Василий Седугин - Всеволод Большое Гнездо. "Золотая осень" Древней Руси
— Может, всё-таки вернёмся? — пискнул Алексей. — Я что-то боюсь...
— Возвращаться, когда уже пришли? Нет ничего смешнее!
Они прошли ещё немного и оказались на широкой площади, заполненной молодёжью. Стало уже темно, но посередине горел костёр. Он освещал парней и девушек, взявшихся за руки и в весёлом, зажигательном танце двигавшихся то в одну, то в другую сторону. Несколько музыкантов, сидя близко возле костра, играли на дудочках и цитрах — небольшом инструменте в виде фигурного ящика со струнами. Вокруг стояла молодёжь, смеялась, переговаривалась, некоторые, не вытерпев, срывались с места и присоединялись к танцующим. На Всеволода и Алексея никто не обратил внимания, и они как-то незаметно влились в толпу.
— Залихватски танцуют! — наклонившись к другу, сказал Всеволод. — Так и хочется кинуться в пляс!
— А чего медлить? — с загоревшимися глазами отвечал Алексей. — Тут и уметь особо не надо, подпрыгивай в такт музыке и живее переставляй ноги!
— Зато радости, восторга в лицах сколько!
На Всеволода несколько раз пристально взглянула рядом стоявшая девушка, потом неожиданно схватила его за руку и потащила в круг; он охотно ей подчинился. Задорная музыка подхватила его, и он, не чувствуя под собой ног, понёсся в вихре буйного танца. Рвалось к тёмному небу пламя костра, мелькали перед глазами возбуждённые, красные лица парней и девушек, согласный ритм десятков ног подстёгивал и возбуждал, в нём всё кипело и бурлило, хотелось петь, плясать, смеяться, забыв обо всём. У него стало легко на душе, будто он попал в другой мир, мир безмятежного веселья и счастья. А рядом с ним, держась за его руку, неслась в танце гонкая и гибкая девушка с большими озорными глазами. Она кидала на него восторженные взгляды, улыбалась ласково и приветливо, и он чувствовал, что нравится ей, что не зря она выбрала его среди других парней и пригласила на танец, и она ему очень понравилась, и ему хотелось глядеть в её красивое лицо, не отрываясь.
Мельком Всеволод заметил, что Алексей тоже пляшет в общем круге, и его охватила нежность к своему другу: не стал сторониться, а принял участие в общем веселье; интересно, сам он вошёл в круг или кто-то его пригласил? Впрочем, какая разница, главное, пляшет и от души развлекается закадычный друг!
Потом Всеволод и девушка стояли в толпе, отдыхали. Он глядел в её тёмные глаза, в которых метались отблески пламени костра, и всё старался узнать, как её зовут. А она лукавила, хитровато глядя на него, и не хотела говорить и только подружка выдала её, назвав Виринеей. Он тотчас сказал своё христианское имя — Даниил; здесь, в Византии, его называли то Всеволодом, то Даниилом, и он к этому привык.
Когда потух костёр, молодёжь стала разбредаться кто куда. Всеволод и Виринея пошли вдоль улицы, погруженной во тьму. Дома потеряли свои чёткие очертания и стали похожи друг на друга, было тихо, лишь изредка взлаивали собаки. Эта тишина и темень сближали их. Он держал её руку в своей (ладонь у неё маленькая, крепкая, с твёрдыми мозолями). Она спрашивала, с нескрываемым интересом поглядывая на него:
— И откуда ты к нам явился, Даниил? Почему я тебя никогда на нашей площади не видела?
— Я живу в Большом дворце, — ответил он. — До вас надо идти через весь город, поэтому ни разу не приходил. Сама понимаешь, ночью по тёмным улицам опасно ходить, так часто рассказывают о грабежах и убийствах, поэтому я предпочитал проводить время недалеко от дома...
— И кто же ты в Большом дворце — император или логофет-дрома? — прервала она его шутливым вопросом.
Он поперхнулся. Сказать правду, что он князь, значит нарушить доверительные отношения между ними, а он этого никак не хотел, слишком Виринея нравилась, и ему очень хотелось побыть с ней хотя бы этот вечер. Но и соврать он не знал как. Чуть помедлив, сказал, что первое пришло на ум:
— Ни то ни другое. Всего-навсего ремесленник в одной из императорских мастерских. Нас тысячи таких в Большом дворце.
— Ремесленник? — удивилась она и пальчиками потрогала его ладонь. — А я думала, какой-нибудь писец или вроде того. У тебя нет ни одной мозоли!
Холодок прошёл по спине Всеволода. Как он не подумал об этом? Но теперь уже поздно называться писцом, Виринея сразу поймёт, что он говорит неправду... И тут он нашёлся:
— Мы изготавливаем тончайшей работы драгоценности для двора. Какие могут быть мозоли? А ты чем занимаешься? — поспешил он увести её от опасного разговора.
Но она не отступала:
— А покажешь мне свои изделия? Самые красивые?
— Да-да, конечно, — ответил он, а про себя подумал: «Это проще простого! Куплю в магазине или на рынке, где тебе догадаться!»
— А ты какие изделия изготавливаешь? — спросил он её.
— Наша семья занимается гончарным промыслом. Мужчины делают посуду, а мы с мамой — игрушки. Меня с пяти лет приучали глину мять, а с семи я уже продавала свои первые изделия на рынке. Ты знаешь, — доверительно сказала она, — в нашем районе мы, игрушечницы, считаемся самыми завидными и разборчивыми невестами, потому что зарабатываем себе на жизнь и к свадьбе собираем хорошее приданое.
— Так, наверно, за тобой целый хвост женихов! — полушутливо, полусерьёзно спросил он.
— А как же! — с гордостью ответила она. — Мне есть среди кого выбирать.
— Ну тогда у меня нет никакой даже маленькой возможности получить тебя в жёны! — притворно вздохнув, проговорил он.
— Да уж конечно! — поддержала она его шутку. — Походишь вокруг да около и ни с чем вернёшься в свой Большой дворец!
Он легонько, будто нечаянно потянул её к себе, она охотно подалась, и они поцеловались. Вообще-то было принято среди молодёжи целоваться при третьей встрече, но всё получилось само собой, и он подумал: «Кажется, она влюбилась в меня. А я?..»
Они бродили, пока небо не стало совсем светлым — коротки летние дурманящие ночи...
Въездные ворота в крепостной стене, окружавшей Большой дворец, на ночь запирались и открывались лишь с восходом солнца, поэтому Всеволод вышел к берегу моря, выбрал зелёную лужайку и улёгся на ней, надеясь вздремнуть в оставшиеся часы. Однако сон не шёл. Перед глазами витал образ Виринеи, а в груди звучала нежная музыка. Вот так бы встал, раскрыл руки и улетел в сторону молчаливого могучего моря!
Долго лежал он на травке, наблюдая, как на востоке всё светлеет и светлеет край неба. Вот у кромки моря заалела полоска, алый свет всё более и более распространялся, и вот уже полнеба горело красной зарей; огненный цвет опрокинулся в море и зажёг его, пламя сначала было сплошным, но подул лёгкий ветерок, и оно ожило и зарябило. А потом появился краешек светила, и яркий свет стал заливать всё пространство. Мириады блесток засверкали по поверхности моря, и на их фоне неторопливо проплывали лодки и корабли, стремительно, с гортанными криками проносились чайки. Подул лёгкий ветерок, всколыхнулись листы на деревьях, защебетали птички. Наступал очередной день.
Всеволод поднялся и направился к воротам крепостной башни. Голова была ясной, тело лёгкое, будто и не было бессонной ночи. Во дворце заглянул к Алексею.
— Он ещё почивает, — сообщил ему слуга.
— Как проснётся, пусть зайдёт ко мне.
В своей комнате Всеволод то бесцельно вышагивал из угла в угол, то принимался за книги, но ничто не шло на ум. Хотелось с кем-то поговорить, высказаться. Наконец явился Алексей. Лицо заспанное, недовольное.
— Ну как ты вчера? Проводил свою девушку? — спросил его Всеволод.
— Да проводить-то проводил, но расстались мы ни то ни сё...
— И чего так?
— Говорить было не о чем. Я было завёл речь о трудах Платона и Аристотеля, читала ли она современных писателей Никифора Вриепния или его жены Анны Комниной, так она такими непонимающими глазами на меня посмотрела, что я и заикаться об этом перестал.
— Ты бы лучше спросил её, чем она занимается, как проводит время?
— Спрашивал. Она отвечала, что возится с младшими братьями и сёстрами и помогает отцу с матерью делать керамические плитки. Больно мне интересно было слушать такое! Ну, а ты как?
— Даже не представляешь, какая славная девушка мне повстречалась! Я с ней всю ночь проболтал и не заметил.
— И о чём же ты с ней говорил?
— Даже вспомнить не могу. Ну, во-первых, я ей представился мастером по изготовлению ювелирных изделий. Да, кстати, не забыть сегодня забежать в магазин и купить ей какую-нибудь безделушку. Скажу, что сам сделал.
— Зря стараешься, всё равно она тебя разоблачит.
— Это когда-то будет! А пока станем встречаться. Она, кажется, тоже влюбилась в меня!
— А ещё о чём говорили?
— Она о себе рассказывала. Трудится игрушечницей, на рынке продаёт и копит деньги на приданое.
