Гилель Бутман - Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой

– Чем занимался до призыва?

– Кузнец, товарищ генерал.

– Ну, молодец! – говорит генерал и хлопает солдата по плечу. Идет дальше.

– Как фамилия?

– Гогуашвили, товарищ генерал.

– Откуда родом?

– Из-под Тбилиси, товарищ генерал.

– Что делал до призыва?

– Виноградарь, товарищ генерал.

– Ну, молодец! – говорит генерал и хлопает солдата по плечу.

Идет дальше.

– Как фамилия?

– Рабинович, товарищ генерал.

Генерал слегка растерян. Вопросов больше он не задает. Сочувственно смотрит он на солдата. Потом говорит ему:

– Ладно, не расстраивайся. Ничего. Бывает.

– Вы не шейте ливреи, евреи,- комментирует песню Володя Фридман.

Не успели мы отсмеяться, а Исай поет уже следующую. О старом армянском чабане, который, умирая, собрал возле себя своих многочисленных детей и внуков, чтобы выразить свою последнюю волю. Долго и нудно он наставляет их и в конце говорит:

– Но самое главное, дети мои, берегите… – и без чувств опускается на подушки.

– Что беречь? – теряются в догадках родные. – Дом? Овец? Может быть, дружбу в семье?

Но вот старик снова приходит в себя. Напрягая последние силы, он с трудом выговаривает:

– Берегите, берегите… евреев. – И снова теряет сознание.

– Кого-кого, евреев…? – отшатывается пораженная родня. – Что ты говоришь? Может быть, ты бредишь? Может быть, мы тебя не поняли? Очнись, отец!!!

И отец очнулся. Он роняет свои предсмертные слова:

Берегите евреевПуще собственных глаз:Если с ними покончат,Возьмутся за вас…

Исай закрывает пианино: столы накрыты, милости просим в столовую.

А там уже распоряжается Саша Бланк. Он произносит цветистый грузинский тост в честь молодоженов. Мы с Евой чуть не крикнули традиционное «горько», но со всех сторон понеслось: «мар!», «мар!», «мар!».

Включилась магнитофонная лента: президенты разных стран поздравляют молодоженов. Раздаются радиопозывные Израиля. Треск в эфире. Наконец, мы слышим голос «израильского президента». Трудно разобрать, что он говорит, но время от времени явственно слышно: «батим», «ганим», «еладим».

Я вслушиваюсь в знакомый голос «президента» и никак не могу сообразить, кому он принадлежит. Наконец, вспоминаю: это голос Юлиного отца, только что этот голос пел у пианино. Для «президента», весь словарный запас которого укладывается в несколько уроков «Элеф милим», все полноценные ивритские слова должны были кончаться на «им».

Веселье коромыслится. Мы с Евой тоже вносим свой пай. Я читаю свое стихотворение. Оно в форме письма американского фермера к Владику Могилеверу. В то время Владик работал в одной из лабораторий Сельскохозяйственного института в Пушкине.

Шеф Владика носился с идеей научиться отличать по весу и форме яйца пол будущего цыпленка. Дальше все просто: будущих петухов – в суп, будущих кур – в инкубатор, а грамоту о присуждении ученой степени доктора наук – на стенку. Со своего подчиненного шеф требовал только одно: математическую формулу, в которой были бы увязаны все эти компоненты. Для Владика эта работа была находкой. Два раза в месяц он приезжал в институт за зарплатой и заодно показывал шефу листы бумаги, исписанные интегралами, дифференциалами, пятиэтажными дробями и невообразимыми значками. Шеф удовлетворенно крякал. Мы все завидовали Владику: он успевал переделать во время «рабочего дня» все свои сионистские дела.

В моем стихотворении американский фермер писал Владику, как он на основе математических формул Могилевера учил своего петуха Джонни нести яйца. Письмо фермера заканчивалось:

«Вчера я вышел на крыльцоИ вижу: Джонни снес яйцо.Теперь навеки Вы мой друг.Вы мне родней родимой мамы,С приветом, Джек из Алабамы».

Мы с Евой получили свою долю аплодисментов. И вот уже кто-то встает на другом конце стола. Снова смех. Зачитываются ответы на вопрос к мужчинам: «Что бы вы сделали, узнав, что Владик уехал в длительную командировку и Юля осталась одна?» Я смотрю на красивое лицо Юли и смеюсь вместе с Евой: варианты ответов неистощимы и, как ни странно, достаточно разнообразны.

Шумит веселая еврейская свадьба. И надолго остается в памяти ее участников.

А вскоре появляется на свет маленький кудрявый Илюшка. Маленький кудрявый вундеркинд. Едва начав ползать, он уже показывал на карте Иерусалим и говорил «лаим». Я помню Илюшку с того времени, когда он еще не родился. Владик и Юля снимали комнату над нами. Помню, как мы вместе с ними суетились, когда Юлю надо было везти в больницу. Помню, как этот беспомощный сверточек привезли из больницы. И мы с Евой снова стали квотерами. Я держал маленького Иленьку на руках во время обрезания.

Позже я поздравлю его с двухлетием уже «оттуда».

Хорошо, когда у мальчишкиКудрявого и живого,Есть отец посаженный,Кроме отца родного.

Но плохо, когда мальчишкаОбезотцовел однажды:Родной отец стал посаженным,Второй – посаженным дважды.

Все впереди, малыш!Будет лишь так – не иначе:Мы с тобою еще не разИ не два погоняем мячик,

А пока не горюй и растиГрозой для девчачьих сердец,А я тебя не забылПосаженный твой отец

«Гилель, подумай о моей Юльке, об Илюшке. Ты не имеешь права распоряжаться их судьбой…»

Я хочу только хорошего Юле и Илюшке. Я хочу только хорошего Еве и Лилешке, они – два моих друга, большой и маленький. Большой друг сдержан, а маленький мне сказал: «Я очень тебя люблю, папочка». И я готовлю им тернистый путь, Владик, хотя они мне очень дороги и о них я тоже должен подумать. Не я распоряжаюсь судьбой твоей жены и твоего сына. Ты сам распорядился ею. Ты распорядился ею еще тогда, когда ты не знал Юлю вообще. И это было в тот ненастный осенний день 5 ноября 1966 года, когда мы сидели с тобой плечом к плечу в пустынном парке у Царскосельского Лицея. Тогда ты выбрал колдобистую дорогу не только для себя. И для будущего сына ты выбрал тогда дорогу.

Я долго не мог заснуть в ту ночь. Было тяжко.

16

С момента создания организации прошло уже три с половиной года. Организация подросла количественно и качественно, а программа и устав оставались неизменными. Поэтому Комитет решил созвать представительную конференцию организации. На обсуждение выносились два вопроса: программа (докладчик Могилевер) и устав (докладчик Черноглаз). Моя группа была ответственна за организационно-техническую сторону дела. Нормы представительства – один делегат от каждых трех членов группы. Члены Комитета присутствовали на конференции независимо от того, были ли они избраны на своих группах. Кроме того, на конференцию персонально пригласили нескольких членов организации.

Организацию конференции я начал с подбора квартиры. Как минимум, квартира должна была отвечать следующим требованиям: ее хозяин не должен был вызывать подозрение у чекистов, а сама квартира должна была быть достаточно просторной, удобной и отвечать минимальным требованиям безопасности.

Такая квартира нашлась у Миши Коренблита. Среди его подруг была русская женщина, работавшая в столовой Аэрофлота. У нее не было детей и была отдельная квартира в новом доме на проспекте Славы.

Миша сказал ей, что хочет устроить в субботу «мальчишник» со своими друзьями, чтобы тетка не знала. Валя дала ему ключи, не спрашивая ничего, – она ни в чем никогда ему не отказывала. Теперь можно было назначить дату конференции: суббота, 4 апреля 1970 года.

Поскольку в нашей группе, состоящей из восьми человек, было две полных тройки, она избрала на конференцию двух человек: Мишу Коренблита и меня. Мы пришли в квартиру Вали Смирновой на проспекте Славы задолго до начала конференции и подготовили тринадцать мест для участников. На каждое место положили карандаш и лист чистой бумаги. Собрали для камуфляжа несколько пустых и полупустых бутылок вина. Владик Кнопов и Виктор Штильбане из нашей группы побежали в магазин: конференция грозила затянуться на целый день и ребят надо будет кормить. Они же должны были нести охрану конференции.

Я заранее предупредил членов Комитета, что представители их групп должны прийти вовремя, заходить по одному, на лестнице и во дворе ни с кем не разговаривать. Действительно, ребята собрались дисциплинированно. В подъезде каждого встречали. Когда он выходил из лифта на этаж, ему тоже не приходилось звонить – дверь открывалась перед ним сама.

Вскоре все были в сборе. Кроме двух представителей от нашей группы, на конференцию пришли Соломон Дрейзнер и Лассаль Каминский (группа Дрейзнера), Владик Могилевер и Гилель Шур (группа Могилевера), Давид Черноглаз и Бен Товбин (группа Черноглаза), Толя Гольдфельд и Веня Гроссман (группа Гольдфельда) и Лев Коренблит, представлявший группу из трех человек. Двое были приглашены персонально: Гриша Вертлиб и Лева Ягман, которого между собой мы звали «Лева с бородкой». От имени Комитета я поприветствовал всех, рассказал о порядке работы конференции и попросил всех говорить как можно короче: квартира в нашем распоряжении только на один день. В крайнем случае мы сможем взять ключи и на воскресенье, но это нежелательно. В заключение я предупредил о правилах безопасности. В случае тревоги все бумаги сдаются секретарю конференции, и он запирается с ними в туалете, при явке «незванных гостей» – уничтожает. Легенда конференции – «обмывали» рождение Давида Дрейзнера. (Маленькому Давидке было три недели и, естественно, мы с Евой были здесь квотерами тоже). Закончив вступление, я передал слово Владику для доклада по программе организации.