Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
— Ну и отлично, — Ворон хищно, быстро улыбнулся и Джованни вдруг подумал: «Не хотел бы я иметь его своим врагом. Впрочем, что это я — он, наверное, меня проткнет шпагой, как только я назову ему свое имя».
— Значит, — продолжил капитан, — заканчиваем дело здесь, перегружаем серебро на «Святую Марию» и перехватываем эти два корабля. Все просто.
— Дон Мартин поговорил с индейцами, — Джованни отпил еще из фляги и улыбнулся, показав на свою сутану. «Я, как вы сами понимаете, не мог. Теми, что тут неподалеку живут, в горах.
Они готовы нам помочь — их насильно обращают в католичество, разоряют дома, грабят — испанцев они терпеть не могут, что нам и на руку. Они хорошие стрелки, меткие».
— Прекрасно, — обрадовался Ворон. «Так, вот вам ножи — все изжарилось. Уж простите, тарелок у нас не заведено».
— Вы не против индейцев? — Джованни прожевал солонину и внезапно понял, как он проголодался.
— Берите еще, — одобрительно сказал Ворон. «А с какой стати я буду против индейцев? — удивился он. «Сказано же в Писании: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божьему сотворил его». Про индейцев, арабов или англичан там ничего не сказано. Даже про испанцев ничего нет, — Ворон шутливо подтолкнул дона Мартина и оба рассмеялись.
— Так какие у нас затруднения, джентльмены? — Ворон поднял бровь.
— Человек, который работал в Лиме, оказался предателем, — тихо ответил Джованни.
«Поэтому дон Мартин не сможет вернуться в Кальяо. О Панаме этот Мендес тоже рассказал, сведения туда будут отправлены с кораблями, что сейчас стоят в порту».
— Ну, до Панамы они не дойдут, — Ворон чуть помедлил. «До нее никто не доберется, я пленных не беру и в живых никого не оставляю».
— Кроме баб! — крикнули от соседнего костра, где сидели матросы.
— За что вы мне должны быть благодарны! — смешливо повернулся к ним Ворон.
— А что вы делаете с женщинами? — тихо спросил Джованни.
— Отдаю команде, а потом выбрасываю в море, — безразлично ответил капитан. «Нет смысла возиться с выкупом — это рискованно и приносит гроши. Этого Мендеса, кажется, дон Диего зовут? — повернулся Ворон к таможеннику.
— Да, — ответил тот.
— Старый знакомец, он мне еще в Плимуте не понравился, — хмыкнул капитан. «Ну что ж, все понятно, я сообщу кому надо, и с его семьей разберутся. Жаль, конечно, что мне не удастся его лично пристрелить — дон Мартин десять лет в Кальяо провел, а этот мерзавец за один день все разрушил».
— Капитан, — тихо сказал таможенник, — но ведь все это время его жена работала, и прекрасно работала. Не надо трогать его семью, они же не виноваты.
Ворон сжал губы и посмотрел на сияющую гладь океана. «Ладно, — пробормотал он, — пусть живут дальше. А что с его женой?»
— Вот об этом, — спокойно сказал Джованни, — я и хотел с вами поговорить.
Выслушав его, Ворон помедлил, и проговорил: «Нет».
— Как — нет? — Джованни почувствовал, что злится. «Ее же сожгут!».
— Ну и пусть жгут, — Ворон посмотрел на него, — прямо и твердо. «У меня тут три десятка человек, больше я на берег не могу высадить — кто-то должен остаться на кораблях. Я сюда за серебром пришел, Испанец, серебром для моей страны, а не затем, чтобы спасать кого-нибудь, будь у нее хоть золото между ногами!».
— А ну прекратите! — жестко велел Джованни.
— А вы мне не указывайте! — Ворон поднялся и положил руку на шпагу.
— Я без оружия, капитан, — усмехнулся Джованни. Они стояли друг против друга — Джованни чуть повыше, Ворон — чуть шире в плечах. Люди вокруг затихли, и слышно было только, как шуршит вода, набегая на берег.
— Зачем тогда все это? — Джованни указал на океан. «Раз уж вы так любите Писание, капитан, то должны помнить, что еще сказал Господь, создавая мир:
— И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею. Если не будет людей, — священник помедлил, — зачем тогда ваше серебро?
Зачем тогда все это нужно?
— И не проповедуйте, — тихо ответил Ворон. «Мне отсюда на юг идти, в пролив Всех Святых, там зима на носу, мне каждая пара рук дорога. Я сказал — нет. Спасайте ее сами, если хотите, этого я вам запретить не могу. Все, — он повернулся и пошел по мелководью вдаль, туда, где волны бились о черные, блестящие, поросшие водорослями камни.
Ворон остановился, посмотрел на бескрайний, мощный океан, и вдруг вспомнил ледяную воду Чудского озера, — серую, прозрачную, как глаза Никиты Судакова.
«Господи, что же я делаю, — вдруг подумал он, — я ведь Никите Григорьевичу был чужой. И Петька, упокой Господи душу его — тоже. Он же меня спас, меня и брата — просто так, потому, что он был человек. Если б не он, не Вельяминовы — не было меня бы сейчас. И в Писании сказано: «Не стой над кровью брата своего. Ну, или сестры, — Ворон вдруг усмехнулся, и, круто развернувшись, пошел обратно к кострам.
«Прав этот Испанец, — думал он, ощущая на лице соленый, слабый ветер, — зачем тогда все?
Ладно, — Ворон вдруг улыбнулся своим мыслям, — справимся. Святого отца вмешивать не будем, ему тут работать, все сделаем сами».
— Вот что, — сказал капитан, подойдя к Джованни, и отбирая у него флягу, — уважаемый, вы сядьте, и расскажите все спокойно. Я по вашему лицу вижу — что-то придумали»
— Я и сам могу, — упрямо ответил ди Амальфи, но опустился на берег.
— Еще чего не хватало, — буркнул Ворон, — вы, небось, и шпаги в руках никогда не держали.
— Я не всегда был священником, — нарочито вежливо ответил Джованни, — и ядовито добавил, — уважаемый.
— Все равно, — Ворон потер покрытый темной щетиной подбородок, и усмехнулся. «Ладно, я вызову с кораблей еще десяток человек».
— У нас еще есть индейцы, — добавил дон Мартин.
— Им тут жить, беднягам, — вздохнул Ворон, — видел, я, как в Мексике это делают. Женщин с детьми угоняют, а мужчин собирают в какой-нибудь сарай, и разжигают костер. Во имя Божье, — он хотел было выругаться, но сдержался.
— И потом, с порохом они обращаться не умеют, а что такое лук против мушкета? Но ничего, — Ворон вдруг рассмеялся, — мы устроим Лиме такое, что о нас тут будут внукам рассказывать.
А где это, Испанец, — обратился он к Джованни, — вы собираетесь жечь бедную донью Эстеллу?
— Вы ее знаете? — удивился ди Амальфи?
— Имел честь, — Ворон еле сдержал смешок. «Недолго, правда, навряд ли она меня узнает».
— Ну, вот и проверите, — сварливо отозвался Джованни и, взяв уголек, стал чертить на плоском камне.
Дверь тихонько открылась, и Эстер, отложив Писание, улыбнулась.
— А почему вы тут, — мальчик помялся на пороге и нерешительно добавил, — тетя Эстелла?
Можно я вас так буду называть?
— Можно, конечно, — женщина усадила Хосе на колени и вдохнула его запах — сладкий, детский. Она вдруг вспомнила что-то совсем давнее — как она засыпала, прижавшись к тому, кто ее спас, — «Федор, Федор его звали, да». Он гладил ее по голове, и пел что-то по-русски, — совсем тихо, так что она брала его большую руку и спокойно закрывала глаза.
— А я тут, — женщина чуть пощекотала Хосе, — потому, что хочу подумать. Тут тихо, очень удобно.
— И что вы надумали? — подозрительно спросил ребенок.
— Что мой дорогой Хосе, наверное, забыл уже, как читают Псалмы, — серьезно ответила Эстелла.
— Не забыл, — гордо сказал мальчик и потянулся за книгой.
— Ну, молодец, — выслушав, похвалила его Эстер и достала из кармана завалявшийся там мешочек с печеньем. «Правильно, — подумала она, — когда пришли солдаты, я ведь собиралась к дону Родриго — отнести ему лекарство от кашля, и эти бисквиты заодно испекла — старик их любит».
— Миндаль, — Хосе облизнулся и вдруг покраснел: «Тетя Эстелла, а можно я маме возьму немножко? У нее ребеночек, ей надо кушать, а она мне все отдает, что собирает».
— Где собирает? — Эстер похолодела.
— Там, — Хосе махнул рукой за окно. «Ну, куда все выбрасывают, из домов».
— Так, — женщина подумала, — а ты с мамой пришел?
— Она там ждет, — мальчик кивнул на коридор, — сказала, что вы ее не заходите видеть.
— Какая чушь! — поморщилась Эстер. «А ну быстро зови ее сюда!»
— Он нас выгнал, — Мануэла сидела, сложив руки на животе, уперев глаза в пол, сложенный из грубых, каменных плит. Она шептала так тихо, что Эстелла, устроившаяся рядом с ней, обняла индианку и притянула ее к себе. «Он венчается, — женщина утерла глаза передником, — на рынке говорили. С доньей Каталиной. Он уже туда переехал, в дом к ним».
— Ну-ну, — Эстер задумалась и вдруг спросила: «Что ты раньше ко мне не пришла? Где вы ночуете?»
Мануэла замялась и пробормотала: «Еще тепло». Она вдруг сжала зубы, чтобы не разрыдаться, и проговорила: «Я не приходила, потому что это я на вас донесла, хозяйка».
