На день погребения моего - Томас Пинчон
Во время поездки неизгладимое впечатление на него произвел не пейзаж, а некая железнодорожная метафизика: он стоял на ветру между вагонами, смотрел сначала в одну сторону, потом — в другую, это были две диаметрально противоположных части страны. Равнины текли справа налево, горы — слева направо, два противоположных потока, каждый из которых несет невообразимую массу всего видимого мира, каждый бежит со скоростью поезда, непрерывные бесшумные столкновения, векторная природа которых была достаточно очевидна, впрочем, нельзя было отрицать роль времени и его собственного сознания наблюдателя с его лево- и праворукостью. Эффект поворота на девяносто градусов от расписания движения, как ожидалось, переносил в пространство, содержащее воображаемые оси — кажется, путешествие разворачивалось в трех измерениях, но были и дополнительные элементы. Во всяком случае, время нельзя было воспринимать как нечто само собой разумеющееся. Оно ускорялось и замедлялось, как переменная, зависевшая от чего-то еще, от чего-то очень далекого, как минимум, не поддающегося определению.
В Мери дорога повернула налево в пустыню, привольную, как безоблачное небо, стада газелей мчались по нему, словно стаи птиц. Сразу же стала понятна здешняя структура — пустыня с вкраплениями оазисов в географии бессердечия, барханы или дюны песка-плавуна высотой в несколько футов, которые могли обладать сознанием, в плащах с капюшоном, не совсем от мира сего проекции ангела смерти, поскольку населявшие эту местность виды славились своей способностью выживать в наихудших условиях, хищники, как правило, рождались в небесах, их добыча жила под поверхностью земли, а сама поверхность, определяющая их друг для друга, являлась сферой пустоты, в которой заключались смертоносные сделки. Оазисы, или далекие дымчатые кляксы саксаула, появлялись подобно минутным послаблениям в жизни, полной неудач — шепот и галлюцинации, их вымаливали не всегда там, где они должны были находиться.
Благодаря инструктажу Лайнела Своума Кит узнал, что Закаспийская железная дорога, так же, как Транссибирская и другие железнодорожные линии, играла важную роль в революции 1905 года, по пути их следования до сих пор попадалось множество свидетельств революционных событий — ангары, сожженные до угольной штриховки, брошенные товарные вагоны, группы всадников вдали, перемещающиеся слишком стремительно и слаженно для караванов верблюдов.
— В прошлом году, если бы вы задержались здесь надолго, это могло бы стоить вам жизни. Необходимо было вооружиться и путешествовать большими группами. Чистой воды разбой.
Кит вступил в разговор с мужчиной, ехавшим бесплатно на площадке машиниста домой в Самарканд, где он жил с женой и детьми.
— Но с тех пор как Намаз Премулькофф в прошлом году сбежал из самаркандской тюрьмы, всё начало меняться. Намаз — великий герой в здешних краях. Он вывел из тюрьмы пятьдесят человек, и почти сразу же они стали кем-то больше простых смертных. Они совершали удивительные подвиги, но, в сущности, Намаз навел порядок, искоренив царивший здесь гнев и недовольство, а главное, показал, что истинные враги — русские, — он кивнул на целеустремленно летящее вдаль облако пыли. — Это больше не банды крестьян, выкорчеванные из родной почвы, теперь это — организованные отрады сопротивления, их мишень — российские оккупанты, и народ поддерживает их широко и безоговорочно.
— А Намаз по-прежнему руководит ими?
— Русские говорят, что убили его еще в июне, но никто этому не верит, — он молчал, пока не заметил вопросительный взгляд Кита. — Намаз не погиб. Сколько людей вообще видели его лично? Он повсюду. Фактически присутствующий или нет — в него верят. Пусть русские попробуют это убить.
Главный переход из одного мира в другой осуществлялся по деревянному мосту в Чарджуе через широкую желтую Амударью, в древности известную как Оксус.
Они остановились не в Бухаре, а на расстоянии десяти миль от нее, поскольку тамошняя магометанская община считала железную дорогу инструментом Дьявола. Здесь, вместо этого, был новый город Каган с его дымовыми трубами, мельницами и местными сановниками, внезапно разбогатевшими благодаря махинациям с недвижимостью — отбросы, исторгнутые из священной Бухары, которая простиралась за десять миль отсюда, словно под охраной ограждающих чар — невидимая, но ощутимая.
Остановки в Самарканде, Коканде, конечная станция — в Андижане, из которого Кит доехал по грунтовой дороге в Ош, пересек горы и, в конце концов, узрел огромные плодоносные рынки-оазисы Кашгара, неправдоподобно зеленые, словно сад-видение, а дальше — чудовищная пустота Такла-Макана.
— Словно очередные чертовы Стэнли и Ливингстон, — не единожды в течение следующих нескольких дней пробормотал, как было слышно, Кит. — Человек не потерялся, и никогда не возникал вопрос «спасения».
Кто-то рассказывал Яшмин истории, вероятно, чтобы напугать ее, как казалось Киту, и заставить выйти за пределы сферы безопасности И. П. Н. Т. Этим можно было объяснить и ее похищение из Геттингена.
Действительно, вовсе не «потерявшийся» или «в опасности» Оберон Хафкорт довольно комфортно расположился в апартаментах высокого европейского стиля в величественном «Отель Тарим», каждое утро индийские сигары ждут обрезки, газета, свежие цветы в гостиной, греховное изобилие фонтанов и потоки листвы у застекленных французских дверей, концерты в час чаепития, девицы с глазами газелей, приходящие и уходящие по различным поручениям, часто — в нарядах гурий из материи, сотканной руками европейских мастериц, когда-то привезенных сюда в качестве рабынь: многие поколения вдали от дома благодаря таинственной системе двусторонних соглашений передавали друг другу секреты оснащения ткацких станков для создания этой невесомой пряжи бесконечно малого диаметра, это был не столько отрез пряжи, сколько — поверхность тени, окрашенная в настое трав, которые растут и которые с огромным риском собирают на почти недосягаемых просторах пустыни за пределами этого оазиса.
Не считая одной-двух деталей, сопоставимой роскошью наслаждался живший с другой стороны патио его русский антипод, полковник Евгений Прокладка. Наемные музыканты — ребаб, тамбурин и ghärawnay, или китайская флейта — разучили «Калинку» и «Очи черные», девушки, хотя многие из них представляли, что такое мех животных, прежде никогда его не носили, но это мало привлекало внимание Полковника, а вот кухня была решительно русской, на основе увесистой классической кулинарной книги «Подарок молодым хозяйкам» Е. Н. Молоховец, которую Полковник поставил по прибытии в своем личном шкафу на кухне отеля. Когда ему хотелось произвести впечатление на публику, он ездил на блистательном сером жеребце орловской породы, который был не только выше большинства лошадей на улицах, но и склонен к дерзкому бесстрашию: Полковник подозревал, что причина тому — ошибочные суждения, но местные жители
