Горничная Карнеги - Мари Бенедикт
Убедившись, что никто меня не заметил, я вышла на Рейнольдс-стрит и направилась в сторону торгового квартала в центре Хоумвуда. Мое присутствие на главной улице можно было бы объяснить тем, что я выполняла поручение хозяйки, но если я отклонюсь от обычного маршрута, то никакие оправдания уже не спасут. Я огляделась по сторонам, удостоверилась, что на улице нет никого, кто мог бы знать меня в лицо, и свернула на дорожку, ведущую в Хоумвудский парк, отчасти — окультуренный сад с клумбами и скульптурами, отчасти — поля и луга.
Сразу за парковыми воротами начинались тенистые заросли деревьев. Вишни и яблони соседствовали с кленами, липами и вязами. Вдоль центральной аллеи тянулись клумбы с цветами почти всех существующих в природе оттенков. За аккуратно подстриженной парковой лужайкой виднелся вполне дикий луг, на котором паслись коровы и козы. Это зрелище напомнило мне о родном Голуэе. Увижу ли я его снова? Вернусь ли домой? Что ждет меня по возвращении, особенно если лорд Мартин окончательно отберет у нас землю? И что ждет меня здесь, в Америке, если я продолжу служить у Карнеги? Как тогда сложится моя жизнь? Я чувствовала себя совершенно подавленной и растерянной.
Чуть в стороне от аллеи я приметила уединенную скамейку. Вновь оглядевшись и убедившись, что поблизости никого нет и никто не увидит меня в минуты возмутительного безделья, я подошла к ней и села. Луч солнца пробился сквозь пелену облаков. Я закрыла глаза и погрузилась в вихрь собственных мыслей, перебирая в уме все вопросы, которые мне предстояло обдумать.
Вдалеке раздались чьи-то шаги, но я не обратила на них внимания, пока они не приблизились почти вплотную. Когда я уже собралась уходить, на скамейку рядом со мной сел мужчина. Старший мистер Карнеги. Я расправила плечи, приготовившись встать, но он жестом остановил меня.
— Вижу, вы обнаружили мое любимое укрытие, мисс Келли, — приветливо произнес он, как будто сегодняшней сцены в библиотеке и не было вовсе.
— П-п-рошу прощения, сэр, если я вторглась в ваши в-в-владения, — проговорила я, заикаясь. Я окончательно растерялась и не знала, что делать: измышлять оправдания или сразу бросаться на меч. Мистер Карнеги снова застал меня в таком месте, где мне быть не положено, и я не могла каждый раз уповать на его снисходительность. Тем более теперь, когда я узнала, на что он способен ради достижения собственных целей.
— Я никому ничего не скажу, если вы тоже не скажете, мисс Келли.
— Я не совсем понимаю, о чем вы сейчас говорите, сэр.
— Простите за дерзость, но я отвечу прямо: мне кажется, мы оба прячемся от одного и того же человека. От моей матери.
Я села еще прямее, сразу насторожившись. Неужели миссис Карнеги увидела, как я выхожу со двора, и отправила следом за мной старшего сына, чтобы испытать меня? Да, я весьма опрометчиво пренебрегла своими обязанностями, сбежав на прогулку в то время, как должна была заняться делами, но все же я не настолько глупа, чтобы попасться в ловушку и злословить в адрес хозяйки. Если это и правда ловушка.
— Мне доставляет удовольствие служить вашей матери, сэр. Я благодарна судьбе за свое положение при такой хозяйке и не хотела бы, чтобы она думала, будто я от нее прячусь.
Мистер Карнеги нахмурился, словно его обидел мой ответ.
— Я полагал, мы с вами пришли к соглашению, мисс Келли: в этом мире, где искренность не в чести, мы все-таки будем друг с другом честны.
Мы будем честны? Поразительное замечание в свете тех ухищрений, о которых я только что узнала. Да, я действительно ощущала некое родство душ с мистером Карнеги, особенно в наших с ним редких беседах за пределами «Ясного луга», но он явно не из тех, кого называют глашатаями истины. К тому же и я рассказала ему о себе далеко не всю правду: скрыла свою настоящую личность и полностью перекроила себя, превратившись совсем не в ту Клару Келли, которой была от рождения. Вся моя честность проявлялась в откровенных высказываниях по тому или иному вопросу, никак не касавшемуся моей истинной биографии. И в любом случае сейчас было не лучшее время для искреннего разговора. Иначе мне пришлось бы признаться, что я убежала не только от своей хозяйки, но и от самого мистера Карнеги, который, как оказалось, не гнушался бесчестных действий, когда речь шла об успехе его деловых начинаний. Меня поразило и неприятно задело, что человек, вызывавший у меня такую симпатию, способен обманывать мать, младшего брата и близких друзей.
Я молчала, опасаясь сказать что-то не то.
— Мне очень досадно, что вы стали свидетельницей моей ссоры с братом, — сказал мистер Карнеги. — И увидели мою мать и меня самого, скажем так, не с лучшей стороны. Возможно, знай вы больше об истории нашей семьи, вы не стали бы судить нас так строго. Особенно это касается мамы.
— Я вовсе не осуждаю вашу семью, сэр, — поспешно проговорила я, хотя после сегодняшнего происшествия мое мнение о мистере Карнеги действительно переменилось не в лучшую сторону.
— И все же я представляю, как горько вам было присутствовать при такой отвратительной сцене. Вы позволите мне объясниться?
Я кивнула.
— Конечно, сэр. Но вы не обязаны ничего объяснять.
— Мы уехали из Данфермлина в тысяча восемьсот сорок восьмом году. Мне было двенадцать, Тому — пять. Он был прелестным ребенком. Светлый блондин с блестящими черными глазами. Мы уезжали без гроша в кармане. Наш отец, ткач, ткал парчовые ткани на ручном станке и считался лучшим из мастеров-кустарей во всем городе, но, когда в Данфермлине открылась ткацкая фабрика, он лишился заказов и не сумел приспособиться к новым условиям. А может, и не захотел приспосабливаться. Потому что любая новая должность на фабрике была бы ниже его прежнего положения. Его заработки сильно уменьшились, и мать практически в одиночку поддерживала семью. Она открыла маленький магазинчик, где продавала домашнюю выпечку, а по вечерам занималась починкой обуви, пока отец целыми днями сидел в своей мастерской, уставившись на пустой станок. Мать выбивалась из сил, чтобы мы, ее сыновья, всегда были накормлены и хорошо одеты. Но денег не хватало. Моя тетя уже тогда обосновалась
