Ветер знает мое имя - Исабель Альенде
– Здесь не мотель. Мне не нравится, что они обосновались в гостиной и пожирают все, что есть в холодильнике.
– Какой ты буржуй, Мистер Богарт! Если не хочешь, чтоб они спали внизу, давай откроем одну из верхних комнат? – предложила жена.
Так началось нашествие гостей Надин. Не все происходили с Телеграф-авеню – иные прибывали даже из Сан-Франциско. Они менялись, одни задерживались надолго, другие нет, но их никогда не бывало меньше десятка, не считая детей. То была коммуна с переменным контингентом, без какого-либо устава, состоящая из богемы, артистов-неудачников, начинающих рок-звезд и попросту бродяг, в большинстве своем молодых и неимущих. Поскольку никто не вносил свою лепту в расходы по дому, а Надин нечасто удавалось продать ковер, всю эту братию тащил на себе Самуил.
Так продолжалось несколько месяцев. Очень скоро Самуил и Надин начали скандалить так яростно, что он предпочел как можно реже бывать дома. Его раздражало все: бесконечное мелькание незнакомых лиц, грязь и беспорядок, запах ладана и марихуаны, бубны и гитары, статуя Ганеши. В день, когда хозяин увидел, как в гостиной постояльцы занимаются любовью втроем, его терпение лопнуло.
– Только подумай, какой пример они подают Камиль! Ты должна сейчас же выгнать всех этих распутников из дома! – взорвался Самуил.
– Я не могу, Мистер Богарт. Им некуда податься! По крайней мере, нужно дать им хоть какое-то время.
– Я уже завтра не желаю никого тут видеть, в противном случае мне придется выдворять их с помощью полиции!
– Это мой дом. Я его купила. Или ты уже забыл?
– Ну тогда уйду я.
– Поступай как хочешь. Наш брак давно уже нас не связывает: мы живем как кошка с собакой и ни один не доволен.
– Что ты имеешь в виду?
– Уходи и не возвращайся.
Самуил перебрался в пансион и стал ждать, когда страсти поулягутся: к Надин обязательно вернется здравый рассудок. Через две недели он получил уведомление, что Надин Леблан начала бракоразводный процесс – такая возможность даже не приходила ему в голову. Самуил отбросил гордость и пошел в «зачарованный дом», чтобы обсудить какое-нибудь приемлемое решение. Дом был заперт. На телефонном столике лежала записка от Надин: «Я уехала в Боливию вместе с Камиль. Дом можешь забирать себе».
* * *
Самуил всегда мечтал иметь такие же отношения, какие связывали Люка и Лидию Эванс, его духовных родителей. То была необычайная пара. Они познакомились совсем молодыми в квакерской общине Лондона и на протяжении долгих лет служили ближнему, особенно детям, пострадавшим от войны. Пока Лидия была в силах, они отправлялись туда, где вспыхивал вооруженный конфликт, и без лишнего шума творили добро, поддерживаемые верой и любовью. Они ходили всюду, держась за руки, Самуил никогда не видел их порознь. Когда болезнь Лидии обострилась, Люк преданно ухаживал за ней, в последние годы только он ее мыл, одевал, кормил, вывозил на прогулку в кресле-каталке. Оба умерли пару лет назад – ее доконал Паркинсон, а он покончил с собой на следующий день после похорон жены. Самуилу хотелось бы разделить с Надин любовь такой высокой пробы, но ни один из двоих не обладал необходимым для этого талантом.
Примеру Эвансов было невозможно подражать. Внезапное исчезновение Надин и последовавший затем развод разрушили мечту о совершенной любви и усугубили одиночество, какое всегда окружало Самуила. Он пробовал встречаться с другими женщинами, но, стоило завязать разговор, через несколько минут он уже начинал говорить о Надин. В университете хватало возможностей, хотя одной из негласных норм было не вступать в отношения со студентками. Позже эта норма превратится в закон. Зачастую девушки сами предлагали себя преподавателям без всякого стыда: кто ради поблажек, кто – чтобы испытать свои чары и лишь немногие – поддавшись искреннему чувству. Самуил все это знал, испытал на себе, но ни разу не попался, опасаясь скорее не скандала, а того, что его поднимут на смех. Он видел, как некоторые коллеги идут на поводу у собственного тщеславия, уверенные, что достойны любви девушек вдвое моложе себя. Из осторожности он принимал студенток, настежь распахнув двери своего кабинета, и не допускал фамильярности: это укрепило его репутацию отстраненного сухаря, истинного британца. Без Надин общественная жизнь Самуила почти свелась к нулю, ведь это Надин заводила друзей, а он, обладая приятной наружностью, безупречными манерами, элегантным видом и способностью слушать, выступал всего-навсего ее спутником.
У Самуила случилось несколько приключений чисто сексуального характера, которые не доставляли удовольствия и длились слишком долго, поскольку он не знал, как прервать связь, не обидев партнершу. У него развился комплекс: он стал считать себя весьма посредственным любовником – счастье, которое Самуил разделял с Надин, дарила только она.
Позже он получил первую весточку от Надин: та сообщала, что они уже не в Боливии, перебрались в Гватемалу, где сохранилась превосходная традиция ткацкого ремесла. Она вложила в конверт несколько фотографий Камиль – загорелой, худой, босоногой, растрепанной и счастливой. В школу ей ходить не обязательно, она многому учится у природы и у туземцев с озера Атитлан, сообщала Надин. На одной фотографии Камиль окружали женщины в народных костюмах, а на другой ее держал за руку мужчина в шортах. На обратной стороне – имя: Орландо, аргентинский антрополог.
Самуил взял отпуск за свой счет в университете и в Симфоническом оркестре, собрал чемодан, запер «зачарованный дом», попрощался с неприкаянными душами и отправился в Гватемалу.
Анита
Ногалес, февраль 2020 года
Ты так и не смогла увидеть твою ангелинку-хранительницу, потому что всегда спишь, когда она прилетает. Меня будит звук полета, это как будто протирают стекло. Мою ангелиночку я вижу каждую ночь, мы крепко дружим.
Я говорила тебе, что она белая, как облако? Я много помню об облаках, они плывут по небу и меняют форму, иногда похожи на какого-то зверя, или на поезд, или на сладкую вату, такую в цирке продают. Думаю, ты цирка не помнишь, Клаудия, ты была слишком маленькая, когда мы туда ходили. Это еще до аварии было. Клоуны бросались тортами и стреляли из водяных пистолетов, акробаты на трапеции летали, как птицы, а шесть собачек танцевали на задних лапках. Мама сказала, что самые лучшие цирки – здесь, на севере. Однажды она поведет нас в самый большой цирк, там даже слоны есть. Может быть, когда мы туда пойдем, я смогу немного лучше видеть. Ангелинки тоже меняют форму, как облака, иногда они похожи на крохотных женщин, иногда на цыплят или паруса, но я их все равно узнаю
