Табал - Андрей Евгеньевич Корбут
Первый министр вздрогнул всем телом, услышав свое имя, побледнел, чувствуя, как трясутся его колени, сделал шаг вперед.
— Я твой верный раб, мой повелитель.
Заметив этот страх, Син-аххе-риб скривился.
— Хочу представить тебе твоего нового министра. Его зовут Таб-цили-Мардук. Покажись, мой юный друг.
К трону подошел молодой невысокий мужчина в длинной расшитой золотом епанче, достойной самого царя, в сапогах из красной кожи. Рыхлый, полный, с умными прищуренными глазами и приплюснутым носом.
— Раббилум Набу будет ведать государственными рабами, как прежде Мар-Априм, а также всем, что касается обустройства, безопасности и налаживания торговли с нашими соседями и внутри Ассирии. Береги его, Мардук! Я не хочу, чтобы он кончил так же, как его предшественник, — Син-аххе-риб, довольный своей шуткой, громко расхохотался и, обернувшись к Вардии, сказал что-то еще, очень тихо, предназначавшееся ей одной. В ответ послышался женский смех. После этого, вновь став серьезным, царь повернулся к Таб-цили-Мардуку:
— С чего ты собираешься начать?
— С прокладки дороги из Ниневии в Анат. Это втрое сократит путь караванов, которые сейчас идут в обход по Тигру, а затем по Евфрату.
— Хорошо, что еще?
— Набу-дини-эпиша, наместник Ниневии, сообщил мне об острой нехватке некоторых строительных материалов для твоего дворца, мой повелитель. Найду купцов, что отправятся в Сирию за кедром и в Элам за лазуритом и обсидианом.
— Хорошо. Значит, понадобится золото. И в этом тебе поможет Эгиби, наш дорогой друг из Вавилонии, — царь показал на стоявшего по правую руку от него молодого тщедушного еврея, похожего на лемура. Не желая кого-то обидеть, он оделся весьма скромно, и лишь дорогие перстни на пальцах свидетельствовали о его богатстве.
— Я хочу, чтобы на всех дорогах моей страны, — продолжал Син-аххе-риб, — от привала к привалу, стояли стражники, путники могли отдохнуть, поесть, напиться воды сами, напоить лошадей и верблюдов. Там, где нет возможности найти воду, ее должны доставлять каждый день специально отряженные для этого люди. Брать плату за это воспрещается. Дорога между Ниневией и Анатом — очень нужна. Но этого мало. Дорог надо намного больше. О том, где их прокладывать, поговори не только с купцами, но также с Ашариду. — Царь указал на старого жреца. — У него много карт, о которых ты и не слышал. Он знает, где искать воду и где лучше сократить путь… А сейчас — хочу, чтобы мои наместники и сановники поделились с тобой тем, что их заботит…
Желающих высказаться оказалось немало. Кого-то беспокоил избыток кунжута, кому-то не хватало овощей, храмы хотели торговать шерстью и пухом, мясом и брынзой. Настойчивее других были те, кто представлял Вавилонию: они просили разрешения на продажу конской упряжи, мехов для хранения жидкостей и бурдюков, надувавшихся воздухом, для переправы войск через реки…
Син-аххе-риб, вслушавшийся в этот гвалт, поманил к себе Арад-бел-ита, посадил его рядом и тихо сказал:
— Как ты считаешь, не будет ли ошибкой предлагать врагам то, что входит в состав амуниции наших воинов?
— Нисколько. Мы продаем им даже наше оружие, но от этого они не стали сильнее, — ответил царевич и подумал: «Кажется, отец пытается извиниться за смерть Табшар-Ашшура. Это хороший знак».
Затем вавилоняне заговорили о том, какие выгоды принесет им торговля маслом, вином, хлебом, мукой, крупами, притираниями и благовониями…
— Как я устал от них, — шептался с сыном отец. — Как они скучны, эти вавилоняне. Дай им волю — они бы продали всю Ассирию. Но сейчас с ними приходится считаться. И ты знаешь это не хуже меня…
— Да, отец, знаю. У них скопилось слишком много золота.
— Присмотри за этим Эгиби. Он мне нужен. Но я не доверяю ему.
— Присмотрю…
— Мар-Априма найди. Он вор. А вор должен понести наказание, такое же, как его товарищ.
— Найду…
— Хорошо. Я доволен, что ты воспринимаешь это спокойно. Пока наши торговцы перекрикивают друг друга точно на рынке, расскажи мне о том, каково наше положение на севере.
— Мне пришло донесение из Урарту. Царь Аргишти выступил против скифов. У озера Урмия потерпел поражение, был ранен и сейчас умирает в своей столице. На престол взойдет его сын Руса. Я отправил в Урарту, поближе к скифам, своего лучшего лазутчика, чтобы выяснить, против кого они собираются дружить. И они ищут союза с киммерийцами.
— И что станет основой этого союза?
— Первоначально скифский царь хотел выдать свою дочь за Лигдамиду. Но царевич попал в опалу, и, чтобы не расстроить будущих союзников, Ишпакай решил жениться сам.
— Разве он не стар?
— Нисколько, отец. Вы с ним почти ровесники…
— Как ты считаешь, может, мне тоже взять молодую жену? — усмехнулся Син-аххе-риб, покосившись на сидевшую рядом Вардию, занятую разговором с Эгиби. Как бы там ни было, а царь не хотел, чтобы Закуту услышала эти слова.
Арад-бел-ит все понял и утвердительно кивнул. Затем немного подумал и прошептал:
— Отец, я не прогневаю тебя, если признаюсь в том, что однажды не исполнил твоей воли.
— О чем ты говоришь? — нахмурился царь.
— Помнишь ли ты Тиль-Гаримму? Дочь царя Гурди? Ее должны были замуровать в стену…
— Да, — неожиданно для себя взволнованно произнес Син-аххе-риб.
Только в мыслях он мог признаться себе, в чем причина: «Сердце того и гляди выскочит из груди! Да что с тобой?! Ты ведь уже старик!.. Глупости! Я еще молод, я еще могу любить».
— Так она жива? — вырвалось у него.
— Да, отец. Жива, и ждет встречи с тобой.
12
Царю Бальтазар доложил, что Табшар-Ашшур признался в своих преступлениях.
Арад-бел-иту — что раббилум умер, не сказав ничего лишнего.
Ашшур-дур-пании — что сообщение от Набу-аххе-буллита подтвердилось, заговор против некоторых наместников, сторонников Ашшур-аха-иддина, действительно существует и во главе его стоит Набу-шур-уцур.
— К Ша-Ашшур-дуббу, наместнику Тушхана, Набу-шур-уцур собирался подобраться через постельничего Дилшэда, — рассказал Бальтазар кравчему. — К Зазаи, наместнику Арпада, — через его жену Мару и колдунью по имени Кара. К Надин-ахе, наместнику Аррапхи, — через его нового ловчего Короушу.
* * *
За четыре месяца до начала восстания.
Ассирия. Провинция Тушхан
Дилшэд, постельничий Ша-Ашшур-дуббу, наместника Тушхана, — дородный тридцатипятилетний мужчина с заметной проседью в черных волосах и бороде, — высокомерно посмотрел на стражника, посмевшего его потревожить:
— Кто
