Александр Антонов - Русская корлева. Анна Ярославна
Принц проснулся. У него разламывалась от боли голова, он сел, ухватился за нее и стал качаться из стороны в сторону. Потом кое-как поднялся, в предрассветной дымке увидел жбан с водой, ковш. Напившись, он подошел к окну и распахнул его. В покой хлынул холодный и свежий воздух. Принц вздохнул полной грудью, и ему стало легче. Он подумал: «Какая бесовщина приснилась. Того в яви не может быть». Но лицо девы показалось ему знакомым. Он попытался вспомнить, где ее видел. И всплыл в памяти образ княжны Анны, а за нею стояла рыжая, со жгучими зелеными глазами фаворитка княжны. И Эдвард горестно вздохнул:
— Господи, она же не будет вещать пустое.
Принц осмотрел себя. Одеваться ему не было нужды, он спал в том, в чем приехал в Туров. Покачав головой с досады, что вечером дал себе волю выпить чрез меру крепкого меду, Эдвард вышел из покоя. На площади он увидел князя Владимира. Перед ним стоял молодой воин, держа на поводу коня, и о чем-то говорил. Слушая его, князь кивал головой, а заметив принца, поманил его к себе и отпустил воина.
— Хорошо что рано встал. Собирайся в путь, — сказал князь. — Я дам тебе воинов, и они проводят тебя в Новгород.
— Князь Владимир, я не могу туда ехать, пока не выполню волю старшего брата.
— Не тщись, принц, тебе ее не выполнить. — Владимир положил на плечо Эдварду руку и повел его в сторону от воинов. — Все, что ты был намерен поведать великому князю, по моей воле сказано ему моим гонцом, сыном Ивана Немира. Было ему передано все дословно: Франция — нищая держава, французы — тати и разбойники, король Генрих — жестокий драчун и беден, как церковная мышь. Ну да ты и сам знаешь, о чем твой братец велел сказать Ярославу Мудрому.
— И что же, великий князь не поверил всему этому? — спросил Эдвард.
— Многому поверил, потому как подобную правду знал от французского землепроходца Пьера Бержерона. Многое же мой батюшка назвал оговором, разрешаю тебе о том спросить у гонца. И ко всему батюшка добавил, что сие недостойно благородного человека, каким себя чтит твой брат принц Эдвин.
— Не было оговора, князь Владимир, — с неким вызовом произнес Эдвард.
— Не будем спорить, принц, не желай себе худа, — строго проговорил Владимир. — Бог наделил моего батюшку мудростью и прозорливостью, и подозревать его в нечестье я никому не дам. К тому же он великодушен, сказал, что, ежели Эдвин хочет взять в жены россиянку, пусть едет к его сыну Изяславу. Это и мой брат. Да быть ему великим князем — так на роду написано.
— И все же, княже Владимир, прости меня за горячность, но я бы хотел увидеть твоего батюшку. Проводи меня в Киев.
— Сие невозможно. Батюшки в Киеве нет, а где он, то никому не должно знать. Да и болестями он мучается. И то сказать, он уже в маститой старости.
Князь замолчал. Принцу тоже нечего было ответить. Наконец он собрался с духом и тихо молвил:
— Спасибо тебе, князь Владимир, за доброту, за то, что пригрел нас и заботился. Мой брат уже на пути в Англию. Я же, как ты советуешь, еду в Новгород. А там куда судьба поведет. Милену бы только добыть.
— Однако, принц, откуда тебе ведомо, что Эдвин на пути в Англию?
Эдвард посмотрел на Владимира. Темно-карие глаза его лучились, на лице мелькнула улыбка:
— Ночью мне приснился вещий сон. Явилась предо мной зеленоглазая Настена и поведала, что брат мой покинул Новгород. Да я бы не поверил. А теперь верю. Потому что она сказала мне то же самое, что и ты. Все один к одному.
Владимир похлопал Эдварда по плечу, весело промолвил:
— То-то, знай наших! Ладно, принц, желаю тебе в Новгороде удачи. И не забывай Русь. Идем за конем, за винами, и я провожу тебя в путь. А то не дай Бог навалятся поляки.
Спустя каких-то полчаса принц Эдвард и с ним десять воинов покинули Туров. На душе у принца было отрадно. Он радовался, что его «вояж» завершился так благополучно. Это был честный человек. И в сердце своем он увозил благодарность к великой державе, пригревшей его в тяжкие годы изгнания.
Глава девятая. В Париже
Всякий раз возвращение Пьера Бержерона в Париж вызывало среди горожан жажду увидеть его и послушать. Он так красочно рассказывал о разных диковинных странах и городах, о народах, населяющих их, что все, что слышали от него парижане, было похоже на сказку. Так случилось и на сей раз после его возвращения из великой восточной державы, кою французы называли Россией. На набережной Сены, близ острова Ситэ, его встречали сотни горожан и просили рассказать, где он побывал недавно. Бержерон спешил к королю, но не мог отказать парижанам, хотя и был в этом случае краток:
— Я посетил далекую страну Гардкардию, раскинувшуюся далеко на востоке, где солнце поднимается на много часов раньше, чем у нас, и опускается тогда, когда здесь уже ночь. Так велика эта земля белокурых славян и златокудрых славянок. А теперь, парижане, простите меня, я расскажу вам обо всем позже. Мне же пора бежать к королю! — пробираясь сквозь толпу к мосту, ведущему на остров Ситэ, кричал Бержерон.
Толпа не хотела отпускать путешественника, его задерживали за руки, но он умолял людей освободить его и наконец вбежал на мост под защиту королевских гвардейцев.
Король Генрих принял Бержерона немедленно, лишь только тот появился во дворце. Он послал за ним камергера Матье де Оксуа и наказал ему:
— Веди Бержерона ко мне и никаких разговоров ни с кем не позволяй. Я жду его с нетерпением.
Сегодня, как никогда ранее, король испытывал волнение. Почти высокий, статный тридцатитрехлетний парижанин нетерпеливо расхаживал по приемному залу и не спускал карих глаз с дверей. Бержерон не ошибался, когда описывал Ярославу лицо этого мужественного воина: шрамы его не уродовали. Правда, Бержерон не говорил Ярославу, что в лице Генриха таилась доброта и оно часто озарялось приветливой улыбкой. Все выдавало, что король в расцвете лет и сил. И аккуратные бороду и усы еще не тронул иней седин.
Бержерон низко поклонился королю. Генрих позвал его к столу, накрытому для трапезы, сам тоже сел к нему в кресло:
— Говори, месье Бержерон, чем порадуешь короля? Что увидел в далекой России?
Бержерон оглянулся. Король заметил:
— Мы одни.
— Государь, моя миссия увенчалась успехом, — повел речь Бержерон.
— Какая из дочерей готова принять мое предложение?
— Средняя, княжна Анна, потому как старшая, Елизавета, помолвлена и любит норвежского принца Гаральда.
— Достойна ли принцесса Анна быть королевой? Умна ли?
Глаза Бержерона засверкали восторженным огнем. Похоже, он сам был влюблен в россиянку. Выпив из кубка чудесного виноградного вина шеверни из-под Орлеана, он страстно заговорил:
— Она прекрасна! Если бы я имел честь быть рыцарем, то сочинял бы и посвящал ей стихи. Она божественна, сир, и, простите, породиста, как арабская кобылица. О, эта северная красавица покорит ваше сердце.
— Северная? Тогда она холодна, — насторожился Генрих, забыв о том, что спрашивал о ее уме.
— О нет, в ней течет кровь бабки, великой княгини Рогнеды, в которой всегда бушевало пламя.
— И все-таки умна ли она? — вспомнил Генрих о главном. — Мне достаточно было одной дуры.
— О сир, я боюсь сказать правду и огорчить вас. Как можно даже думать такое о княжне Анне!
— Не огорчишь. Говори же!
— Умом она вся в батюшку Ярослава Мудрого. Знает греческую, латинскую и французскую речь. Ей знакома история Византии. Я сам беседовал с ней на греческом языке об императорах Константине Великом и Константине Багрянородном, который писал историю Руси.
— Вот как! — удивился Генрих. — Но не опасна ли она? Ведомо, что умные женщины склонны к коварству.
— Знаю определенно: она коварству не подвержена. Истинный крест! — И Бержерон размашисто перекрестился.
— А как в государстве? Часто ли великий князь воюет со своими вассалами? Говорят, что россы задиристый народ.
— В том великом государстве вот уже двадцать лет нет междоусобиц. И вассалов там нынче нет, как у нас, а есть единая держава.
— О мой Бог, где это видано, чтобы за двадцать лет никто ни с кем не поссорился! — воскликнул Генрих.
— Тому причина — крепость великокняжеской власти и мудрость Ярослава. — Отвечая на вопросы короля, рассказывая, Бержерон не забывал о пище, о шеверни, потому как последние дни пути не давал себе времени на отдых, на трапезы, питался в седле, как воин. — К тому же в России любят Ярослава. А посадники и воеводы от Новгорода Великого до Тмутаракани чтят своего князя. Ну а всякие там дикие племена берендеев, печенегов или государи Польши, Венгрии боятся великого князя и его войска. Его воины сильны и стремительны, и никто не осмеливается вторгаться в пределы державы Ярослава.
Загадочная Россия все больше привлекала короля бедной и маленькой Франции. Породнение с Россией, как считал Генрих, сулило ему многие блага, укрепляло его власть и военную мощь. Король верил, что миролюбивый великий князь не откажет ему в помощи, если королевский домен окажется под угрозой уничтожения. Да, Россия далеко, но Ярослав пошлет своих воинов, и они рано или поздно придут на берега Сены. И Генрих спросил:
