Трагическое событие - М. (Н.?) Панкив
- Стражник Томаш выполнил приказ и я читал через несколько минут письмо коварного судьи, а ещё через несколько минут я дрожаще входил в его канцелярию. Это письмо я мог бы процитировать, потому что помню каждую букву его, а пока слушайте дальше:
- Судью Гржибовского ненавидели все заключённые. Все, кто сидел и вышел, клялись ему в кровавой мести.
- Совершенно без согласия партии, без санкции её, выросла мысль убить судью. Группа рабочих - железнодорожников готовилась несколько раз исполнить вынесенный ему смертный приговор. Судья Гржибовский хорошо скрывался и приговор такой исполнить было очень трудно. Это могло произойти дома или на суде, или также в один из моментов, когда судья садился в машину.
- В тот день рабочий железнодорожных мастерских Ян Палестра караулил под тюрьмой. Ян Палестра принадлежал недавно ещё к польской социалистической партии и, выйдя из оной, очень упорно боролся против её предательской работы. Я знал лично Яна, мы частенько беседовали на общественные темы, и Ян изъявлял желание войти в компартию. Это был молодой парень, двадцати восьми лет, очень активный и очень преданный рабочему движению. Палестра знал лично многих вождей «пепеес» и тем сильнее он их возненавидел. Ян был дважды арестован за смелые речи на демонстрациях и каждый раз в тюрьме он видел только коммунистов. Сам он понял только со временем, что если бы поступал так, как другие члены его партии, то никогда не видел бы решёток. Они были той пробирной лакмусовой бумажкой, которая дала ему мужество разорвать с партией социалистов-фразёров.
- Во время пребывания в тюрьме Ян Палестра впервые встретился с судьёй Гржибовским, который предложил ему быть полицейским агентом. Гржибовский пролежал после этого разговора неделю в постели и, как передавали чиновники суда, вставил себе два золотых зуба.
- Яна Палестру очень избили за это в полицейских арестах, уволили со службы на железной дороге и присудили на полгода тюрьмы.
- Стражник Томаш, принесший мне от судьи записку и наряд на перевод меня к полицейским арестам, выполнил приказ точно и немедленно. Он не заковал меня в наручные кандалы, как это делал со всеми и раньше со мной. Видимо, получил такой приказ. Выйдя за ворота, он к большому удивлению стражника, призвал проезжую крытую машину, и мы сразу с ним сели в неё. И тогда я увидел на улице Яна Палестру, который, хотя очень изменился, выделялся шрамом над глазом.
- Пока машина наша успела тронуться, из ворот тюрьмы вышла фигура судьи Гржибовского. Я узнал сразу сгорбленную его фигуру.
- Двинувшись с места, мы вдруг услышали за собой выстрелы из револьвера.
- Я понял тогда, что это Ян Палестра стрелял в судью Гржибовского.
- Я задрожал.
- Стражник Томаш вскочил нервно с сиденья, чтобы крикнуть что-то шофёру, но в мгновение ока он лежал уже оглушённый мною. Через несколько минут я вышел из машины в пальто, шапке и с револьвером Томаша, и скрылся в лабиринте домов. Шофёр не спрашивал ни слова, думая, что я вернусь - и таким образом я тогда счастливо сбежал.
- Оказавшись у знакомых, я читал через час чрезвычайные издания всех газет. Они вышли с фотографиями пяти лиц и важнейших мест события. На первом плане была фотография убитого судьи Гржибовского и его убийцы Яна Палестры. Затем были фотографии моя, стражника Томаша и шофёра.
- За поимку меня была определена в утренних газетах награда в десять тысяч злотых.
- Да и след уже пропал по Олеку Малецкому, и сейчас я уже Михаил Ленчицкий - так и помните, товарищи.
- Десять тысяч злотых, значит, в моих и ваших руках.
- Я арестован теперь за новое совсем дело, я изменился до неузнаваемости, побрив бороду, усы и волосы: никогда не найдут меня полицейские борзые.
- Но я не закончил главное. Слушайте, потому что это действительно трагично.
- Газеты писали об этом значительном событии, но это было только в начале. От знакомых я узнал, что озверевшие полицейские, найдя в канцелярии судьи без сознания узника Тарновского, избили его так, что он сошёл с ума и был отвезён в заведение для умалишённых в Кульпаркове.
- На третий день хоронили львовские фашисты судью Гржибовского. Вся польская буржуазия была на похоронах. Все магазины были закрыты, на всех домах были траурные, чёрные флаги - эмблема фашизма.
- Школы и урядники принимали организованное участие в траурном марше. Пятьсот пар автомобилей ехало двумя рядами за катафалком, а между ними шло восьмёрками сто тысяч мужчин, женщин и детей.
- Буржуазия расшевелила было все винты нервов своих, и процессия ревела натужным плачем на страх врагам - коммунистам, украинцам и евреям...
Ивась и Грицько слушали рассказ Олека с таким увлечением, что они забыли даже о холоде и, сбросив одеяла, сидели на кроватях как будто одеревеневшие. За это время дождь перестал лить и луна, выползшая из-за облаков, бросала на пол камеры двадцать пять квадратов зарешёченного окна. В камере стало яснее, лица заключённых светились мертвецким зелёным цветом, а глаза остро блестели. Тихим голосом, почти шёпотом, Олек заканчивал трагическую повесть:
- И кто бы мог додуматься до того, о чём мы вдруг узнали, сразу со всей фашистской стаей.
- Однажды бурун зверского гнева, бешеной чёрной общественности бил стёкла в еврейских, украинских и рабочих домах и ломал всё, что попадало под руки.
- Стаи обезумевшей молодёжи разрушали кресты и памятники на подозрительных могилах кладбища.
- До наивысшей точки удивления и ошеломления дошёл я с товарищами, когда мы узнали тогда, что мотивом ураганного гнева чёрной сотни была месть над Ромкой Тарновским.
- Я не удержался, и вместе с одной подругой мы пошли за кавалькадами ослеплённой от злобы толпы на кладбище. В первый момент мы не верили глазам своим, и только потом поняли ужасный факт трагического события.
- Свежая могила судьи Гржибовского была разнесена до глубины. Гроб разбит в щепки, а труп смешан с землёй и на нём была груда камней.
- Мы увидели, удивлённые, окаменевшую от отчаяния фигуру жены Ромки Тарновского. Она не узнала нас...
Ивась и Грицько с окриком ужаса бросились к койке Олека.
Он замер в неподвижности. Только через несколько минут он поднялся, обтёр платком глаза
