Валентин Лавров - Катастрофа
У этого сына сапожника была на редкость острая память. Казалось, он запоминал навсегда однажды услышанное или прочитанное.
Придет день, когда Сталин пошлет на позорную смерть бывшего приятеля и товарища по ссылке. Тысячи ораторов — с партийными билетами и без таковых, сотни газет и брошюр с садистским восторгом будут клеймить Каменева-Розенфельда как «мерзавца, двурушника, врага народа и главаря бандитской шайки, ставшего на путь подлой контрреволюционной борьбы против партии». И вот тогда Леве никто не поможет.
* * *
Ленин прибыл в Петроград тремя неделями позже — 3 апреля. Встреча потрясала воображение размахом и театральностью. На сей раз подтянутые матросы замерли в почетном карауле. В полном составе явился организатор торжеств — Петроградский Совет во главе со своим председателем, меньшевиком Николаем Чхеидзе. Толпа любопытствующих затопила просторную площадь Финляндского вокзала. Путь к большевистскому штабу Ильич проделал, стоя на броневике. Его ждала российская история. И солидный счет — за организацию встречи.
* * *
Последним из этой компании явился Лев Давидович Бронштейн-Троцкий. Случилось это 2 мая. Серое, прижатое к мокрой земле небо хмурилось свинцовыми тучами.
Он был осведомлен о пышной встрече Ленина. На броневик Троцкий рассчитывать не мог. Но на духовой оркестр и толпу с цветами — почему же нет? Ведь еще в 1902 году, после первой встречи в Лондоне с Ильичем, тот назвал его «очень энергичным и способным товарищем». Правду сказать, после этого Ленин обзывал его «Иудушкой» и еще по-разному, но кто не знает, что руководитель большевиков весьма неуравновешен.
Тщательно выбритый, в новом костюме, он влево и вправо поблескивал золотым пенсне, выискивая на перроне Финляндского вокзала встречающих. Увы! Ни броневика, ни матросских шпалер его не ожидало.
Но все же Троцкого приветствовало несколько десятков людей— преимущественно молодых, еврейской национальности. Был и кинооператор, суетившийся возле громадной камеры на треноге. Он запечатлел будущего наркомвоена, стоявшего на подножке пульмановского вагона, с хохолком на лбу и с козлиной бородкой— ну истинный черт, как его изображали на старых лубках.
Носильщик! Подойдите сюда! — требовательно звал Познанский — бывший студент, а теперь ревностный исполнитель обязанностей денщика. Тяжело сопя, он волок за патроном его тяжеленные чемоданы немецкой кожи.
Газета «Руль» заметила это появление. Она сообщила, что вновь прибывший получил от германского патриотического ферейна 10 000 долларов для ликвидации Временного правительства.
В газете прогрессивного писателя и приятеля В. И. Ленина Максима Горького «Новая жизнь» Троцкий публично возмутился «господами лжецами, кадетскими газетчиками и негодяями». Нет, он не отрицал факта получения денег от «немецких рабочих». Он кипятился лишь из-за цифры, ибо «за всю свою жизнь не имел единовременно в своем распоряжении не только 10000 долларов, но и одной десятой части этой суммы».
Это, впрочем, не убедило Петроградскую контрразведку. В ее сейфе появились любопытные документы, о которых большевикам хотелось бы забыть — навсегда.
…И КНЯЖЕСТВО КИЕВСКОЕ
1
Шипя паром, подавая короткие гудки, металлическая громада поезда вкатила на дебаркадер Московского вокзала Петрограда. Была ранняя, полная слякоти и сырых, бессолнечных дней весна 1917 года. Едва Бунин вышел из вагона, как в глаза ему бросилось небывалое прежде зрелище: на перроне, на путях и во всех привокзальных помещениях бродило, слонялось, без дела мыкалось множество какого-то праздного народа, совершенно не знающего, что ему делать, куда идти.
На площади он увидал единственного свободного извозчика.
Завидя подходящего к нему барина, тот загодя торопливо забормотал:
— Вам куда? Ежели, к примеру, на окраину аль того хуже — за город, так это я не поеду.
— Что так?
— Известное дело, что! Шалят-с! Моего крестника Петруню вчерась похоронивши — прирезали. В четверговый день мы с ним вместе выехали, ждем московского поезда. Курим, значит, об жизни рассуждаем. Подошли какие-то двое, из себя нерусские, смуглые такие, с усами. Говорят: «Вэзи к энтенданским складам!» Повез. Эх, барин, видать, и впрямь, лихо споро, приходит скоро. Ночевать мой Петруня не явился, а нашли его на другой день на Митрофаньевском кладбище. Задавили его эти самые, усастые, да в склеп бросили. И нашли-то случайно. А у Петруни старики да трое малых детишек в нашей деревне оставшись.
Бунин сочувственно вздохнул, приказал:
— Отправляйся-ка, братец, в «Европейскую»!
Извозчик начал задумчиво чесать широкую, словно новый веник, бороду и как-то нерешительно промямлил:
— При нонешнем времени… Так как в большой опасности, значит, 20 рублев будет.
Бунин задохнулся:
— Ты хоть Бога побойся, цена твоя ведь несуразная!
— Это уж как прикажете, но дешевле нынче не получается.
— Доигрались в революции, свергли «ярмо самодержавной деспотии»! Тьфу! Вези, разбойник с большой дороги!
По Невскому, выбрасывая сизый дым, неслись авто с военными. Тряслись грузовики, набитые пьяной матросней. Кто-то фальцетом выкрикивал:
Дорогой мой Яшка,Под тобою тяжко.Дай-ка встану, погляжу —Хорошо ли я лежу?
И матросы дружно, словно единая глотка, рявкнули:
Девки бегали по льду,Простудили ерунду.А без этой ерунды —Ни туды и ни сюды!
Мужики и бабы, стоя на тротуарах, улыбались матросам и приветливо махали руками. Зато барышни и дамы, слуха которых коснулось это разухабистое пение, с гневом отворачивались.
Улицы, прежде такие чистые, были завалены мусором и семечной шелухой. По ним Шла, перла, двигалась густая толпа солдатни, люди рабочего вида, наряженная прислуга с господскими детьми. Хотя день был будничный, у всех чувствовалось какое-то неестественно-праздничное настроение. На каждом шагу попадались неизвестно откуда возникшие ларьки, лотки, киоски, под ногами путались разносчики товаров и продавцы. Уши закладывало от их нахальных криков:
— Леденец «Ландрин» — что тебе сочный мандарин!
— Манто на меху гагачьем с шелухою рачьей!
— Фото только для мужчин: красотка Нинель в мельчайших подробностях для услаждения взора.
— Кринолины проволочные медные — для любовных утех не вредные!
Бунин, всю зиму сиднем просидевший в Москве и привыкший к тамошней скудности, был неприятно поражен громадными хвостами, тянувшимися к москательным лавкам, к булочным, к дровяным складам и мучным лабазам. Обыватель кис в очередях за мылом, керосином, спичками, солью, ситцем, калошами, сахаром, дрожжами, мясом, молоком, чаем, селедкой.
Извозчик повернул голову к Бунину:
— Это, барин, нарочно делают, вредят. Чтоб народ расколить. Всю войну продухты были — стоило копейки, жри до пуза. А теперича — будто сквозь землю провалилось. А почему? Чтоб с людей шкуру можно было содрать. Это германские шпиёны делают. И начальство им потакает. Потому как начальство — тоже шпиёны. Для того законного царя и свергли, а вот теперя и куролесят.
В этот момент, бойко долбя в барабан и оглушительно ухая медными трубами, из переулка вывалился вооруженный отряд.
Извозчик сдержал лошадь и хрипло, с ненавистью выдавил:
— Во-во-во! Вот эти игруны хреновы все и устроили. Воевать они, знамо дело, не желают, а тут под музыку ногами конский навоз месят!
Помолчав, извозчик с грустью взглянул в глаза Бунину:
— Попомните мое слово, барин. Нонче народ как скотина без пастуха. Царь — хороший или плохой, а все начальник был, помазанник. А теперя, сказывают, какие-то времянные — чего с времянных возьмешь? Теперя все перегадят и самих себя погубят.
— Что же делать?
— Делать? Делать уже нечего. Делать надо было прежде, когда только начали фулюганить. Твердую власть держать надо было. А уж нынче — шабаш!
Бунин живо почувствовал, что этот дремучий мужик, за всю свою жизнь, быть может, не державший в руках книги, говорит то, во что боятся верить просвещенные интеллигенты и что неминуемо ждет их всех — «шабаш».
Подъехали к «Европейской». Возле гостиницы стоял грузовик, увешанный красными тряпками. Возле него — праздная толпа. На грузовике размахивал руками узкоплечий человечек в длиннополом пиджаке и, брызжа слюной, громко выкрикивал:
— Смерть буржуям, сосущим кровь! Истребить дворян, купцов и фабрикантов — злейших врагов трудового народа! Погромщиков-черносотенцев — к ногтю, как тифозную бактерию! Конец войны с германцем! Погибнем все, как один, за свободу!
