Алексей Павлов - Казак Дикун
— А нам теперь ничего иного и не осталось, как сушить свои мозги над решением не боевых, а черт его знает каких задач.
Он беседовал с командиром черноморцев у себя в ставке при реке Куре, оставшись здесь за главноначальствующего. По указу нового царя Павла I Валериан Зубов отрешался от начатых дел, экспедиционные войска отзывались из занимаемых ими местностей Дагестана и иранского Азербайджана. Оставались считанными и дни собственной отставки Цицианова. Оттого ветеран последней войны с Турцией, блистательный воин и кавалер при дворе Екатерины II не питал верноподданнического почтения к скоропалительным державным распоряжениям нового неуравновешенного монарха. Павел I легко перечеркнул материнский замысел по оказанию помощи прикаспийским народам в освобождении от тирании Ага — Мохаммед- хана, усилил курс на сближение с Австрией, Англией и даже с Турцией в борьбе с наполеоновской Францией во имя чужих интересов, направляя на запад лучшие сухопутные и морские силы и растрачивая на это огромные средства из государственной казны.
Цицианов стал втолковывать Чернышеву прозу дня:
— Ленкоранская десантная группа войск подчинена подполковнику и кавалеру Белецкому Михаилу Михайловичу. Как видите, он даже в чине ниже вас. Но ему оказано доверие свыше. Вам надлежит вместе с регулярными частями морем перебросить своих казаков в Баку, а оттуда следовать в пешем порядке к себе в Екатеринодар. Маршрут почти тот же, выпадает только пребывание в Астрахани.
— Я вас понял, — ответил Чернышев, изо всех сил крепясь от начинавшегося приступа лихорадки. — Только сам- то я пока не в должной форме.
— Вижу, — отозвался Цицианов, — нелегко вам. Тогда
сделаем так. Вас с больными казаками отправим чуть раньше, подлечитесь в Баку. Затем соединитесь со своим основным отрядом в Кизляре, который туда поведут по вашему поручению полковые старшины. Вас это устраивает?
— Вполне. Готов выполнять.
Не думал, не гадал в тот час князь Цицианов, в спокойной манере выдавая черноморцу маршрут на Баку — город, у ворот которого через девять лет он сам, возглавляя новую экспедицию, будет вероломно убит нукерами не нынешнего Сонгул — хана, а уже другого, коварного и изворотливого Гусейн — хана. И умная голова полководца, отрубленная изуверами, окаменело поплывет на белоснежном блюде в Тегеран ко дворцу шаха, как престижный подарок под улюлюканье и восторги темной озверелой толпы.
На Камышеване черноморский полковник Чернышев вел тщательный подсчет оставшихся в строю старшин и казаков, а также находящихся на излечении. Проверялось наличие одежды, обуви, продовольствия, оружия и снаряжения. Особенно придирчиво инспектировал он команду, с которой ему лично предстояло следовать до Баку. Картина вырисовывалась неутешительная, особенно по части обмундирования людей.
— Пообносились казаки, — откровенно высказал Чернышеву свое мнение поручик Игнат Кравец. — Ну, чисто босяки какие. Свитки порватые, сапоги прохудились и замены нет.
Для группы Чернышева кое‑как экипировку сообразили. Но в целом обеспечить полное вещевое довольствие для всех остальных казаков не получилось.
Как и с самим маршрутом. Менее года назад Валериан Зубов обещал покойному А. Головатому по окончании экспедиции направить казачьи полки в Черноморию через грузинские горные перевалы и долины, абазинские увалы так, чтобы выйти напротив Екатеринодара. Путь нелегкий, но короче. Теперь же он удлинялся во много раз.
Весь личный состав заново переформировывался. С Чернышевым убывало более ста человек. Для следования сухим путем от Баку до Кизляра из остатков обоих полков создавался общий отряд численностью 384 человека под командованием полкового есаула Федора Филоновича. По существу для видимости будто первый и второй полки сохранились, отряд разделили на две команды: одна — под
командованием есаула Семена Авксентьева — з числе 193 человек и вторая — в числе 191 человека — без указания старшего командира. Но, разумеется, при общем командовании Филоновича.
Чернышев, первым отправляясь с Камышевана, приказал есаулу:
— По прибытии в Кизляр явиться ко мне и рапортовать о готовности к дальнейшему следованию под моей общей командой.
Офицеры — походники расписали в своих памятных книжках основные пункты и время остановок на отдых, пополнение сухого пайка, гужевого транспорта. Проводив Чернышева, Филонович приказал хорунжему построить свой разномастно одетый отряд.
Прокашлявшись в кулак, Филонович приглушенным голосом стал объяснять цель построения:
— Нам подадут транспорты для погрузки. Вы их все знаете: «Орел», «Моздок», «Слава», «Сокол» и другие. Они сейчас находятся на рейде возле острова Сары. На них морским пугем пойдем в Баку, а оттуда — пешим строем до самой Черномории. На маршруте где попало воду не брать и не пить, соблюдать дисциплину. При нападении на суше разбойных шаек и иных неприятелей будем драться под своими знаменами до последней капли крови. Задача ясна?
— Ясна, — послышались нестройные, с тоскливыми нотками казачьи голоса.
А затем кто‑то более решительный и смелый ребром поставил острый вопрос:
— А как же с мирными азербайджанцами и армянами, кто приветил и полюбил нас? Опять они и их земли перейдут под власть ненасытных захватчиков — персиан?
Вопрос загнал боевого офицера в тупик. И, чтобы не забрести в дебри при объяснении ситуации, он ограничился обтекаемой банальностью:
— На все Божья воля.
В пересортированных и перетасованных сотнях недоставало многих и многих походников. Уменьшенная их численность позволяла черноморцам знать друг друга не только в лицо, но и по фамилиям и именам.
В апрельском строевом списке личного состава своей усеченной сотни перед отбытием в Баку Федор Дикун значился одиннадцатым. Впереди него шли Никифор Чечик,
Иван Кулик и другие, десятым выкликался Андрей Штепа, а после Дикуна, одиннадцатого, назывались Матвей Щербаков, Лукьян Панасенко, Петр Артеменко, Семен Бескровный, Павел Ткачев, Степан Кравец, Семен Дубовской, Захар Костерин, Омелько Скляр, Федор Гаркуша и ряд иных казаков Екатеринодарского округа. Большинство из них вдоволь отведало лиха в Сальянском гарнизоне. Павел Ткачев, например, тяжко и долго хворал, еле вырвался из цепких лап смерти. А Федор Цимбал, Прокоп Терновский и некоторые другие казаки отдали здесь Богу душу ни за понюх табака.
Во время обратного морского рейса сблизился Федор Дикун с молодым односумом из Незамаевского куреня Осипом Шмалько. Высокий и статный хлопец настолько пообносился, что вынужден был, в меру своего умения, наложить грубые заплаты на свитку, а сапоги стянуть проволокой.
Расположившись на палубе бота рядом с Дикуном, он с издевкой и насмешкой потешался сам над собой и воинским начальством:
— Работал в лесу на заготовке фашин и топлива, как ломовая лошадь. Благо силенка есть. Кругом чертово дер- жи — дерево, весь оборвался. Надеялся новую обмундировку из походного цейхгауза получить. А там — пусто, шаром покати. Интенданты на черный рынок одежку и обувь пустили.
— А не преувеличиваешь?
— Сам видел в селении Кизилагачке, как один наш тыловой старшина из‑под полы сапоги продавал.
В Баку казаки устроили привал за городом. Весна своей солнечной погодой и ближайшая перспектива возвратиться к своим селениям и привычным занятиям скрашивали их хмарное настроение. Вести из дома приходили разные: то воодушевляющие, то, напротив, удручающие. То чума поражала людей, а то прокатилась волна эпизоотии (чихирь) среди крупного рогатого скота. В результате в селениях Кисляковском, Незамаевском, Васюринском и других было потеряно большое поголовье животных. На кордонах с иными из закубанских племен устанавливался более или менее сносный лад, а с другими, как, например, с шапсугами, абазинцами и абадзехами, общего языка не находилось, они продолжали совершать свои дерзкие набеги, уводить в неволю людей и выкрадывать скот из загонов и с пастбищ.
Многие походники все еще заводили разговоры о прошлогодней бзиюхской битве вблизи Екатеринодара между черкесскими племенами. Богатая абадзехская и шап- сугская знать выступила против тысяч простых бжедухов и хатукайцев, стремясь обратить их в свое зависимое подчинение. В кровавой битве 29 июня полегло убитыми и ранеными до четырех тысяч шапсугских и абадзехских воинов, вовлеченных своими князьями в жестокую авантюру. Много потерь понесла и другая сторона. И одной из тяжелых утрат была гибель князя Батыр — Гирея Гаджиева, друга России, желавшего сближения с ней, заимствования ее достижений в грамоте, культуре. Совсем случайно и недолго видевший этого человека в его маленьком ауле Федор Дикун всегда отзывался о нем сердечно, с искренней теплотой. И сейчас о нем сказал так:
