исчезли выздоравливающие: кого-то вызвали выносить покойника, кого-то – на помощь санитарам. На своей койке остался только один метавшийся в забытьи. Зайдя в палату, молодой комиссар прежде всего внимательно посмотрел на тяжелораненого. Убедившись, что тот без сознания, он весело поздоровался с Федорахиным, осведомился, как положено в этих случаях, о самочувствии, но быстро перешёл к делу.
– Ну дела! Тут такое действо развернулось! За город бои идут! А ты валяться, брат, вздумал… Ничего, врач сказала
