Павел Маленёв - Пацаны выходят из бараков
От ларька до барака мы бережно несли не только буханку, но и все маленькие довесочки. В то время хлеб резали и взвешивали с точностью до грамма на весах с гирями так, что иногда получалось по два–три крохотных хлебных довеска. И стоило большого терпения, чтобы донести их до дома и не съесть по дороге.
7
Наши отцы, уцелевшие на войне, и матери, выкладываясь на работе, тоже питались кое–как. Одевались в валенки да фуфайки (телогрейки). Единственное крепдешиновое платье, ещё довоенное, моя мама надевала только по праздникам, например, на массовое гуляние в парке за школой в честь Дня выборов («День» писали с большой буквы) «за кандидатов Сталинского блока коммунистов и беспартийных». А я носил в школу пиджачок, который мама сшила на руках из своей старой сатиновой юбки.
Иногда после получки наши матери шли на базар, чтобы купить немножко куриных потрошков для «барского» супа (картошку и капусту большинство наших соседей возило из своих окрестных деревень, а также выращивали на грядках возле бараков). Когда на базар шла моя мама, я всегда просился идти с ней. И я запомнил: «Полуголодный рынок месит грязь. Холодный ветер умывает снегом. Иду, за руку мамину держась, и всё смотрю туда, где пахнет снедью. Круги дуранды, спички, самогон, замки, часы, иконы, коромысла. Кто ворожит, кто тычет сапогом… Вот инвалид поёт, но я не смыслю…»
Вообще тема инвалидов войны тоже шла параллельно нашему барачному детству. Они встречались везде: на стройке, в поезде, который таскал из нашего Заволжья в Сормово по проложенной ветке паровоз, на Сталинском вокзале в Горьком. После войны многие калеки — без рук или без ног — зарабатывали «жалостливыми» песнями. Женщины слушали, вздыхали, утирали влажные глаза и кидали им в кружку копейки. Были и смешные наивные песни. Одна из них, которую я услышал на Сталинском вокзале в Горьком, врезалась в мою мальчишескую память. Пишу с сохранением всех стилистических особенностей:
«Я познакомился с семьёй —Вместе с мужем и женой.Говорит, что «мужа нет,Приходи ко мне, мой свет!»Вот я к дому подхожу,Во все стороны гляжу.Мы сидели, пили чай —Муж вернулся невзначай.И с испугу, так сказать,Я пустился под кровать.Под кроватью было пыльно,Мне чихать хотелось сильно.Муж свою жену шугнул, —Я испугался да чихнул!Муж тогда ко мне пошёл,Меня, бедного, нашёл.Поволок меня «мой милый друг»То на север, то на юг,То на запад, на восток,То об печку, об шесток!Переломал он мои кости,Перестал ходить я в гости.Вот советую и вамНе любить красивых дам!»
Там, на Сталинском вокзале, когда мама возила меня в Горький крестить в церкви, я заработал денег на полную копилку–свинку следующим способом. Я был юркий мальчишка, и какой–нибудь денежный уркаган из вокзальной толпы клал на цементный пол бумажный рубль. Я, лёжа на спине и делая очень крутой мостик, наподобие цирковых гимнастов, должен был дотянуться до рубля через голову, поддеть его языком и удержать губами. Если это удавалось — все аплодировали, а рубль оставляли мне. Если не доставал — получал «щелбан» по голове.
Та вокзальная толпа тогда просто кишела уголовными элементами. В Сормове на вокзале я видел следующую сцену. Двое поссорились возле буфета. Один выхватил финку, другой — пистолет (толпа завизжала и отхлынула прочь!). Но до крови дело не дошло: первый закатал рукав и показал второму какую–то наколку, после чего оба разошлись. Можно было догадаться, что первый оказался «паханом», авторитетом.
8
Нам, растущим пацанам, всё время хотелось есть. Как могли, мы питались на стороне — у матушки–природы. Даже родителей подкармливали.
Вот, например, начиналась весна. Пацаны — в лес, чтобы «сочить». Сочить — это значит вот что: ножом удаляешь на стволе сосны продолговатый участок коры. Весной на стволе под корой появляется тонкая нежная белая плёнка. Острым ножом снимаешь этот нежный слой сверху вниз тонкими длинными лентами. Эти ленты вкусны и сочны (их мы и называли соком). Потом известным способом заготавливали берёзовый сок. Мама его выпаривала, и получалось очень вкусное лакомство к хлебу (если он был). Потом под разлапистыми елями появлялась кислица — нежные растения, по вкусу напоминающие щавель. Потом поспевали ягоды черёмухи. А дальше — как и сейчас: разные ягоды и грибы.
Но это ещё не всё. Там, где сейчас находится чаша Горьковского водохранилища, может быть, в полукилометре от ныне существующей дамбы, протекала река Воложка, длинный рукав Волги, отгороженный от основного русла островом. А рядом была пойма, в которой неисчислимо росли кусты лесного ореха, и протекала речка Юг. Мы наедались этих орехов досыта и полные пазухи приносили домой. А в речке Юг «щупали» раков — их было много в речных норах среди коряг. Я отваривал их и относил на работу папе, когда он ещё плотничал в котловане ГЭС.
9
Ласточки–береговушки вили свои гнёзда в обрывистом берегу Волги — там, где сейчас находится известный Заволжский моторный завод, и ниже по течению. Потом их покой нарушили приехавшие на «ГорьковГЭСстрой» практичные люди. Пока мы жили в палатках и бараках, они по примеру рыбаков выкопали в обрывистом берегу множество землянок по образцу военных блиндажей, выложили их изнутри и с крыши брёвнами, какие плыли по Волге в неисчислимых количествах, потерянные во время сплава на лесозавод. Покрыли их толем. Получалось хоть и дымное, но тёплое жильё, где они и жили семьями по нескольку лет, ожидая очереди на квартиру. А в свободное время немеряно ловили осетров, жерехов, язей, сомов и налимов, которых много было в волжской воде.
Огромные, километровой длины, сплавлялись вверх по течению, на стройку, на лесозавод для разделки, связки плотов строевого леса. Возле лесозавода эти плоты стояли, уходя от берега до середины Волги. Мы летом с пацанами ночью жгли на них костры и ловили на подпуск (снасть со множеством крючков) жирных лещей — до 5–8 килограммов за ночь.
Было в те времена на Волге только одно неудобство: день и ночь грохотали земснаряды и землечерпалки. Поселок строился в торфяных местах, и нужно было намыть твёрдую песчаную подушку на огромных площадях.
10
К названию «Заволжье» люди привыкали очень долго, постепенно. Первые годы и строительство ГЭС, и жилой посёлок обозначали одним словом: «ГорьковГЭСстрой».
«Дружно работает на «ГорьковГЭСстрое бригада Каёлы», — сказал однажды репродуктор голосом Юрия Левитана в новостях из Москвы.
— Тихо, тихо! — зацыкала на меня в это время сестра, и вся наша семья стала слушать, как работает комсомольско–молодёжная бригада.
Да, имя водолаза Каёлы было известно на строительстве всем. Да разве только его?
Таких знаменитых людей здесь были даже не десятки — сотни. Если начальника «ГорьковГЭСстроя» Дмитрия Юринова, главного инженера Константина Севенарда и парторга ЦК на стройке Калянова (он обеспечивал партийную идеологию) знали из семейных разговоров просто как руководителей даже мы, мальчишки, то других людей называли «героями дня», «героями стройки», «победителями соцсоревнования», «ударниками труда» только за какое–нибудь неожиданное трудовое достижение.
Когда наша семья в 1949 году приехала на «ГорьковГЭСстрой», то здесь уже прославились, например, две бригады, одна из которых строила высоковольтную электролинию «Пестово — Балахна», а другая прокладывала просеку для железнодорожной линии от деревни Палкино (нынешняя Товарная станция) до Правдинска. А Грунин и Орехов прославились тем, что во время беды спасали других, а сами погибли. Потому им и честь, потому им и память в названиях заволжских улиц.
Я помню, как в первый год строительства во время рабочего дня кишел котлован людьми.
Это только позднее появились краны, скреперы, бульдозеры, экскаваторы, «МАЗы» и другая техника. А поначалу… Если вы видели по телевидению хронику строительства «Беломорканала» заключёнными, то картина ничем не отличалась в первый год и на Горьковской ГЭС. (Кстати, от крайностей нам не суждено, видимо, избавиться. Почему–то Горьковскую ГЭС переименовали в Нижегородскую. Видимо, по примеру украинских властей, которые пыжась от своей «нэзалэжности», в документах у людей переименовали все старые названия. Мне, например, тоже в паспорте напачкали, что я не Павел, а Павло, и что родился я в Нижегородской области. Прекрасное название, да ведь я родился в Горьковской, а Нижегородской тогда не существовало вообще!)
Но вернусь к повествованию. Когда я первый раз посмотрел сверху вниз в котлован, то он напоминал муравейник: тысячи людей с тачками, ломами, лопатами, пилами, кирками и топорами. «Лишь тачки у почина, уж после — ЗИС и МАЗ, но строилась плотина, и рос рабочий класс…»
