Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
— Я пока не вице-король Перу, — рассмеялся дон Фернандо, — тем более, что мы с вами скоро станем родственниками.
Мендес жалко, испуганно улыбнулся, и вице-губернатор холодно подумал: «Ну, с этим хлопот не будет. Правильно сказал его высокопреосвященство — станет по струнке ходить.
Каталина будет им вертеть, так, как захочет».
— Только вот, — дон Фернандо нахмурился, — у вас, как я понимаю, есть эта индианка. И ребенок у нее уже один…
Мендес вспомнил темные, пытливые глаза Хосе, его шепот: «Папа, ты у меня самый лучший!», и, сглотнув, облизав губы, ответил: «Считайте, что их уже нет, ваша светлость».
Вице-губернатор не стал его поправлять.
— Случай, в общем, ясный, — вздохнул архиепископ, глядя на женщину.
Джованни внезапно подумал: «Действительно, красавица, только худенькая очень — как мальчишка. Ну ладно, у меня есть еще неделя в запасе, его высокопреосвященство, как я уже понял, любитель соблюдать формальности, тем более, это тут первое аутодафе. За это время я Анды сверну, не то, что ее вызволю. Все будет хорошо».
— Может быть, донья Эстелла, вы хотите раскаяться? — мягко, осторожно спросил ди Амальфи. «Если вы отречетесь от ереси и признаете учение Святой Церкви, наказание будет, — он помедлил, — менее жестоким. Вас задушат, а только потом — сожгут. Подумайте.
Эстелла посмотрела прямо на него, длинные, черные ресницы дрогнули, алая губа чуть дернулась, и она сказала: «Мне не в чем раскаиваться, святой отец».
— Ну что ж, — архиепископ повернулся к секретарю. «Отец Альфонсо, напомните подсудимой порядок казни».
— На главной площади, перед собором, — забубнил секретарь, — всю ночь будут читаться молитвы. На рассвете будет отслужена месса, после чего будет накрыт завтрак для жителей города. Вам обреют голову, и вы пройдете босиком, в желтой власянице, называемой еще санбенито, со свечой в руках, и закрытым лицом, к месту казни. Там вам будет зачитан приговор, — светскими властями, разумеется.
— Как вы, наверное, знаете, — добавил архиепископ, — святая церковь никого не казнит. Нам противна сама идея кровопролития, донья Эстелла.
— Однако же, — тихо сказал Джованни, — словами нашего учителя апостола Иоанна:
— Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нём, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают.
— Аминь, — торжественно заключил его высокопреосвященство, и, перекрестившись, велел:
«Запишите, отец Джованни — донья Эстелла Мендес, как не раскаявшаяся, передается на милость властей, и да сжалится над ее душой Иисус, дева Мария, и все святые».
Над холмами, среди сгустившихся грозовых туч, посверкивали последние лучи заката.
«Осень», — подумала Эстер. «Хоть бы Хосе не кашлял, как в прошлом году — всю зиму надрывался, бедненький. Хотя Давид знает, как делать это снадобье — я записала нужные травы, теперь должно маленькому легче стать. Давид, — она вспомнила испуганное, бледное, подергивающееся лицо мужа там, в зале трибунала.
Опустившись на скамью, сжав руки, женщина вздохнула. «Отец говорил, что нельзя поступать бесчестно. И в Торе сказано: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Пусть даже такой — он все равно создание Божье, по образу и подобию Его. У него семья, дети.
Пусть».
Она вздрогнула, услышав звук ключа.
— Я очень ненадолго, — сказал Джованни, садясь рядом. «Во-первых, ваш, — он помедлил, — муж, рассказал все — и про Кальяо, и про Панаму».
— Дон Мартин, — Эстер побледнела. «В Кальяо».
— Я его предупредил, — шепнул Джованни. «А с Панамой — вице-губернатор собирается известить тамошние власти с теми кораблями, что туда сейчас собираются. Как я уже говорил, до Панамы они не доплывут, так что за людей там можно не волноваться».
Эстер глубоко вздохнула.
— Пытать вас не будут, — Джованни чуть улыбнулся, — я убедил вице-губернатора в том, что дон Диего, — он помедлил, — выдал всех, и вы больше ничего не знаете. Он назначил казнь на следующую неделю, в субботу».
— Хорошо, — тихо сказала Эстер. «Вы можете сделать так, чтобы я повидала Хосе? Ну, перед тем, как…
— Н е будет никакого «как», — сердито ответил Джованни. «Завтра я уезжаю в горы и еще кое-куда, а вы сидите тут, читайте, — он кивнул на скамью, — Священное Писание, — вам же его выдали, — и не смейте плакать. Все будет хорошо».
Он обернулся на пороге, посмотрев на нее — хрупкую, с милым, измученным лицом, сидящую под большим, массивным распятием, и еще раз повторил: «Все будет хорошо».
— Диего, — Мануэла побледнела, положив руку на живот, — что же ты делаешь?
— Уходи, — сказал Давид, стоя на пороге комнаты, оглядывая игрушки Хосе, его тетради на столе и маленькую, крохотную вязаную шапочку, что лежала рядом.
«Почему такая маленькая?» — подумал он мимолетно. «Хосе же вырос. Да, это же для сына.
Или дочки. Март, сейчас март. А дитя должно родиться в июне, как раз в начале зимы».
Она заплакала, комкая в руках передник. «Диего, почему?».
— Ты должна уйти и не возвращаться, — жестко сказал Давид. «Собирайся прямо сейчас, и чтобы до темноты тебя уже здесь не было. И ребенка, — он сглотнул, — тоже».
— Папа! — Хосе выбежал из спальни и — не успел Давид опомниться, — прижался к нему.
«Папа, я скучал, тебя весь день не было!».
— Но куда нам идти? — тихо спросила Мануэла.
— Мама, не плачь! — Хосе посмотрел на нее и сам вдруг заплакал — громко, горестно. «Не надо, мама!».
— Куда хотите, — ответил Давид, и, оторвав от себя сына, не глядя на его искаженное слезами лицо, прошел мимо них, и, опустив засов на дверь, зажал уши ладонями.
— Папа! — закричал Хосе, и застучал в дверь. Он стучал долго, а потом Давид услышал, как сын, всхлипывая, свернулся в комочек — совсем близко, так, что через тонкие доски доносилось его дыхание — частое, прерывистое.
— Пойдем, сыночек, — раздался голос Мануэлы. «Возьми немножко игрушек, — так чтобы тебе было не тяжело нести, — и пойдем».
Только когда он услышал их шаги во дворе — удаляющиеся, отдающиеся гулким эхом в каменных стенах, — он смог разрыдаться.
Оба барка были без флагов, с потрепанными парусами, неприметные, — но заметил Джованни, — пушки на них блестели, как новенькие.
— Куэрво, — приставив ладонь к глазам, взглянув на шлюпки, сказал дон Мартин — они со священником встретились здесь, в уединенном, тихом заливе. «Виделись вы с ним когда-нибудь, святой отец?».
— Нет, — медленно, почувствовав, как застыли губы, — ответил Джованни. «Нет, не приходилось».
От океана — огромного, синего, — глубокой, почти черной синевы, — веяло свежестью.
Джованни оглянулся на серый, пустынный берег, и, чуть вздохнув, приказал себе: «Сначала — дело, все остальное — потом».
Высокий, широкоплечий человек с повязкой на одном глазу, прошагал по воде, и чуть кивнув, подал руку: «Дон Мартин, не ждал вас здесь встретить».
— У нас возникли, — таможенник помедлил, — затруднения, Ворон. Вот, святой отец вам все расскажет.
— Вы кто? — коротко спросил капитан, остановившись перед Джованни.
— Я — Испанец, — так же кратко сказал тот, глядя в красивое, жесткое лицо Ворона.
Единственный глаз — небесной лазури, — холодно посмотрел на него. Куэрво чуть усмехнулся тонкими губами и протянул Джованни руку: «В Панаме я вас не смог поблагодарить лично, — пришлось быстро отплывать, — ну так сделаю это сейчас. Вы смелый человек, Испанец».
Джованни пожал плечами. «Иначе не было бы смысла во все это ввязываться».
— Верно, — согласился Ворон, и, обернувшись к шлюпкам, крикнул: «Все в порядке, швартуемся».
Солонина шипела на треноге, поставленной прямо в костер.
— Надеюсь, вы не против корабельных припасов, — сказал капитан, — мы тут ненадолго, не хотелось бы тратить заряды на охоту, а рыбачить — времени нет. Что у нас с караванами? — он отхлебнул из фляги и передал ее Джованни. «Из сахарного тростника, гонят на плантациях, — объяснил Ворон. «Не пожалеете».
Священник выпил обжигающей жидкости и вытащил карту. «Вот, — указал он, — тут будет лучше всего. Место тихое, скалы высокие — вас и не увидят. И отсюда недалеко, мили три».
— Хорошо, — Ворон задумался. «Сколько там, в охране, вы говорите, пять десятков солдат? У меня, конечно, меньше тут людей, но, — капитан улыбнулся, — нам не впервой, справимся. Дон Мартин, что там с кораблями в порту? Они уже готовы отправляться в Панаму?».
— Как раз к середине следующей недели будут загружены, — сказал таможенник.
— Ну и отлично, — Ворон хищно, быстро улыбнулся и Джованни вдруг подумал: «Не хотел бы я иметь его своим врагом. Впрочем, что это я — он, наверное, меня проткнет шпагой, как только я назову ему свое имя».
