Белая ворона - Владимир Лазарис
Репатрианта освистали. Усышкин еле успокоил зал.
Двое следующих выступавших хвалили автора, а главное — его очень просионистскую пьесу.
Потом на сцену поднялся Сильман, и в воздухе запахло скандалом.
— Господа, я не понимаю, — начал он, — что здесь происходит. Разве это обсуждение пьесы? Это же какой-то сионистский митинг. Если же говорить по существу, то господин Домет — просто графоман.
В зале возмущенно зашумели, и Усышкин призвал к порядку.
— Вам не нравятся мои слова? — ядовито спросил Сильман. — А мне не нравится пьеса господина Домета. Она очень посредственная, а он просто спекулирует на…
В зале поднялся невероятный шум.
— Да, — крикнул Сильман так, что перекрыл шум, — спекулирует на еврейской теме, и небескорыстно!
Опять поднялся шум, и Сильман закричал:
— Не орите, вы мне все равно рот не закроете! Я считаю…
— А я считаю, — перебил его Усышкин, — что вы глубоко заблуждаетесь. Как раз еврейская, сионистская тема здесь важнее всего остального. Господин Домет написал о том, о чем вы и ваш журнал еще даже не задумались. Он прославил еврейского героя, которого мы все хорошо помним, и показал, что мы готовы умереть за нашу землю.
— Но позвольте, — ощетинился Сильман, — при чем тут сионизм, когда мы обсуждаем пьесу. Пьесы делятся не на просионистские и антисионистские, а на хорошие и плохие. «Трумпельдор» — плохая пьеса.
Домет, которому Амеири переводил все выступления, вцепился в ручки кресла.
— А мы спросим публику, хорошая эта пьеса или плохая, — предложил Усышкин. — Как вы считаете? — обратился он к залу.
— Хорошая! — громко закричал кто-то, и весь зал начал скандировать: хо-ро-ша-я!
— Ну и что вы этим хотели доказать? — возмутился Сильман. — Что тут больше сионистов, чем знатоков литературы?
— Господин Сильман, — негромко произнес, не вставая с места, профессор Кпаузнер, — вы, я полагаю, не исключите меня из списка людей, сведущих в литературе?
— Ну, что вы, профессор, — смутился Сильман, — как вы могли…
— Это — хорошая пьеса, — перебил его Клаузнер. — Но я согласен с господином Усышкиным: помимо того, что пьеса хорошая, еще и тема очень важна.
Опозоренный, Сильман сошел со сцены, а зал с удвоенной силой стал скандировать: «Ав-то-ра!»
Домет встал, приложил руку к сердцу и поклонился сначала залу, потом — Клаузнеру и под конец — Усышкину.
Только когда публика начала расходиться, Усышкин заметил в зале специального корреспондента «Франкфуртер цайтунг» в Палестине Леопольда Вайса, которому он не симпатизировал.
15
Леопольд Вайс вызывал неприязнь у всего сионистского руководства. Трудно было понять, что он за птица: еврей из почтенного раввинского рода, получивший прекрасное европейское образование, публикует в своей газете статьи против сионизма и, что уж совсем непонятно, якшается с арабами. Зачем ему это нужно? А что он позволяет себе писать о сионистах в Палестине, уму непостижимо! «Сионисты считают арабов примитивным сбродом, смотрят на них с презрением, которое мало чем отличается от презрения европейских колонистов к неграм центральной Африки. У сионистов нет ни малейшего представления о том, чем живут арабы».
Впервые встретившись с Усышкиным, Вайс сказал ему:
— У меня сложилось впечатление, что сионисты не придают серьезного значения ни арабскому большинству, ни арабскому сопротивлению сионистским планам. А ведь вы имеете дело с арабским народным движением.
— Никакого арабского движения тут нет, — поморщился Усышкин. — Вы называете движением кучку арабских хулиганов. От их сопротивления сионистским планам заселить Эрец-Исраэль через несколько месяцев, в крайнем случае через несколько лет, останутся рожки да ножки.
Подобная беседа произошла у Вайса и с Хаимом Вейцманом, когда они встретились в доме их общих знакомых в Иерусалиме. От самого Вейцмана исходила энергия, а от его осанки, неторопливой речи и округлых жестов — величественный покой. Его пронизывающий взгляд поначалу заставлял Вайса держаться настороже, но в ходе застольной беседы он понял, что знаменитый вождь сионистского движения не обращает внимания на безвестного корреспондента «Франкфуртер цайтунг».
— Запад, — сказал Вейцман, попивая чай с молоком, как истые англичане, — не хочет взять на себя моральную ответственность за все, что происходит в Палестине. Но мой друг лорд Бальфур сделал первый шаг в нужном направлении. К сожалению, одной его декларации мало. Сионистскому движению нужна и практическая поддержка, вот тогда и…
— А как же с арабами? — бесцеремонно перебил Вайс.
Все удивленно посмотрели на дурно воспитанного журналиста, а Вейцман медленно повернулся к нему, поставил стакан и спросил:
— Что значит «как же с арабами»?
— Как вы собираетесь превратить Палестину в свой дом, — спросил Вайс, не обращая внимания на знаки, которые делала ему хозяйка, — если арабы этому сопротивляются? Они же составляют большинство в этой стране.
Вейцман пожал плечами и сухо ответил:
— Мы считаем, что за несколько лет арабы перестанут составлять большинство. Не говоря уже о том, что это — наша земля. Мы возвращаем себе отобранную у нас землю.
Вейцман взял стакан, сделал большой глоток и повернулся к хозяйке дома.
— Вкусный чай. Судя по запаху, английский. Вот он — вклад великой Англии в еврейские традиции, — пошутил он.
Под дружный смех гостей хозяйка предложила мужчинам покурить, а женщинам — посмотреть новый журнал мод, прибывший из Парижа.
Очень скоро сионисты приклеили Вайсу ярлык «купленный арабами», хотя были и такие, кто счел его просто глупцом, помешавшимся на экзотике Востока. А когда прошел слух, что Вайс спелся со злейшим врагом сионизма Яаковом Де-Хааном, Вайсу объявили негласный бойкот. Приехавший из Голландии юрист и поэт Де-Хаан, ставший палестинским корреспондентом лондонской «Дейли экспресс», быстро подружился с Леопольдом Вайсом: у них была и общая неприязнь к сионистам, и общая любовь к арабам. Правда, у Де-Хаана кроме этой общей любви к ним была еще и любовь к арабским мальчикам.
Ультраортодоксальный еврей, Де-Хаан объяснял своему другу Вайсу, что до прихода Мессии ни о каком возвращении евреев в Сион речи быть не может.
— Вы только вдумайтесь, — сказал однажды Де-Хаан. — Нас, евреев, изгнали из Земли обетованной и рассеяли по всему миру за то, что мы не сумели выполнить миссию, возложенную на нас Всевышним. Он избрал нас, чтобы мы несли человечеству Его свет, а мы в своей гордыне решили, что Он сделал нас избранным народом.
Вскоре после отъезда из Палестины Вайс узнал, что Де-Хаана убили евреи, и содрогнулся. Но ему и в голову не пришло, что, останься он
